Сто лет одиночества - Габриэль Маркес

– Да дело не только в этом, – отбивалась Амаранта. – Ведь у нас дети могут родиться со свиным хвостиком.

Аурелиано Хосе был глух ко всем доводам.

– Пусть хоть броненосцы с роговым панцирем родятся, – стонал он.

Однажды поутру, не вынеся нестерпимых мук подавляемого желания, он пошел в заведение Катарины. Там встретил женщину с обвислой грудью, нежную и дешевую, которая на время его успокоила. Он принялся изводить Амаранту холодным равнодушием. Застав ее на галерее за швейной машинкой, с которой она удивительно ловко управлялась, он прошел мимо, не сказав ни слова. Но у Амаранты словно камень свалился с плеч, и она, сама не зная почему, снова стала думать о полковнике Херинельдо Маркесе, с грустью вспоминать их вечера за доской с китайскими шашками и даже представляла себе, как он входит к ней в спальню. Аурелиано Хосе и подозревать не мог, что позиции им потеряны. Когда, бросив игру в безразличие, он как-то ночью ворвался к Амаранте, она его выгнала решительно и бесповоротно и навсегда заперла для него дверь в свою комнату.

Спустя несколько месяцев после возвращения Аурелиано Хосе к ним в дом явилась дебелая, пахнущая жасмином женщина с мальчиком лет пяти. Она заявила, что это – сын полковника Аурелиано Буэндии и что Урсула должна его крестить. Никто не усомнился в происхождении этого безымянного ребенка, настолько он походил на полковника, когда того в детстве водили смотреть на лед. Женщина сказала, что мальчик родился с открытыми глазами и поглядывал на людей словно бы свысока и что ее пугает его немигающий взгляд. «Он, в точности он, – сказала Урсула. – Не хватает только, чтобы стулья двигались под этим взглядом». Мальчика крестили и нарекли Аурелиано, дав фамилию матери, потому что по закону нельзя было давать фамилию отца, пока тот не признает ребенка. Генерал Монкада стал крестным отцом. Амаранта очень просила отдать ей мальчика на воспитание, но мать воспротивилась.

Урсула еще не знала про обычай посылать девушек переспать с лихим воином, равно как подсаживать кур к племенному петуху, но в том году узнала: еще девять сыновей полковника Аурелиано Буэндии были приведены к ней для крещения. Старший, странного вида темноволосый и зеленоглазый крепыш, – совсем не в отцовскую родню, – выглядел уже лет на десять. Приводили ребят всех возрастов, всех мастей, но всегда мальчиков, и все они казались такими одинаковыми, что сомнения в родстве не было никакого. Только двое выделялись из общей массы. Один, слишком рослый для своего возраста, расколотил вдребезги цветочные вазы и кое-что из сервиза; его руки, казалось, разбивали все, к чему прикасались. Второй, блондин, явно пошел в мать со своими светлыми, как у цапли, глазами и длинными, в локонах, как у девочки, волосами. Он уверенно вошел в дом, словно в свой собственный, направился к одному из сундуков в спальне Урсулы и потребовал: «Дай мне заводную балерину». Урсула перепугалась. Открыла сундук, разворошила кучу старых пыльных вещей времен Мелькиадеса и нашла завернутую в пару чулок заводную балерину, которую когда-то принес Пьетро Креспи и про которую все позабыли. Менее чем за два года имя Аурелиано – и фамилию матери – получили при крещении все мальчики – числом семнадцать, – которых посеял полковник на просторах, где шла война. Сначала Урсула набивала им карманы деньгами, Амаранта пыталась оставить их у себя. Но в конечном счете обе стали довольствоваться подарками и ролью крестных матерей. «Наш долг – крестить их, – говорила Урсула, записывая в книжечку имена и адреса матерей, место и дату рождения мальчиков. – Аурелиано должен знать, как обстоят его личные дела, ведь ему предстоит принимать решения». Как-то за завтраком, сообщив генералу Монкаде про эту обескураживающую плодовитость, она высказала пожелание, чтобы полковник Аурелиано Буэндия собрал когда-нибудь всех своих сыновей под отцовской крышей.

– Не беспокойтесь, кума, – загадочно проговорил генерал Монкада. – Он вернется раньше, чем вы думаете.

Генерал Монкада знал, но не хотел распространяться за трапезой о том, что полковник Аурелиано Буэндия был уже по дороге домой, намереваясь поднять тут мятеж – гораздо более затяжной, бескомпромиссный и кровавый по сравнению с предыдущими.

