Шах и мат - Олежанский Георгий

Сергей приподнялся на локте, чтобы поцеловать Наташу в плечо, когда увидел блеснувшую в свете луны слезу.

— Эй, — нежно прошептал Разумовский, — ты чего?

Наташа смахнула слезу со щеки. Но не ответила, просто покачала головой, как бы говоря: «Ничего, все нормально», и улыбнулась.

Вот только улыбка вышла печальной.

Она села в постели, обнаженная, и лишь простыня прикрывала бедра и приятные овалы ягодиц. Сергей понимал, что сейчас лучше ни о чем не спрашивать, надо просто подождать. Придет время, и Наташа все расскажет сама.

Он сел рядом с ней и крепко-крепко ее обнял.

— Знаешь, — не оборачиваясь, сказала она, — ты второй мужчина, который заставил меня почувствовать себя неопытной первокурсницей, несущей всякую чушь мальчику, который ей понравился. Я волнуюсь, сердце бешено колотится, ноги подкашиваются… — Она запнулась и лукаво улыбнулась. — И я ненавижу тебя за это, — в ее голосе не было ни злобы, ни жесткости, а наоборот, слышались нежность и любовь.

Сергей приподнялся, собираясь спросить: «Почему?» — но она не дала ему.

— Прошу, Сереженька, не перебивай. Дай мне рассказать, пожалуйста.

В знак понимания он кивнул.

— Так вот, — продолжила Наташа, — я ненавижу тебя за то, что ты появился в моей жизни и перевернул ее с ног на голову. Но и люблю, потому что сама позволила себе это чувствовать. Ты скоро уедешь, и мы вряд ли встретимся, потому я хочу рассказать тебе одну историю.

Ее дыхание сбилось, а глаза чуть приоткрылись, когда она начала…

…Он почти прижался ко мне, и я силилась разглядеть на его непроницаемом лице хоть какое-то подобие эмоций. Он не смотрел на меня, но не потому, что не хотел, а потому что просто не мог. Его дыхание, которое я чувствовала щекой в тот далекий по-зимнему холодный октябрьский вечер 2005 года, заставляло сердце биться сильнее. От прикосновений захватывало дух, как будто меня перебросили через бедро прямо на асфальт. А я смотрела в его глаза, на губы, стараясь не пропустить малейшие движения мышц лица. По его реакции я поняла, что он ощущал мой взгляд.

Мы стояли там, где когда-то, кажется уже целую вечность назад, все и началось. Как иронично. Такого специально не придумаешь. Погода была ужасная: промозглый ветер пробирал до костей, снег неприятно бил в лицо жесткими снежинками — осенние снежинки вообще отличаются особой «жестокостью» в отличие от «пушистых» зимних хлопьев.

Все началось осенью 2002 года. Мы сидели в одной из десятка кофеен на Манежной площади. Заказанный для меня горячий шоколад давно остыл, а к чизкейку я даже не притронулась.

Я постоянно разговаривала по телефону, у меня их было два, и они поочередно, а порой и сразу оба звонили. Знаешь, в подобных ситуациях люди, как правило, все бросают и уходят как истинные англичане, то есть не прощаясь. Но он сидел, слушал мои непрекращающиеся рабочие разговоры и улыбался. Просто представь, умилялся тому, что я так суечусь. Сейчас мне это кажется таким романтичным. Тогда-то я и поняла, что он не такой, как все, и влюбилась. Вот так вот быстро, не задумавшись.

Трудно сказать, знала ли я его так хорошо, как мне казалось. Наверное, все относительно и очень субъективно. То есть знать кого-либо по-настоящему невозможно, можно лишь догадываться о чем-то. Но одно могу сказать точно: он был хорош. Нет-нет, не в том смысле, как это понимают сейчас. Он не был брутальным типом, как какой-нибудь Джон Траволта из «Бриолина», хотя, честно говоря, немного походил на него. А красив он был… как мифический герой! Ум редкой проницательности сочетался с тонким чувством юмора, казалось, одной фразой он может пронзить человека точно стрелой.

Наше молчание тянулось, казалось, уже целую вечность. Но слова и не требовались, все было понятно и так. Наверное, именно от него я научилась молчать в минуты эмоционального напряжения.

