Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин

– Куда же?

– Поскольку это до сих пор никому не удалось выяснить, возник постмодернизм.

– ЮМ, признайтесь, вы эту дурашливую притчу сейчас придумали?

– Каюсь, сейчас. Хотя было дело, в «Бродячей собаке» Маяковский действительно получал бутылкой по голове.

– Хорошо хоть моя любимая Италия непричастна к возникновению нелюбимого постмодернизма…

– Как сказать: футуристы, спасаясь бегством, выскочили из декадентского подвала на Итальянскую улицу.

– Крики «браво», аплодисменты: вы, ЮМ, неподражаемы.

– А была какая-то линия развития искусства, не коммерческого – серьёзного?

– Кто-то остроумно сказал об эволюции Чехова: всё меньше выстрелов, всё больше – пауз; чем не линия?

– Почему – пауз?

– В паузах нагнеталась моногозначность.

– А… а – что такое традиция?

– Общекультурное – солидное и положительное – название для силы инерции.

– Вашим студентам можно позавидовать.

– Они не ценят своего счастья.

С коктейлями вышли на балкон. «У неё и ноги, – подумал, когда пропускал Оксану вперёд, – длиннющие»

Разомлела от жары обесцвеченная лагуна, светотень, набрав резкость, уже объёмно вылепила из умбры и терракоты монастырь Сан-Джорджо-Маджоре; потеплевшую, охристо-серую Джудекку с эмблемными, словно специально к этому моменту отбелёнными и даже чуть подрумяненными портиками палладианских церквей уже вовсю заливало предвечернее солнце, а справа, в перспективе, если мысленно навылет продлить выгиб набережной…

– Юрий Михайлович, – откинула волосы со лба Оксана, – почему это так красиво?

Извечный и всегда к нему обращённый женский вопрос.

– Об этом лучше Бога спросить.

– До Бога далеко.

– А человечьи объяснения предначертанного свыше заведомо примитивны. Главного, того, к чему обращён вопрос, заведомо объяснить невозможно. Я, к примеру, могу лишь сказать, что Лонгена вместе с заказчиками-дожами и церковниками гениально – то есть по наводке Бога – угадал место для мажорной белокупольной церкви… Отсюда, с балкона, на церковь Санта-Мария-делла-Салуте смотрим мы вдоль выгиба Словенской набережной, а если посмотреть на церковь с моста Академии, то к ней подведёт взгляд уже плавный выгиб фасадного фронта Большого канала; вот так в точке пересечения двух нерукотворных, ибо заданы они топографией береговых линий, дуг-осей, образовалась точка притяжения взглядов. Однако все мои соображения – лишь многословная и довольно-таки очевидная констатация частностей, правда? Сути-то красоты я не смог объяснить, ибо Бог своими тайнами не захотел со мной поделиться.

– Всё равно интересно! – снова откидывала волосы Оксана. – Я уже больше трёх лет в Венеции, больше трёх лет ежедневно нерукотворные эти дуги вижу, а ни разу о том, что рассказали вы, не подумала.

Прошлась по балкону скользящим шагом.

– Юрий Михайлович, и что вы так рвётесь в Мазер?

– В вилле Барбаро прячется какая-то особая красота? – подключилась Вера.

Сделал большой глоток.

– Поживём – увидим, что там прячется. Хотя красота, если это красота, – всегда особая, исключительная.

– Но из чего она возникает?

– Из кажущегося «ничего»; случившееся – исключение из неслучившегося, мы замурованы в пространстве, полном невысказанных слов, незавязавшихся интриг, несвершившихся свершений.

– В пространстве, которого как бы нет?

– Почему же нет? Отсутствующее ли, присутствующее пространство – это явление-проявление потенциального мира.

– Не захотелось ли к столу с дарами реального мира? Выпьем вина, распробуем антипасту…

Белая скатерть, расшитая по краям крохотными жемчужными бусинками, белые плоские тарелки костяного фарфора, серебряные приборы, белые – конусами – льняные салфетки, два серебряных держателя для салфеток поменьше; синие бокалы на тонких ножках, синие гортензии в вазочке.

Но сперва недурно было бы помыть руки.

«Прими всё как есть, прими всё как есть, прими всё как есть…» – внутреннюю звукозапись заклинило?

