Конь в пальто - Ирина Лукьянова

— Вы профессионал или кто? Реклама собрана, Боря в отпуске, в этом издании всегда подменяют коллег. Опросите экспертов. Не умеете работать — идите в журнал «Веселые картинки», — поджал губы Толик.

Это мысль. Я действительно хочу работать в журнале «Веселые картинки». Беда в том, что за все, что я люблю и умею делать, мне никто не платит. Мне платят за то, чтобы я всегда была занята нелюбимым и неприятным.

Коллега Лариса сделала бы топ-сто с удовольствием. Она наслаждается процессом, она носится на волнах этих консалтингов, рейтингов, тренингов, рейдеров и трейдеров, как веселый серфер. А я три раза крещусь перед звонком директору тренинговой компании, и с вопящей тоской переписываю корявые периоды вип-комментариев, и печально опрашиваю экспертов, и злобно отшиваю настырных пиар-менеджеров, с апломбом уверяющих меня, что я им должна поставить какую-то новость в ближайший номер. И, наконец, с грозным отчаянием, за которым прячутся близкие слезы, заявляю на редколлегии, что не буду делать топ-лист автомобилей. Профессионалы так себя не ведут.

Я хочу работать в журнале «Веселые картинки».

Гроза подкатывает все ближе: вот уже уволился ответсек, закатив большой отходняк, вот сменилась рекламная служба, отчего в делах редакции воцарилась безнадежная путаница. Вот уже Толик поснимал из номера половину материалов, обозвав их дерьмом, рекламный отдел завопил, дыры начали затыкать чем попало, вот сюда что-нибудь наукоемкое… у вас было, Катя, я помню. Было, ага, профессионал писал, читать невозможно, переписать надо от начала до конца, а до сдачи номера два часа.

Машка лежала дома с температурой и подозрением на скарлатину, Сашка надрывно кашлял, Серега где-то писал книгу о революциях.

Вот уже прибежала Тамарка из «Знака», стала рассказывать, что у них случилась Смена Концепции. Рафаил с Валентином переместились в другой издательский дом, а на их место явились уверенные молодые люди. Собрали редакцию и заявили, что раскрепощенный выпускник РГГУ уже не актуален. Не успела редакция возликовать, как их поставили на место. Писать надо для менеджера, молодого и мобильного, достаточно состоятельного и ставящего себе еще более высокие цели, без интеллектуальных наворотов и покороче, пояснили им. Максимум полезной информации, минимум отсебятины, как при Рафаиле с Валентином. Ваше мнение никого не интересует, будьте любезны выложить четырех экспертов на статью и две подверстки с цифрами. Новое поколение биороботов, сказала Тамарка, которую я когда-то посвятила в свою концепцию двух сосуществующих видов.

Вот уже пришел кипящий Серега, поругавшись с любимым иллюстрированным журналом, который не взял у него заказанный текст: слишком много воды, сказали. Биороботы не любят воды: от нее у них контакты в голове перемыкает.

И вот сверкнула молния и раскатился гром: Толик проиграл подковерные бои. Вот уже пришел на наши головы новый начальник, бывший редактор новостного вещания на радио «Концепт». Он подтянутый, бодрый, в свеженькой розовой рубашке. У него намечаются бульдожьи брылья. Кажется, он хочет быть похожим на Черчилля.

Вот грянула первая редколлегия в новом составе, у вас не журнал, а санаторно-курортное лечение, в десять часов утра никого нет на работе, все делается еле-еле, ни шатко ни валко, я вас спрашиваю, может быть, я, конечно, не понимаю этой вашей особой журнальной специфики, да? — чтобы на работу после полудня подтягиваться, когда сдача номера идет. У нас все сдано, Василий Андреевич. Анатолий, я вам дам еще слово. Вот это вы мне скажите, для кого пишется, это что за размазывание соплей по рабочей поверхности стола, вот этот материал, давайте смотреть. Читаем вводку (а, это текст моего профессионала, я его переписывала на работе в одиннадцатом часу вечера, решая с Сашкой алгебру по телефону и отсылая, поскольку сервер лег, на утверждение по факсу, который не проходил). Вот вы тут пишете, «вопрос об интеллектуальной собственности до сих пор остается серьезным препятствием на пути коммерциализации разработок». Ну и что автор хочет этим сказать?

Он задумчиво чешет горло волосатой рукой с тонким обручальным кольцом.

И что еще за слово коммерциализация? Вы где русскому языку учились? В университете? Хорошо вас там учили. Вопрос остается препятствием на пути. Если у вас авторы так пишут, а редакторы так редактируют, то не знаю, может быть, это у вас так принято. Но у меня на радио это не прошло бы никогда, вот вы возьмите эту статью, вот вы ее прочитайте вслух, хотя бы одно предложение. Смотрим дальше. Следующее предложение — четыре строчки. Вы вслух его прочитайте, это же невозможно, вы что, Достоевский? Вы правда думаете, что можно писать предложения длиной с товарный состав?

У него иронически подрагивают брылья.

