Читатель предупрежден - Джон Карр

Пенник усмехнулся.

– Я остановился там ненадолго. У меня есть квартира на Блумсбери, скромная, но мне она нравится. Я напишу вам адрес. Да, но, как я уже говорил, мне нужно задать вам один вопрос. Что вы имеете против моего выезда за границу?

Неожиданный удар в желудок не мог бы произвести на Мастерса большего впечатления.

– За границу? – Казалось, что это слово никак не может пройти через его горло. – Да, у меня есть дьявольски серьезные основания возражать против вашего выезда за границу. Если вы думаете, что можно вызвать такой скандал, а потом упаковать вещи и удрать за тридевять земель, то вы скоро убедитесь, где в этом предположении заключается ошибка.

Пенник снова усмехнулся. И хотя его маленькие глазки с обожанием вглядывались в Вики, отповедь старшего инспектора не прошла мимо его внимания.

– Прошу вас, не волнуйтесь, инспектор. Я не собираюсь дезертировать. Я хочу выехать на несколько часов во Францию. Я снискал огромный успех, радио Бретани предложило мне, чтобы я выступил…

– О-о-о, да, да, – прервал его Мастерс со злорадным блеском в глазах. – Знаю. Творожный концерн, не так ли?

Пенник громко рассмеялся. Это странным образом изменило его физиономию. На лице появились многочисленные, не видимые до сих пор морщинки, как будто оно не было привычно к выражению радостных чувств. Казалось, что он искренне полюбил инспектора, и не существует никого, к кому бы он чувствовал неприязнь.

– Нет. Вы не знаете последних новостей? Я был официально приглашен парижской радиостудией для того, чтобы завтра вечером прочитать там популярную лекцию. Я буду говорить на французском языке, а потом по-английски. Если вам интересно, то мне определено время: с девяти сорока пяти до десяти пятнадцати. – Хотя он по-прежнему усмехнулся, было видно, что он недоволен. – Мне кажется, мой дорогой друг, что французы плохо поняли мои заявления. Все эти глупости относительно машин и тому подобной ерунды…

Он покачал головой.

– Они сами себя обманывают. Уперлись на том, что приписывают мне сверхъестественные силы, которыми я не обладаю и никогда этого не утверждал. Один Бог знает, что моя теория совершенно проста. Она кажется удивительной только потому, что при нынешнем состоянии развития науки является абсолютно новой… – Пенник поколебался. – Я не хочу, чтобы они забивали себе голову подобными сказками, а потом разочаровывались. В то же время я думаю, что, когда они услышат то, что я собираюсь им сказать, это их не разочарует. Это касается и моих друзей в Англии. Ради Бога, господа, не разочаровывайте сотни тысяч моих слушателей!

Все смотрели на него.

– Минуточку, сынок. – Сэр Генри положил сигарету на краешек пепельницы. – Вы хотите этим сказать, что собираетесь убить следующую жертву?

– Да, – спокойно сказал Пенник.

Наступила тишина. Только через минуту, как будто желая предупредить ожидаемую атаку, Пенник внезапно начал объяснять.

– Вам не стоит говорить мне, господа, что до сих пор я сам выглядел не самым лучшим образом. Я согласен. Я не мастер стратегии. Я просто человек, который подвержен всем человеческим чувствам. Я убил Сэмюэля Констебля умышленно, потому что был глубоко убежден, что это правильный и хороший поступок. Но смерть миссис Констебль – что ж, почему бы и нет? Если я действовал под воздействием гнева, почему бы нет?

Голос Мастерса был абсолютно бесцветным.

– Вы сделали это, потому что я сказал, что вы не смогли бы убить даже муху?

– Нет. Я принял ее вызов. И теперь она мертва. Но выслушайте же меня, господа! – Он стукнул указательным пальцем по столу. – Я не собираюсь преувеличивать силу, которую считаю не такой уж сложной. Я сказал, что эта сила может быть использована для того, чтобы творить добро, и по-прежнему это утверждаю. Но я не могу пропустить такой возможности, как сегодняшняя. Подумайте, что это значит. Передо мной открылись такие перспективы, какими обладало только несколько человек за всю мировую историю. Люди, они как дети, которым я стараюсь объяснить то, чего они не понимают. Следовательно, я должен доказать это на примерах, доступных их пониманию. Когда я буду разговаривать с ними завтра вечером, одних слов им будет недостаточно. Я возьму в свои руки человеческую жизнь и, как стеклянный шарик, раздавлю ее на их глазах. Я скажу им, кто умрет, назову дату и время. Когда они убедятся, что это не пустые угрозы, может быть, наконец, поймут, что я не бросаю слов на ветер.

