Революция 2. Начало - Александр Сальников

Распутин еще раз икнул и поскреб лысоватую макушку.

Терпение Юсупова лопнуло. Рука сама потянулась к горлышку тяжелой закупоренной бутыли с хересом.

Наверху послышался звук двигающихся стульев. Раздались тяжелые шаги.

— Что так шумят? — поднял голову к потолку Распутин.

— Вероятно, гости разъезжаются, — ответил Феликс и на негнущихся ногах побрел к лестнице. — Пойду посмотреть.

Держась за стену, он нетвердой походкой поднялся в кабинет.

— Ну что? Как, готово? Кончено? — всколыхнулись в полумраке освещенной лишь настольной лампой комнаты фигуры.

— Яд не подействовал, — замогильным голосом ответил Феликс.

— Не может быть! — сдавленно воскликнул великий князь. — Он все принял?

Феликс кивнул.

— Ничего не понимаю, — прошептал Пуришкевич, повернувшись к Дмитрию Павловичу. — Заколдован он, что ли, что на него даже цианид не действует!

Тот пожал плечами.

— Яд на него или не действует, или ни к черту не годится, — хмуро посмотрел на поручика Юсупов. Потрясенный Сухотин только развел руками. — Время уходит, господа, ждать больше нельзя! Решим, что делать.

— Бросим на сегодня, — предложил Дмитрий. — Отпустим его с миром. Может быть, сможем убрать его как-нибудь иначе в другое время и при других условиях.

— Ни за что! — процедил Пуришкевич. — Неужели вы не понимаете, ваше высочество, что, выпущенный сегодня, он ускользнет навсегда? Живым Распутин отсюда, — отчеканивая каждое слово, полушепотом продолжал он, — выйти не должен и не выйдет! Предоставьте это мне одному, я его уложу из моего «Саважа»!

Феликс долгим взглядом посмотрел на великого князя, а потом повернулся к Пуришкевичу.

— Владимир Митрофанович, вы ничего не будете иметь против того, чтобы я его застрелил?

— Пожалуйста, — ответил Пуришкевич. — Вопрос не в том, кто с ним покончит. А в том, чтобы свершилось сие непременно этой ночью!

Юсупов протянул великому князю руку. Тот молча вложил в нее браунинг.

Феликс медленно спустился вниз.

Распутин стоял у зеркального шкафа и возился с ящичками: выдвигал их, шарил рукой, рассматривал и задвигал снова. Юсупов тихими шагами приблизился к Старцу, спрятав оружие за спину. Взгляд Феликса упал на хрустальное распятие.

«Господи, дай мне сил покончить с ним!» — одними губами произнес он.

— Да, — протянул Распутин, — хорошая вещь, должно быть, дорогая… А много ли ты за него заплатил?

Феликс хотел сказать, что не помнит, но тут Старец дал понять, что говорит не о распятии, а о шкафе:

— А потайные ящички есть в нем?

Феликс кивнул. Рука медленно, будто пудовую гирю, потянула из-за спины браунинг.

— Вот бы мне такой для зверюшек-то моих, — пробормотал Распутин, открывая стеклянные дверцы шкафа.

«Куда выстрелить, — мелькнуло в голове Юсупова, и последней фразы он не разобрал, — в висок или в сердце?»

— Григорий Ефимович, — громким голосом сказал Феликс, — вы бы лучше на распятие посмотрели да помолились бы перед ним.

Распутин повернулся и увидел нацеленный в него ствол. Медленно поднял на Феликса глаза. В них стояло удивление.

Словно молния пробежала по телу Юсупова. Он коротко вдохнул и нажал на спуск.

Пуля ударила в грудь. Распутин утробно, по-звериному, рыкнул и грузно повалился навзничь на ослепительно белую медвежью шкуру.

«Ласточка или Таракан? — думал Шломо, разглядывая напряженные лица соратников по опасному предприятию. — Надо во что бы то ни стало первым добраться до трупа».

Внизу послышались неясные голоса, а потом глухо хлопнул выстрел.

Заговорщики гурьбой высыпали на лестницу. Тесня и толкая друг друга, они бросились вниз. Уже перед дверью в столовую Соломон незаметно повернул рычаг выключателя — свет погас. В вызванной темнотой заминке Шломо вырвался вперед и раньше других очутился в подвале. Натыкаясь на стулья, он проскользнул вдоль стены к будуару, налетев на остолбеневшего Юсупова, и едва не споткнулся о тело.

Пальцы Соломона пробежались по медвежьей шерсти. Ощутили плотный фетр галош, а следом — бархат шаровар. Фигурок в карманах не было. Не было даже карманов.

Электрический свет ударил по глазам — кто-то разобрался с выключателем.

Распутин лежал на белой шкуре, задрав бороду. На его кремовой рубахе плотного шелка расползалось багровое пятно.

Рядом с телом, держа в руках браунинг, стоял Феликс Юсупов. Зачесанные на пробор волосы растрепались. Лицо, будто вымазанное мелом, выражало крайнее замешательство.

— Я сделал это, господа, — сказал он кривыми губами, повернувшись к остальным. — Я его убил!

— Вы спасли Россию от позора и гибели, князь! — подоспел Пуришкевич.

Соломон тем временем развязал малиновый пояс с кистями, тщательно его ощупав при этом, и приподнял расшитый васильками подол косоворотки. На теле фигурок тоже не оказалось. Только массивный серебряный крест на цепочке.

Заговорщики окружили поверженного. Распутин умирал. Глаза были прикрыты. Лицо его подергивалось. Грудь изредка поднималась. Агония свела длинные пальцы судорогой, сжав их в кулаки.

— Надо убрать его с ковра, — пришел в себя Романов, — пока не натекло крови. Держите его за ноги, — сказал он Соломону, подхватив Старца за плечи.

Тело опустили напротив лестницы на гранитный пол ногами к выходу. Шломо проверил пульс — сердцебиения не было.

— Неужели он не взял ничего с собой? — Соломон в задумчивости разглядывал пол будуара. Его возбужденные подельники громко поздравляли друг друга и не обращали на него никакого внимания.

Ни на медвежьей шкуре, ни под диваном фигурок не было.

— Уже четвертый час, господа, — Юсупов наконец прервал потоки поздравлений. — Поспешим. Нам нужно закончить начатое!

Прежде чем переодеться в одежду Распутина, Соломон еще раз осмотрел труп. Распутин лежал на спине. Правое веко было чуть приоткрыто. Зеленая, будто у мертвой стрекозы, радужка стеклянно блестела в электрическом свете люстры. Левая рука, неестественно вытянутая вдоль тела, была сжата последней конвульсией в кулак.

Соломон хмуро натянул на голову бобровую шапку покойника и надел его длинную боярскую шубу прямо поверх шинели.

— Ну где же вы, поручик? — донесся с лестницы голос доктора Лазоверта.

«Что-то здесь неправильно», — подумалось Соломону. Он удрученно вздохнул и заспешил к машине.

Ощущение неправильности не покидало его. Не покидало, когда автомобиль с открытым верхом кружил в районе дома № 64 на Гороховой улице. И на Варшавском вокзале, пока доктор Лазоверт и Романов безуспешно пытались сжечь не влезающую в топку шубу Распутина.