Игра в Тарот - Алексей Грушевский

— Да как же достанут? Там же профессиональная охрана будет. Где же они профессионалов возьмут? Пока подготовят, обучат, создадут структуры… — лепетал потрясённый Толик, Пал Палыч как будто знал все те страшные вопросы, которые так измучили его за последние дни.

— Глупенький, а мы то на что? Думаешь нам без работы сидеть охота? Победит быдло, мы же вас ему и сдадим. Из кожи вылезем, а достанем. Чтоб доверие перед новыми хозяевами оправдать. Прощение за старые грехи заслужить. Так что нет тебе за бугром спасенья, или вместе быдло умучим, или тебе всё равно кранты, там или здесь. Там даже быстрее. Чиркнут и всё. Тут ещё судить будут. Может, и не дадут вышку. Отсидишь годков двадцать, отпустят, или на капиталы обменяют. Нельзя тебе бежать. Хуже будет.

— А вам, почему с нами… — Толик пытался подобрать выражение, — расставаться не хочется, если и при новых хозяевах работа найдётся?

— Так кто его знает, как оно будет? Реорганизациями всякие замучают. Ты когда-нибудь за штатом болтался? То-то и оно. А потом ведь жилы рвать придётся, на рожон лезть. С джеймсбондами бороться, вас уничтожать. Ведь вас хануриков, из потаённых нор по всей Земле придётся выковыривать с риском для жизни. Кому охота на чужой территории подставляться? Нет, с вами тут всё уже налажено. Все вы под контролем. Всё уже ясно. Все ходы на годы вперёд просчитаны. Красота! Порядок! А там опять по новому трепыхаться. Пупки рвать.

— А что, можно быдло то победить?

— А как же! Мы ведь всякое имеем. Средства всякие, секретные. Яды там, отравы, вирусы. Будет нужно, так под корень сотрём, всё вытравим. У нас же аппарат, целая армия. Все ходы выходы известны, везде агентура, свои люди. Быдлу, если серьёзно заняться, перед нами никак не устоять.

— А мы то тогда вам зачем?

— Дурашка! На войне что главное — тыл. Мы армия, вы тыл. На каждый штык на фронте, в тылу врачи, прачки, маркитантки, снабженцы, журналисты, агитаторы, проститутки, транспортники… Кто только в тылу не подъедается. На один штык сотня тыловых крыс. Но если нет тыла — то никакая армия не сдюжит. Если тыл побежал — всё, конец. Куда вы все разом ломанулись? Нет в бегстве спасения. Пойми, нет, достанут. Мы же и достанем. Мы же вас как облупленных знаем. Каждый чих просчитать можем. Всё предугадаем, как не дёргайся, а все вы у нас в руках будите.

— Так что от меня сейчас надо?

— Мы сейчас с тобой на митинг демократов поедем. Выступишь там. Ты должен увлечь за собой массы и объяснить, что надо тут стоять, до конца бороться. Так сказать одобрить все наши будущие меры. Ты там, в авторитетах ходишь, вроде как главный законник, вот и впарь им, что надо на этом толковище. Объясни, что нечего хернёй заниматься, надо дело общее делать, за бугром не отсидеться. По понятиям жить надо, а не на одних себя одеяло тянуть. В одной лодке сидим, подводной, с неё не смыться. Западло крысятничать! Ведь ежели что, везде вас на перо поставят, на цвет паспорта смотреть не будут. За одно нам быть надо…

Удивительно, но мысль о побеге полностью оставила Толика, словно рассеялось странное, измучившее его наваждение. Она показалась ему какой-то совершенно нереальной, далёкой мечтой, уходящим в забвение сном. Тем, что никогда не будет, да и не может быть в реальности. Его сознание словно просветлялось. Помрачение мозга быстро улетучивалось, и всего его захлестнула любовь к Пал Палычу. Он как-то мгновенно проникся к нему симпатией и уважением. Как к той силе, которая сможет его защитить от мерзких хамов. Более того, в нём поднимался какой-то восторг! Восторг от осознания того, что есть, есть ещё сила, мощь, гранит, за которым можно спрятаться, к которому можно прислониться, на который можно опереться! Есть ещё, остались те, которые знают как надо! И эта сила тут рядом, с ним, пришла к нему, сама, нуждается в нём, любит его! И эта сила даёт ему надежду. Надежду извести поганое быдло. Надежду стать победителем. Преодолеть судьбу, назло всему!

Быстро проходя вслед за Пал Палычем здание аэровокзала, Толик поразился царящему там бардаку, валялись какие-то рваные коробки, мятые тряпки, из куч раскрытых чемоданов вываливалось их пёстрое и мягкое нутро. Визжали хорошо одетые дамы. Плакали нарядные дети. Грозили, это всё так не оставить, испуганные и дрожащие солидные господа. Наглые молодые люди, как близнецы похожие на Пал Палыча, бесцеремонно толкали, били и гнали всю эту солидную публику, как стадо баранов, прочь из аэропорта к огромным автобусам, по ходу дела шустро рассовывая по безмерным карманам какие-то вещи из распотрошённого багажа. Странно, но ничего кроме чувства брезгливости и отвращения к этим несостоявшимся «туристам» Толик не чувствовал. Он даже несколько раз демонстративно, что есть силы, пнул ногой попавшиеся ему по пути чемодан и коляску, чтобы хоть таким образом высказать своё отношение к этим недалёким неудачникам.