Он глубоко вздохнул. Но особенного волнения в нем не ощущалось, и создавалось впечатление, что он с трудом удерживает какую-то распирающую его радость.

– Слишком много болтовни, слишком много болтовни, – добавил он, энергично потирая руки. – Как сказал Антоний Клеопатре?… – с улыбкой повернулся он к Вики. – Я пришел сюда не для того, чтобы говорить… Есть что-то в вашем лице, инспектор, что действует на меня возбуждающе. Так, теперь вы знаете мои планы. И я действительно не знаю, каким образом вы можете помешать мне…

– Спокойно! – буркнул Г.М. Мастерсу. – Садись, сынок.

– Но…

– Я сказал, садись.

Заскрипел стул. В течение всего разговора сэр Генри молча курил, после каждой затяжки стряхивая пепел. Это было единственным признаком его волнения. Сидящий над чашкой остывшего кофе Сандерс не сводил с Пенника глаз. И когда тот в начале своего рассказа наклонился в сторону Вики, Сандерс в первый раз заметил его толстые, вывернутые губы.

– Если присутствующий здесь джентльмен, – с иронией начал старший инспектор, – думает, что может поехать во Францию и там выставляться, и если он думает, что я не могу его задержать, то…

– Вы можете посидеть тихо? – прервал его Г.М. и обратился к Пеннику: – Мм-м… та-а-ак. Если вы хотите поехать туда и наделать шума, то это ваше дело. Я не думаю, что вы потребуетесь нам в ближайшее время. Правда, завтра во второй половине дня состоится дознание, но ваши показания совсем не обязательны.

Пенник сразу же проявил к этому интерес.

– Дознание? Какое дознание?

– По делу о неожиданной смерти первой жертвы, мистера Констебля.

– Я, видимо, плохо понял уважаемого господина. Ведь уже проводилось дознание по делу о смерти мистера Констебля. И было отложено.

– Правильно. Отложено. Но, согласно закону, рано или поздно оно должно было состояться, и следующее дознание назначено на завтра, чтобы, в конце концов, покончить с этим.

Пенник беспокойно пошевелился.

– Я по-прежнему ничего не понимаю.

– Послушайте, – сказал Г.М., отчаянно потерев рукой лоб. – Человек умер, так? Полиция думает, что за этим скрывается чья-то грязная работа. Поэтому дознание откладывается, чтобы успеть подготовить дело. Но если они не располагают достаточными доказательствами против кого-либо, коронер должен, согласно закону, назначить следующее разбирательство. Это необходимо для установления причины смерти.

– Но ведь они не смогут установить, что вызвало его смерть?

– Нет.

– Зачем же тогда это дознание?

Сэр Генри с усилием взял себя в руки.

– Не знаю, – прошипел он. – Таков закон. Черт побери, не я же устанавливаю законы. Не меня вы должны винить. Вы должны быть снисходительны к нашей слепоте. Прошу вас вспомнить, что не каждый день коронер ведет дознание по делу жертвы, убитой с помощью телепатии. Если вы не хотите привести меня в бешенство, советую принять к сведению мои слова. Это обычная формальность, будет оглашено заключение, что мистер Констебль умер по неизвестной причине. Следовательно, вы можете ехать в Париж или Тимбукту, ради Бога. Вы же не являетесь свидетелем.

– Я отдаю себе отчет в том, – довольно усмехнулся Пенник, – что не являюсь свидетелем. Но я – убийца, и поэтому интересуюсь дознанием по делу моей жертвы. Когда будет дознание?

– Завтра, в три часа дня.

– Где?

– В Гроувтоп. Но вы же не собираетесь туда?

Пенник широко открыл глаза.

– Сэр, – ответил он, – прошу простить мне мой болезненный интерес к публичным зрелищам, но если вы думаете, что я туда не поеду, то вы грубо ошибаетесь. Может быть, я всего лишь убийца, но, тем не менее, меня интересует, что будут обо мне говорить. – Он задумался. – Три часа: так это удастся устроить. Я дам показания, если это вам нужно. Они могут помочь коронеру в его дилемме.

Старший инспектор внимательно взглянул на него.

– И вы не боитесь… хм… вы не боитесь гнева толпы?

Пенник рассмеялся.

– Нет. Вы не знаете своих соотечественников, дорогой друг. Наедине они могут много говорить. Но их главная особенность – страх сделать из себя посмешище при большом скоплении народа – парализует всякое проявление чувств. Если бы меня представили кому-нибудь из них, то, в самом худшем случае, он сделал бы вид, что меня не замечает. Я как-нибудь это переживу.

– Значит, вы собираетесь появиться там завтра во всем своем великолепии?

– Да.

– И вы действительно собираетесь поехать в Париж и… и…