Лекции Президентам по Истории, Философии и Религии - Роман Ключник

“Вы всех нас без штанов оставите “». И, как показала история, — Хрущёв был совершенно прав.

 Хрущёв пытался уравновесить положение и избежать зависимости от Запада, от импорта продовольствия распашкой огромных целинных территорий СССР, повышением урожайности и введением такой высокоурожайной культуры как кукуруза. Стимулируя производительность в сельском хозяйстве Хрущёв поднял на 35% закупочные цены на произведённую сельхоз. продукцию, соответственно был вынужден поднять розничные цены на продовольствие на 30%, что в условиях «оттепели» привело к открыто выраженному недовольству населения. Например, забастовка рабочих по этому поводу в Новочеркасске 1–3 июня 1962 г. вылилась в массовую демонстрацию, а советская власть не додумалась не до чего лучшего как расстрелять демонстрантов с помощью войск, после чего ещё выявить организаторов и приговорить их к расстрелу. В Новочеркасске рабочие по ошибке считали, что в школе им говорили правду — что в стране существует диктатура пролетариата…

В это время, с начала 60-х годов группа партийных заговорщиков во главе с Л.И.Брежневым, Н.В.Подгорным и председателем КГБ В.Е.Семичастным считали, что Хрущёв в своих реформах зашёл слишком далеко, и тайно готовили его смещение, которое произошло в октябре 1964 г.

Судьба этой огромной страны — СССР зависела всего от одного человека возглавляющего диктаторскую партию. И трагедия была в том, что эту огромную страну, вторую империю на планете противостоящую США и Англии, — по определению не мог возглавлять серый обычный человек. Такой большой и сложной стране необходима была харизматическая талантливая личность, даже с такими выдающимися отрицательными качествами как хитрость и способность волевым способ принимать важные решения. И Сталин этому уровню соответствовал. Н. С. Хрущёв — довольно талантливый энергичный и суетливый мужичок пытался этому уровню соответствовать, но не вытягивал.

 А пришедший ему на смену Л.И.Брежнев своей внутренней сутью совершенно не тянул на эту роль, хотя держался внешне весьма комично пафосно.

В партийной верхушке КПСС с одной стороны происходили нормальные демократические процессы, а с другой стороны в условиях России, СССР и «холодной войны» эти же процессы следует назвать опасными. Часть того, в чём после смерти обвинили «смелые» товарищи Сталина, — повторилось в обвинениях к Хрущёву — что сосредоточил в своих руках всю власть: функцию главы партии и правительства, что нарушил ленинские принципы коллективности в руководстве (каковых у здорового Ленина не было), «допускал самодовольство при награждении орденами Советского Союза», организовал компанию самовосхваления — фильм «Наш Никита Сергеевич», что якобы опять вело к культу личности.

Главный критик Н. С. Хрущёва — Л. И. Брежнев язвительно заметил: «Вот Никита Сергеевич развенчал культ Сталина после его смерти, мы же развенчиваем культ Хрущёва при его жизни»(Ходяков). Но мы прекрасно помним культ Брежнева с многочисленными хвалебными документальными фильмами и орденами… Быстро развенчать застойный культ Брежнева было уже не кому…

Они поднимались «из грязи — в князи» — голова у них кружилась на этой высоте от сладкой славы, они теряли чувство реальности и вели страну к гибели — это относится и к Хрущёву и Брежневу, и к Горбачёву и Ельцину — мелкие ничтожные личности…

Умные, мудрые евреи всё это видели и понимали; — и если Горбачёва и Ельцина они использовали для своего блага в полной мере, то тоже самое сделать с Хрущёвым и Брежневым было сделать трудно из-за отсутствия доступа к ним, из-за отсутствия евреев во власти, мешал проклятый «пятый пункт».

Но в 60-е годы они обладали уже другой властью на низовом уровне — материальной, возглавляя «универсамчики» и склады, и ещё более важной — формируя общественное мнение через модную диссидентскую среду, в которой они были полновластными хозяевами.

