Моя чужая новая жизнь - Anestezya

— Хорошо бы… Мне так жаль молодых ребят, которые сотнями попадают на операционный стол. Вчера пришла перевязывать совсем мальчишку. Он всё спрашивал меня, будет ли видеть, а я знаю, что ему выбило глаз осколком гранаты, но лишь вежливо улыбаюсь, потому что доктор запретил говорить. Боится, что тот сгоряча пустит пулю себе в лоб.

— Но ведь рано или поздно парень поймёт, что ослеп на один глаз, — резонно возразил я.

— Но у нас будет время как-то подготовить его к этому. К тому же под морфием у многих бывает спутанность сознания.

Я почувствовал щемящую нежность. В глазах Чарли было столько тепла, доброты. Я словно окунулся в те времена, когда мы были детьми и не существовало этого мучительного рвущего душу долга.

— Я горжусь тобой.

Она держится не менее мужественно, чем мои солдаты, ведь я помню, как она всегда боялась крови. Когда кто-нибудь во дворе разбивал коленки, Чарли пугалась не меньше хныкающего над ссадиной мальчишки.

— Скажешь тоже, — смущённо улыбнулась она. — Я просто хочу быть полезна своей стране… и быть рядом.

Последние слова она сказала совсем тихо и вскрикнула, споткнувшись о какую-то корягу.

— Осторожнее! — я вовремя подхватил её и замер, почувствовав тёплое дыхание на своих губах. Я мечтал её поцеловать с момента, когда нам исполнилось пятнадцать. Для меня и для неё это не просто интрижка, я не могу сделать потом вид, что ничего не было.

— Помнишь, как я подвернула ногу и тебе пришлось меня нести на руках чуть ли не два квартала? — тихо спросила Чарли, не спеша убирать руку с моего плеча.

— Мы с Виктором обещали вас всегда защищать, — я обнял её за талию. — А я своё слово всегда держу.

К чёрту принципы! В конце концов, я не железный! В её глазах бликами отражалось летнее солнце, и я потянулся ближе, не в силах отвести взгляд.

— Что это? — испуганно вскинулась Чарли, прерывая так и не случившийся поцелуй.

Небо словно взорвалось зловещим гулом. Я вскинул голову. Над нами стремительно пролетели один за другим около двадцати «мессершмиттов». Значит, где-то опять идёт серьёзный бой. Возможно, нас в любой момент сорвут, чтобы перебросить на передовую. Разве я имею право прохлаждаться, забыв о том, что идёт война? Или давать Чарли несбыточные обещания? Жизнь уже показала, как это глупо.

— Нам пора возвращаться, — я заметил в её глазах слёзы. — Мы должны быть на всякий случай в боевой готовности. Да и вам в госпиталь, скорее всего, навезут много раненых.

— Не вздумайте торопиться с детьми, — Грета подлила в бокалы шампанского. — Нужно сначала пожить и для себя.

Мы втроём лишь переглянулись. Иной раз кажется, что эта девушка живёт на другой планете. Какое там пожить для себя, когда полным ходом идёт война и мы через десять дней вернёмся на фронт?

— Ну, тогда нужно выпить за нашу скорейшую победу, — предложил я, поднимая бокал.

Хорошее настроение не то чтобы улетучилось, но как-то потускнело. Хотя я должен бы радоваться. Фридхельм давно не выглядел таким умиротворённым, да и Эрин словно сняла свою привычную маску самоуверенности. Весь вечер с её губ не сходит непривычно мягкая улыбка, собственно так и должна выглядеть счастливая новобрачная. Я смущённо отвёл глаза, почувствовав, как смутная тоска царапнула что-то глубоко внутри. Неужели я настолько ужасен, что могу завидовать собственному брату? Нет, это не может быть зависть. Скорее, тоска по своим мечтам, которым пока не суждено сбыться.

— Надеюсь, следующие будете вы с Чарли, — улыбнулась Грета, глядя, как официант убирает пустые бокалы.

Фридхельм и Эрин уже уехали на вокзал, и мне жутко не хотелось возвращаться в пустую квартиру. К тому же завтра возвращаются родители, а ещё нужно продумать, как подать им эту новость. Отец рассвирепеет, узнав, что Фридхельм опять наплевал на его мнение, а мама расстроится, что они расписались, не дождавшись её.

— Послушай, это, конечно, не моё дело, но что у вас произошло с Виктором? Как-то не верится, что он уехал, бросив тебя, — я же помню, они не отлипали друг от друга.

Грета долго молчала, затем нехотя ответила:

— Он же уехал не навсегда, как только всё немного поуляжется, он вернётся, — сигарета в её пальцах чуть дрогнула. — Ведь когда-то же закончится это безумие?

— Рано или поздно любое безумие заканчивается.

Я уже не настолько наивный, чтобы верить, что геноцид объявленный евреям — временное явление. Родителей Виктора арестовали не по недоразумению. Скорее всего, они не выйдут из гетто, куда сотнями увозят тех, кому не повезло носить жёлтую звезду на рукаве.

— Грета! Вот ты где.

Я обернулся,