Дамы тайного цирка - Констанс Сэйерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это неважно.
Я постаралась соответствовать его невозмутимости, око за око, чтобы он решил, что Эсме рассказала мне что-то незначительное, что никак на меня не повлияло.
– Но это важно, дорогая. Это определённо важно. Ей лучше знать.
Он сказал любопытную вещь. Хотя я считала сестру жестокой из-за её намёков, мне и в голову не приходило, что ей запрещено говорить мне о нашем общем детстве. Что же со мной произошло, отчего такая секретность?
7 апреля 1925 года
Этим утром Эсме исчезла.
Дверь её спальни была приоткрыта, её любимые флакончики с духами разбиты, постельное бельё содрано с матраса, мягкое низкое кресло перевёрнуто. На дверной раме виднелись следы, где ногти Эсме впивались в древесину, когда сестра пыталась бороться с тем, что забрало её. Я бросилась перебегать из комнаты в комнату, оповещая каждого об увиденном. Я лихорадочно обыскала гардеробные, лабиринты, конюшни. Ничего. Внезапно меня посетило осознание, что ищу Эсме только я. Остальные артисты опускали головы, будто подтверждая – им уже известно, что она пропала. Ворвавшись в коридор, я яростно заколотила в подозрительно запертую дверь мадам Плутар, но она отказалась меня впускать.
Как будто весь цирк закрылся на замок, а меня оставил снаружи.
10 апреля 1925 года
Через три дня без вестей об Эсме я практически слегла в лихорадке. От переживаний я расцарапывала руки до мяса, пока они не начинали кровоточить. Отца снова не было, и у меня не получалось его призвать, он игнорировал мои просьбы. Наконец я предприняла ещё одну попытку с комнатой мадам Плутар, барабаня по двери, пока та не открыла.
– Да? – спросила она холодно и отстранённо.
– Когда вернётся Эсме?
Я осознала, что несколько дней не мылась и мои волосы спутались.
– Она может никогда больше не вернуться, глупая девчонка. – Пожилая женщина смотрела на меня с таким глубоким отвращением, что я почти не узнавала её. – Твоя мать была бы так разочарована.
С этими словами она захлопнула дверь перед моим лицом.
И в тот момент я поняла, что она всё сказала верно. Мои злоба и глупость, похоже, погубили мою сестру. Эсме всегда была права. Я ничтожество.
В этот вечер за пару часов до субботнего представления я учуяла их раньше, чем увидела. Минотавры. Не успели они материализоваться, как вихри гнилостной вони от их грязного меха разнеслись по Главной Аллее. На шеях чудовищ лежали руки бессознательной Эсме, её ноги болталась в воздухе. За минотаврами с рычанием следовали две адские гончие, гигантские иссиня-чёрные псины. Их шкуры так лоснились, что они напоминали стеклянные статуэтки. Чудовища хватали зубами воздух, рычали и бросались друг на друга, пока главный минотавр не сгрёб одного за шкирку, чтобы приструнить.
Я застыла в коридоре, потеряв дар речи. Вся эта сцена была обставлена как чистой воды спектакль. Они легко могли принести её обратно без этой театральщины, но шоу предназначалось всем остальным. В этом был весь Отец. Он не случайно отсутствовал. Когда двое минотавров резко завернули за угол с обмякшим телом Эсме, её нога задела стену, чуть не сломавшись, когда собаки бросились кусать её голые ступни. Эсме не шевелилась и пускала слюни, её голова бессильно свисала на грудь.
Я в ужасе зажала рукой рот. Никогда в жизни я и вообразить не могла, что Эсме может постигнуть такая участь.
За ними шла мадам Плутар, как священник позади палача. Снаружи комнаты сестры было слышно, как тело Эсме с силой ударилось о кровать. Дверь открылась и снова закрылась. Копыта простучали по коридору, как будто минотавры отправились выполнять следующее поручение. Затем наша костюмерша вошла в комнату сестры и закрыла дверь.
Я тихонько прокралась по коридору и приложила ухо к стене, но смогла разобрать только один звук: рыдания мадам Плутар.
15 апреля 1925 года
Дверь в комнату Эсме оставалась закрытой несколько дней.
У меня было время поразмышлять о своих действиях.
В презрении к себе я не была одинока. После исчезновения сестры артисты труппы буквально сбегали, когда видели меня или когда я пыталась сесть рядом, – молчаливое изъявление преданности Эсме. Я их понимала. Только вчера, на четвёртый день, Доро позволил мне сесть рядом с ним.
– Я знаю, что совершила ужасный поступок, – призналась я.
Он накрыл мою руку своей. Какая бы дорога ни привела его сюда, Доро всегда был добр ко мне. Ходили слухи, что он при жизни был оперным певцом и редкостным ловеласом и череда разбитых сердец тянулась за ним от Парижа до Рима. Наш адский цирк воссоздал его немым клоуном. Наказания Отца уязвляли. В его версии Ада величайшая красота жизни превращалась в уродство. Если слухи правдивы, Доро, некогда тщеславный и гордый тенор, никогда больше не услышит звук своего голоса. Белая краска на лице Доро и красная нарисованная улыбка – как неснимаемая маска. Часто я задумывалась, как он выглядел в жизни, но артисты здесь всегда носили костюмы, словно куклы на полке.
У Доро на самом деле была кукла. Миниатюрная версия Доро, с которой он никогда не расставался. Эти двое были точными копиями друг друга, и я не знала, кто из них настоящий. От нашего цирка голова шла кругом. Сидящий у клоуна на колене марионеточный Доро как будто пробудился от сна, чтобы заговорить.
– Ты не знала, – заботливо произнёс марионеточный Доро. Он как будто оставлял за мной право на презумпцию невиновности.
Я повесила голову. Я правда надеялась, что Эсме накажут. Только не ожидала, что это будет так серьёзно.
– Что с ней случилось?
Доро-марионетка вздохнул.
– Её забрали в Белый Лес.
– Это очень плохо?
Я много раз слышала угрозы об изгнании в Белый Лес, но никогда не видела, чтобы они осуществлялись.
– Это худшая участь из возможных, Сесиль. – Клоун Доро опустил глаза. Кукольный продолжал ровным звонким голосом, как будто говорил откуда-то издалека. – Она может никогда не оправиться. Многим не удалось. – Здесь клоун Доро начал плакать. – Твой отец однажды отправил нас туда.
Я поняла, что именно там ему отрезали язык.
– Мой отец вас отправил?..
Кукольный Доро деревянно кивнул.
Сжимая руку клоуна, я совершенно не винила остальных артистов за ненависть ко мне.
Я