Как в своё время Гиппиус, евреи в 60-х годах в лице Е. Бонер и её товарищей пытались монопольно формировать общественное мнение в «интеллигентских кругах», быть лидерами и они совсем не демократически прессовали инакомыслящих —

«В тот год (1967 г.) уже разошёлся в самиздате мой роман, — вспоминал Солженицын, — ещё только гонимая рукопись, «В круге первом», — и одними из первых прислали мне возражения Г. С. Померанц и его жена З. А. Миркина: что я ранил их неумелостью и неверностью касания к еврейскому вопросу; что в» Круге» я непоправимо уронил евреев — а тем самым и себя самого. — В чём же уронил? Кажется, не показал я тех жестоких евреев, которые взошли на высоты в зареве ранних советских лет…

Померанц предложил мне тогда, — и всякому вообще писателю, и всякому выносящему любое человеческое, психологическое, социальное суждение, — вести себя и рассуждать так, как если бы наций вообще не было на Земле…

Но самое замечательное: чем увенчивается второе письмо ко мне Померанца, так настойчиво требующего — не различать наций… он указал-таки мне, и притом в форме ультиматума! — как ещё можно спасти этот отвратительный «Круг первый». Выход у меня такой: я должен обратить Герасимовича в еврея! — чтобы высший духовный подвиг в романе был совершён именно евреем!…

Но, правда, давал мне и запасной выход: если всё же оставлю Герасимовича русским, то добавить в роман равноценный по силе образ благородного самоотверженного еврея. А если я ни того ни другого не сделаю — то угрожал Померанц открыть против меня публичную баталию».

Это яркий пример еврейского патриотизма, национализма — способом давления на знаменитого русского писателя создавать своих героев, эдакий способ лоббирования своих героев в литературе.

Итак, мы видим, — на почве правды среди знаменитых диссидентов 60-х в СССР были свои диссиденты — диссиденты среди диссидентов, которые воспринимали правду как таковую, — а не игру в» правду». Правдолюбец и правдоборец — диссидент Солженицын, находясь в кругу советских еврейских диссидентов — «не показал я тех жестоких евреев, которые взошли на высоты в зареве ранних советских лет…» — и получил угрозу «публичной баталии» за отсутствие у него еврейского патриотизма, идеологической солидарности с евреями.

А сейчас на основе воспоминаний Солженицына посмотрим — какова была реакция, когда он все-таки не выдержал и решил показать маленький кусочек правды из той ранее нами увиденной лагерной картины из жизни Солженицына (о русской женщине-снайпере)—

«Часть событий той лагерной зоны на Большой Калужской, 30 — я представил в пьесе «Республика труда». Понимая, что изобразить так, как оно всё было, невозможно, это сочтут разжиганием неприязни к евреям (как будто эта тройка не пуще разжигала её в жизни, мало заботясь о последствиях), — я утаил омерзительно жадного Бершедера, я скрыл Бурштейна, я переделал спекулянтку Розу Каликман в неопределённую восточную Бэллу, и только одного оставил еврея — бухгалтера Соломонова, в точности, каким он был.

И что же, по прочтении, мои верные друзья-евреи? У В.Л.Теуша пьеса вызвала необычайно горячий протест… Супруги Теуши были глубоко ранены фигурой Соломонова, они считали нечестным и несправедливым показывать такого еврея (хотя он был таким в жизни, в лагере! — С.)…

Теуш был переполошен, возбуждён до крайности и поставил ультиматум, что если я не уберу или по крайней мере не смягчу Соломонова — разорена будет вся наша дружба, и стало быть они — хранители далее моих рукописей. И, более того, предсказывали: что само имя моё будет невозвратно утеряно и опозорено, если я оставлю в пьесе Соломонова…

Я охолонул: наступил внезапный цензурный запрет с неожиданной для меня стороны, и не менее грубый, чем советский неофициальный… (затем «Современнику» запретили ставить эту пьесу)

И ещё отдельно возражал Теуш: у вашего Соломона — совсем и не еврейский характер: еврей всегда держится с оглядкой, осторожно, просительно, допустим хитро, — но откуда эта развязная наглость торжествующей силы? Это неправда, так не бывает!

Но я — то помнил не только этого Соломона, что было именно так! С 20-х на 30-е годы и в Ростове-на-Дону я такое видывал. Да и Френкель так же держался, по рассказам уцелевших инженеров. Это срыв, при власти и торжестве в наглость — как раз более всего и отталкивает окружающих».

Ну, — а когда под конец жизни А.И.Солженицын решил написать всю правду в двухтомнике «Двести лет вместе», то по этому поводу узнать реакцию во всей её полноте и «красоте» любой читатель может заглянув в интернет или в еврейские газеты.

«Все эти уговоры и призывы — не писать как было, — капля в каплю походят на то, что мы слышали с высоких советских трибун: о неочернительстве, о социалистическом реализме, — писать как должно быть, а не как было… Как будто полновесную правду можно писать местами — там, где это приятно, безопасно и популярно» — удивлялся Солженицын схожести советской цензуры и диссидентской-еврейской, как будто забыл — кто на территории захваченной и разорённой России учил русских строить советский коммунизм…