Да. А еще я думаю, что короткие рубленые предложения читать труднее, чем длинные. И что грамотный человек в состоянии продраться через сложноподчиненное предложение с тремя придаточными. И что текстовки для радио пишутся по одним законам, а статьи в специализированном издании по другиммммммм…

Катя, спокойно, пишет на бумажке бильд Наташа, спокойно, Катя, это не имеет никакого отношения к твоим профессиональным качествам. Это он сводит счеты с Толиком.

Наташа, я могу дать вам слово, если вам не терпится высказаться. Спасибо, пока не надо. До вас еще дойдет очередь. Да, кстати, о работе бильда.

Мы стоим в курилке. Наташа курит, я подпираю стену. Я не курю. Я не курю. Я не курю даже в минуты нервного срыва. Я не курю, но я женщина на грани нервного срыва. На очередной грани очередного нервного срыва. Это мой новый начальник, мне с ним работать. А я хочу затолкать его головой в мусорницу. Я кусаю губу и смотрю за грязное окно на соседние девятиэтажки. Сладострастно представляю себе мусорницу на голове Василия Андреевича. Бычки сыплются на пол и розовую рубашку мимо его ушей и черчиллевских брыльев. Наташа, пользуясь случаем, вытирает глаза рукавом, пока я типа не вижу.

По лестнице спускается Толик. Я заранее сжимаюсь, подбираюсь, влипаю в стену.

— Девчонки, — говорит он. — Докуривайте, и я вас жду у себя в кабинете.

— Добивать? — почти храбро спрашиваю я.

— Квасить, — серьезно отвечает Толик.

Я отлипаю от стены в надежде, что не ослышалась.

— Квасить, — повторяет Толик. — Красное кипрское полусладкое из литровых коробок пьете?

— Пьем, — торопливо отвечает Наташка.

В кабинете у Толика уже сидит с пластиковыми стаканчиками вся редакция. Главный художник с красными щеками размахивает только что написанным заявлением об увольнении и рассказывает, что его позвали в другой журнал на зарплату вдвое больше.

Меня не позвали в другой журнал. В моей трудовой за последние три года пять записей, и еще два места работы туда не внесены. Наташу тоже не позвали. Она тоже мать-одиночка и со своей зарплаты еще ухитряется держать няню.

— Внимание, — говорит Толик, радостно шевеля кончиком носа. — Прослушайте важное правительственное сообщение.

Очень странно. Я начинаю подозревать, что он не такая уж сволочь. Фиг ли ж он меня мучил все это время? Или это я сама мучилась, а он и ни при чем?

— Толь, это что у тебя? — спрашивает редактор отдела политики.

— Это у меня Смена Концепции.

— Дай почитать, — кричат все.

— Сейчас я вам вслух почитаю.

В смене концепции было слово в слово то, что мне уже рассказала Тамарка. Из какого, интересно, инкубатора вылезли эти молодые люди?

— Выпьем, — подытоживает Толик. — Хорошее было «Дело». Ну и я с вами тоже прощаюсь.

— Куда, Толик, куда?

Он загадочно пожимает плечами.

О, как я хочу работать в журнале «Веселые картинки»!

Вечер. Все разошлись. Ушла даже уборщица, погудев пылесосом. С детьми сидит мама, я им звонила, они уже укладываются спать. Я допиваю пятый стаканчик кипрского полусладкого, вылив туда остатки из последнего литрового пакета. Наташа уже выбросила мандариновые шкурки, упаковки из-под нарезки и банки из-под оливок с миндалем. Мы собрали и выкинули стаканчики, вытерли липкие лужи и закрыли Толиков кабинет. Наташа умчалась отпускать няню. Никого нет. Темно. В почтовом ящике в аутлуке нет писем, на мейл.ру тоже нету, на новостных лентах нет новостей, на улице идет снег большими хлопьями. В банкомате нет денег. На посту нет охранника. На остановке нет транспорта. Я одна на белом свете. Снег вихрится под фонарями. Я пытаюсь взлететь, но остаюсь крепко прижатой к земле. Я бреду две остановки до метро, и в голове шумит красное кипрское полусладкое, и сверху сыплются хлопья, и мне еще ехать до дома час двадцать минут. В темном метро и на долгом троллейбусе, если повезет — в маршрутке. Зимой я даже летать не могу. Но я все равно уйду с этой работы.

Ставок нет

Я позвонила в три знакомых редакции, но у них нет ставок. Разослала резюме в четыре незнакомых редакции, но разве я сама не читывала таких резюме! Повесила его на job.ru, но никто не позвонил. Почитала вакансии: редактор в корпоративное издание, нужно знание нефтедобычи и нефтеобработки плюс весь издательский процесс, полторы тысячи баксов в месяц. Ну я, допустим, свои нефтедоллары на этом и получала, но корпоративное издание… Я могу. Я умею. Я не хочу. Не в том дело, что я не могу добывать нефтедоллары. Могу и умею. Проблема только в том, что в процессе их добычи я схожу с ума. Я продержусь и прокормлю семью, но я снова начну плакать некстати и бояться. Отчего-то это со мной всегда бывает, когда я занимаюсь не своим делом. Я столько разного могу и умею, почему же я непременно должна заниматься не своим делом?