Он не выдержал и все же посмотрел на меня своими большими и выразительными карими глазами, и его губы, показалось, непроизвольно сжались от горькой досады.

Я прижалась к нему еще крепче, запустив руки под его расстегнутый плащ, под джемпер на молнии. И он вздрогнул от прикосновения холодных рук.

И это случилось! В последний раз наши губы соединились в жарком поцелуе. Он всегда говорил, что для него поцелуи — словно откровение. Сплетение тел в сладком экстазе — новый опыт, который, изведав, хотелось повторять снова и снова. Плавные изгибы моего тела и грация, бархатистая кожа, нежные, словно шелк, прикосновения, волновали его так, что он боялся потерять рассудок. А для меня границы времени и пространства стирались, когда он был рядом. Весь мир вертелся в странном и безумном ритме страсти, когда я пробовала его тело на вкус.

А осенний ветер с неослабевающим, почти садистским усердием швырял в лицо жесткие снежинки вперемешку с дождем. Казалось, что сама природа не хотела, чтобы мы, люди, делали разумный выбор, стремились к лучшему будущему. Когда рвется связь между мужчиной и женщиной, в природе гаснет огонек, и все вокруг тускнеет. Сколько сил вложила КРАСОТА в то, чтобы создать такую любовь, и как мало времени потребовалось человеческой мысли, чтобы разрушить ее.

Он был выпускником Дипломатической академии и собирался с миссией в Йемен. Первая заграничная командировка манила красотой страны, новыми эмоциями и впечатлениями. Взять меня с собой он не мог, но и я бы не оставила работу, которая, несмотря на весь тот хаос и бесконечную суету, мне нравилась и сулила финансовые перспективы.

— Сохрани! — Я прошептала, как прошептала это.

В последний раз я прижалась к нему крепко-крепко, положив голову на грудь. В последний раз отдала частичку согревающего света. И расцепила руки. Отпустив его, дала свободу, о которой мы всегда говорили, но сейчас ненавидели так сильно, как только способен человек. Внешнее спокойствие отдавалось внутри меня болью и печалью.

Мир растворялся вокруг, таял, превращаясь в нечто серое и неприглядное. Исчезали уже потерявшие свое одеяние деревья; прохожие, спешившие домой с работы, старавшиеся как можно быстрее укрыться в метро от злого ветра; здания и проезжающие где-то вдали автомобили, дороги и кремлевский парк, Вечный огонь и почетный караул. Растворялось все.

Я догадывалась, что он скоро уедет. Все было настолько красиво, страстно и безмятежно, словно в сказке, что просто не могло существовать долго. И он сказал мне об этом, когда мы лежали в постели. Я нежилась в его объятиях, а в голове звенели колокольчики, словно в мультиках про Тома и Джерри, так что я не сразу поняла смысл его слов.

— Что? — переспросила я, улыбаясь от счастья.

Он взял меня за руку и притянул к себе. Я устроилась рядом, уткнувшись в ложбинку между его грудью и рукой. Поцеловала.

— Я должен буду уехать, — повторил он.

— Уедешь… — Мои руки гладили его волосы. — Когда соберешься, я хочу, чтобы ты сказал мне об этом. Не бросай меня, как игрушку.

Перед турникетами он успел схватить меня за руку. Его лицо казалось напряженным, а в глазах стояли слезы, но он усилием воли старался их сдерживать.

— Я уезжаю.

Слезы все же покатились по щекам, но они были вызваны радостью и облегчением. Он обнял меня и поцеловал, так, как никогда в жизни. Он преподнес мне дар, который только мужчина может дать женщине. Не любовь, не страстное желание обладать, не сердце, не душу, а нечто большее.

Если есть ангелы, то я знаю, как они выглядят, как улыбаются, как сияют их лица.

Он был моей мечтой! Тем мужчиной, который показал быстротечность жизни, бессмысленность карьеры и бесчисленных вечеров, проведенных за рабочим компьютером.

Он появился, чтобы дать мне глоток воздуха, настолько свежего, что от него пьянеет душа. Он появился, чтобы разрисовать яркими весенними красками мое унылое существование, чтобы показать великолепие мира в его вечной изменчивости. Дать почувствовать и познать любовь, как высшее творение Господа, Природы, Красоты или еще какой неведомой силы, как великий дар, как совершенный предел мечтаний.