— Так и надо. Ишь, бежать вздумали. Слабаки! Пораженцы! Нет, за демократию надо бороться! Нет в бегстве спасения — злорадно думал он, проходя аэропорт и, казалось, полностью забыв, что ещё несколько минут назад он сам подобным образом был снят с зарубежного рейса.

Когда машина с ним подъезжала к Лужникам, он поразился, какой огромный хвост из автобусов стоял перед стадионом.

— Твоих друганов свозим. Дело серьёзное. Далеко зашло. Нужна мобилизация — пояснил Пал Палыч.

Толика бил нервный озноб, когда он появился у микрофона и увидел перед собой огромный растревоженный улей полностью заполненного гигантского стадиона.

— Это судьба! Высшая точка моей судьбы! Или я провозглашу начало невиданной либеральной революции и подниму демократические массы на последний и победоносный бой и останусь в истории величайшим триумфатором, может даже либеральным императором, или конец всему! — чувствуя прилив небывалого восторга, грезил он.

— Вопрос, который стоит перед всеми нами, это вопрос не о демократии в России. Это вопрос не о нашей судьбе. Это вопрос о судьбе демократии во всём Мире. Поражение демократии в России будет началом невиданного восстания всех затаившихся на свалке истории гадов, против прогресса и свободного развития человечества. Выйдут наружу все деструктивные, давно отвергнутые историей идеи, как по мановению волшебной палочки возродятся из небытия все давно забытые предрассудки и враги свободы, так что немецкий фашизм покажется жалкой репетицией самодеятельных актёров по сравнению с той бурей и натиском, который нам будет суждено испытать. И не факт что это нам удастся пережить. Поэтому мы должны решить судьбу мировой демократии здесь, в России, и сейчас. И мы должны понимать, что решить вопрос о победе демократии в России, это, значит, решить русский вопрос. Лишь окончательно решив русский вопрос можно решить вопрос о победе демократии. Русских слишком много. И не надо утешать себя, что они вымирают. Их всё равно ещё много. И ещё долго будет слишком много. Ещё долго их численность будет представлять угрозу. Они отвергли путь демократических реформ. Они не вписались в демократические преобразования и рынок. Они считают, что их обманули. И главную угрозу несёт русская молодёжь. У них родилась молодёжь, которая уже потеряна для нас. Их уже не увлечь, как их отцов, идеей о процветании при капитализме и надеждой на постиндустриальный рай. Они будут мстить, за своих обманутых предков. Они готовы к мести. И у нас остался только один шанс спасти демократию, сплотится вмести с органами государственной власти и окончательно покончить с этими русскими! Со всей этой мутной достоевщиной, их душой, с их чуждой нам культурой и их иррациональным мышлением. В начале реформ я предполагал, что в рынок не влезет миллионов сорок-тридцать, но время показало ошибочность этих расчётов. В рынок и демократию не вместились практически все русские. Цифра в тридцать сорок миллионов оказалось явно заниженной. В рынке и демократии нет места для подавляющего большинства быдла…

— Ведь сам всё замутил, рыжий. Окончательное решение русского вопроса, кто выдумал? Кто всё это нам подсунул? Ты, сволочь рыжая, и протащил. Без твоей подначки разве бы мы вирусы выпустили бы? Ты, рыжий, во всём виноват, Ты — воспоминания грубо прервал Пал Палыч.

— Кто же думал что китайцы придут. Думали что НАТО, американцы — сокрушённо мямлил Толик. — Какое всё ж таки быдло сволочное, против НАТОВцев стали партизанить, а китаёз без боя пустили.

— Это потому что на востоке плотность населения была маленькая. Некому было сопротивляться. Все вымерли. А на западе их ещё много после эпидемии осталось, вот они и начали партизанить. А тут ты ещё подсуропил, призвал НАТОвцам сдаваться, НАТО друг, мол, и объявил войну Китаю. Ясно, что всё оставшееся быдло на сторону китаёз после твоих заявлений сразу и переметнулось. А эти ускоглазые, не будь дураками, объявили о признание Русской Республики, и выдали им оружие по полной программе. Очень тебя быдло любит, однако, рыжий. Чего лез то? Славы захотел? Ты, ты паскуда, во всём виноват. Ты нас под этот лагерь подвёл — внушал Пал Палыч. — Хорошо ещё, что Русской Республике нас не выдали. Там бы тебя быстро чирк-чирик. Так что, Рыжий Толик, сопли отставить, волю в кулак и вперёд. Нам тут выжить надо. А я тебе помогу, плечо подставлю…