С большой лестничной площадки шагнул в коридор, где висел яркий, с соблазнительной глянцевой мулаткой на огненном рогатом мотоцикле «Харлей», календарь Пирелли и было узкое окошко, выходившее во внутренний дворик с извилистой гравийной тропинкой, фигурно остриженными кустами и лоскутком газона с садовыми креслицами. По одну сторону коридора, в конце которого виднелась ещё одна лестница, тоже мраморная, но поскромнее, была кухня, начинённая электроникой, как космическая лаборатория, а по другую – открыл дверь – сверкала кафелем наполненная весенними ароматами фиалки большая ванная комната. «Джакузи-то куплено в магазине на Большом проспекте, – смекнул, узнавая шикарное произведение фаянсового дизайна, Германтов и тут же: – Что за чушь, зачем тащить из Петербурга, с Большого проспекта Петроградки, итальянское изделие в Италию; что-то у меня со старыми мозгами всё хуже, не иначе как расплавились, – шпынял себя Германтов, слегка меняя наклон никелированного клювообразного крана. – И чего ради она меня встретила, пригласила отобедать в этом дворце? Не затем же только, чтобы похвастать обилием мрамора и фаянса; да, вскружила наново голову, а сама держится отменно: и расположенная, и неприступная».

В это же время Оксана спрашивала:

– Вера Марковна, как вам удалось в него не влюбиться? Я так сразу, с первого взгляда втрескалась, а уж когда рот открыл… Такой дядечка интересный.

– Ты с ума сошла, ты ему во внучки годишься.

– Но ему ни за что не дашь его лет.

– За встречу! – на правах хозяйки Вера подняла бокал.

– Вино отличное, – похвалил Германтов, пригубив. – Из своего погреба?

– Из своего… ЮМ, это классическая антипаста: микс из артишоков-гриль, вяленых томатов, маслин. И попробуйте-ка осьминога в горчичной подливе с каперсами и розмарином.

– И маленькие омары классные, и сёмга тает во рту, – подключилась Оксана.

– Спасибо, спасибо, – то попробовал, это. – А синие бокалы всё ещё в моде? Я такие же сегодня в остерии видел.

– Китайские, – поморщилась Вера.

– А эти?

– Натуральные, с Мурано.

– Дико дорогие! – вздохнула Оксана. – Я в шоке была, когда узнала цену. Ну, как осьминог?

– Уже растаял во рту, вслед за сёмгой. И зеркала, отлитые и зашлифованные на Мурано, тоже по-прежнему дико дорогие?

– По-прежнему?

– О, когда-то зеркало с острова Мурано стоило в сотни раз дороже, чем полотно Рафаэля или Тициана сравнимой площади. И вообразить трудно, сколько могло в те времена стоить то четырехсотлетнее зеркало, которое, – посмотрел на Веру, – у вас преспокойненько висит в вестибюле.

– Ух ты! Юрий Михайлович, вы столько всего знаете, что мы могли бы вам халтурку подбросить. Почему бы вам не провести обзорную экскурсию для группы русских туристов?

– Шутка удачная, – с серьёзной миной молвила Вера, а он подумал: как всё-таки похожа на маму.

– А что? Надо шевелиться, конкуренция среди турфирм нешуточная. Мы с Верой Марковной на этот сезон уже пригласили по контракту одного знатока поэзии, учёного-физика из Петербурга, Головчинера, он проводит экскурсии «По следам Бродского», стихи наизусть читает… Отбоя нет. Вы, может быть, знакомы с Головчинером?

Германтов кивнул.

– Мир тесен, – сказала Вера.

– Даниил Бенедиктович ещё и дополнительную экскурсию по нашему заказу готовит, «По следам Казановы».

– Вы не хотите нарядить Головчинера в костюм Казановы? Чтобы Головчинер-Казанова вёл экскурсию по местам, где он блистал и покорял сердца, от своего хвастливого имени. Можно также будет запустить Головчинера-Казанову на крышу тюрьмы – пусть разыграет собственный свой побег.

– Идея! Осталось уговорить Даниила Бенедиктовича расфуфыриться в такую жару, – смеялась Вера.

– Легко! – смеялась Оксана.

– Но не всё сразу, и до того, как Головчинер переоденется в Казанову, само по себе спаривание Бродского с Казановой в экскурсионной программе – уже убойный маркетинговый приём. Думаю, всех своих конкурентов вы положите на лопатки.

– Пока нас форс-мажоры на лопатки кладут: грозы, обесточенные аэропорты, я была в шоке, когда мейл получила, что все чартеры отменили.

– Но зато благодаря форс-мажорам чудный автопробег Милан – Венеция у нас получился.

– Чудный? Терпеть не могу эту дорогу вдоль цехов и заборов. – Венеции давно нужен новый аэропорт, – промокнула губы салфеткой Вера, – в «Марко Поло» сервис всё хуже, чемоданы пропадают, «Тревизо» так и вовсе деревня.

– Юрий Михайлович, вы знате, что Казанова не без приятностей спасался-скрывался от своих венецианских врагов-преследователей на Мурано, там ублажали его одна юная особа и её опытная наперсница, соблазнительная монахиня…