Положение снова стало таким же напряженным, как перед последней войной. Петушиные бои, которые поощрялись самим алькальдом, были отменены. Начальник гарнизона капитан Акилес Рикардо практически стал комендантом города. Либералы посчитали это провокацией. «Должно случиться что-то страшное, – говорила Урсула своему внуку Аурелиано Хосе. – Не выходи на улицу после шести вечера». Мольбы ее были напрасны. Аурелиано Хосе, как когда-то Аркадио, уже не принадлежал ей. Словно бы возвращение домой, жизнь без всяких забот и хлопот пробудили в нем неумеренную похотливость и леность его дяди Хосе Аркадио. Страсть к Амаранте испарилась бесследно. Он, в общем, плыл по воле волн, играл в бильярд, спасался от одиночества со случайными женщинами, подбирал деньги, которые Урсула по забывчивости оставляла в разных местах. Кончил тем, что заходил домой лишь переодеться. «Все они одинаковы, – причитала Урсула. – Вначале растут тихо-мирно, послушные, скромные, кажется, муху не обидят, а как борода полезет, пиши пропало». Не в пример Аркадио, который остался в неведении относительно своего истинного происхождения, Аурелиано Хосе разузнал, что был сыном Пилар Тернеры, которая теперь повесила ему гамак, чтобы он проводил сиесту в ее доме. Они были не просто мать и сын, скорее – товарищи по одиночеству. В душе Пилар Тернеры не осталось и следа надежды. Ее смех стал сипловат, как орган, ее грудь увяла от случайных докучливых ласк, живот и ляжки постиг скорбный удел продажной женщины, но ее сердце старело без горечи. Растолстевшая, словоохотливая, суетливая, как мать голодного семейства, она распрощалась с иллюзорными посулами карт и нашла свою тихую заводь у постели чужой любви. В ее спальне, где Аурелиано Хосе отдыхал в часы сиесты, соседские девушки принимали очередных любовников.

– Пусти меня в свою комнату, Пилар, – без стеснения говорили они ей, уже переступив порог.

– Входи, – говорила Пилар. А если рядом еще кто-то был, поясняла: – Я и сама радуюсь, если людям в постели радостно.

Она никогда не брала плату за услуги. Никогда не отказывала в просьбах, как не отказывала бесчисленным мужчинам, которые шли к ней даже на закате ее бабьего века, не давая ей ни денег, ни любви и лишь иногда доставляя удовольствие. Ее пять дочерей, унаследовавшие жаркую кровь матери, уже в юности потерялись на кривых тропках жизни. Из двух сыновей, которых удалось ей вырастить, один погиб, сражаясь в войсках полковника Аурелиано Буэндии, а другой был ранен и арестован четырнадцати лет от роду, когда пытался украсть клетку с курами в одном из поселков низины. Получилось так, что Аурелиано Хосе как бы сыграл роль того высокого смуглого мужчины, пришествие которого ей с полвека возвещал король червей и который, как все посланцы карточной колоды, согрел ее сердце тогда, когда уже был отмечен знаком смерти. Об этом ей поведали карты.

– Не уходи сегодня вечером, – сказала она. – Останься здесь ночевать. Кармелита Монтьель давно просится в мою комнату.

Аурелиано Хосе не смог уловить глубинного смысла просьбы.

– Скажи ей, что приду к полуночи, – сказал он.

И пошел в театр, где испанская труппа давала «Кинжал Сорро», хотя на самом деле это была пьеса Соррильи «Кинжал гота», но название было изменено по приказу капитана Акилеса Рикардо, потому что либералы называли «готами» консерваторов. Показывая в дверях билет, Аурелиано Хосе вдруг увидел, что капитан Акилес Рикардо с двумя вооруженными солдатами обыскивает входящих.

– Прочь руки, капитан, – предупредил Аурелиано Хосе. – Еще не родился тот, кто меня пальцем тронет.

Капитан вознамерился применить силу, но Аурелиано Хосе, хотя оружия у него и не было, вырвался и побежал. Солдаты не подчинились приказу стрелять.

– Это же Буэндия, – пояснил один из них. Побелев от ярости, капитан выхватил у солдата винтовку, бросился на середину улицы и прицелился.

– Ублюдки! – взревел он. – Да будь это сам полковник Аурелиано Буэндия!

Кармелита Монтьель, двадцатилетняя девственница, только что облилась водой, настоянной на апельсиновом цвете, и посыпала лепестками розмарина постель Пилар Тернеры, когда прогремел выстрел. Аурелиано Хосе было на роду написано познать с ней счастье, в котором ему отказала Амаранта, иметь от нее семерых сыновей и умереть от старости на ее руках, но ружейная пуля, которая вошла ему в спину и разворотила грудь, повиновалась неверному толкованию гадальных карт. В действительности этим вечером умереть должен был капитан Акилес Рикардо, и он умер, но четырьмя часами раньше, чем Аурелиано Хосе. Едва он выстрелил, как был уложен на месте сразу двумя пулями, неизвестно кем посланными, а многоголосый крик всколыхнул ночь: