Конь в пальто - Ирина Лукьянова

— То есть урок должен строиться в расчете на Алешкиных?

— Урок должен учитывать то, что в классе есть и они.

— Учитель не имеет права опускаться до уровня худших учеников. Его задача — поднять их до себя, а не опуститься до них. Если ученик не понимает, зачем ему читать исторические повести, учитель должен уметь объяснить это ему в доступной форме. А игровые формы подачи материала — это очень вредная выдумка, заставляющая учителя идти на поводу у балласта.

— А что вы называете балластом?

— Екатерина Андреевна, не делайте вид, что вы меня не понимаете. В каждом классе есть свои звезды, свои средние и свой балласт, люди, которые не хотят и не будут учиться, и еще мешают другим ученикам работать. И ваши эти цирковые излишества — цирковые излишества, — которые вы, очевидно считаете методическим достижением, — это уступка балласту. Вы его развлекаете в ущерб тем, кто может и желает учиться.

— То есть вы…

— Не перебивайте меня, пожалуйста. Учеба не должна быть веселой. Учеба — это прежде всего труд. Ученик должен уметь трудиться. Его не следует развлекать, это расхолаживает. Ученик должен быть собранным, — голос ее набрал силу, взмыл и зазвенел профессиональным металлом, какой я не выношу с детства, с тех пор, как эти металлические капли лились на мою голову, и снова они застучали по макушке: дешевый либерализм, рассчитано на популярность, вы пришли и ушли, а нам с ними работать, уважение к учителю, превращать в балаган, нахватались популярных теорий, нет фундаментального педагогического образования, не нужно думать, что в советской школе все занимались только насилием над детьми, массовик-затейник, вот и занимайтесь организацией художественной самодеятельности, и не надо переносить эти сомнительные методы в классную комнату, дискредитируя учительское звание.

Острое дежа вю. Мне пятнадцать лет, я стою у стены, пока педсовет рассматривает мое дело о срыве урока литературы. Я второй час стою у стены и молчу, как мой сын, когда я обрушиваю на него свои монологи, и на голову мою капают раскаленные капли металла — директорского свинца, меди классного руководителя, дребезжащего сплава в голосе историка… Упражняется в остроумии за счет своих товарищей, тактика забалтывания, ученическая демагогия, нет необходимости дальше держать в школе, полагая, вероятно, что имеет право на изложение собственного мнения. За изрисованным столом сидит мама и рисует зайчиков в тетради. Почти безмятежно. Только очень быстро. Потом пририсовывает зайчикам рога. Клыки. Когти. Длинный хвост с пикой на конце. Я тоже хочу сидеть и рисовать зайчиков, у меня устали ноги. У меня устала голова. Я падаю в обморок. Я не падаю в обморок. Я мечтаю о том, чтобы упасть в обморок, чтобы они все, сволочи, поняли, что они со мной делают.

Я рисую зайчиков в тетради. Я даю им в лапы цветы. Наверху рисую облака. В облаках солнце. У меня есть что сказать, но если я начну говорить, я заплачу. Я молчу и рисую уточку. На лапках. На уточку вдруг капает жирная, подлая слезища. Я подпираю слишком длинную челку рукой, загораживаясь.

Не надо ничего говорить. Я приду и уйду, а им еще учить детей. Детей трудных, требовательных, избалованных и не признающих дисциплины. Положа руку на сердце — вот ты, Катя Кафтанова, многого ли добилась от своих детей, верно служа им массовиком-затейником на протяжении долгих лет? Читая им книги вслух, играя с ними в войну роботов и кукольные гости, в лото и «Эрудит», таская их по музеям и усадьбам, клея с ними коллажи и разрисовывая кухонную дверь крылатыми цветами и усатыми зверями, изобретая способы сделать математику увлекательной, а физику понятной, устраивая гонки реактивных воздушных шариков и расписывая самолепные горшки для кактусов? Чего ты добилась — кроме того, что они разевают ротики и ждут, когда ты положишь туда еще одну творческую идею, чтобы они могли вяло пожевать ее, плюнуть и сказать: не-а, неохота, давай-ка еще одну…

Так что продолжайте молчать, Екатерина Андреевна, потому что вам нечего противопоставить Валентине Ивановне, заслуженному учителю России, дочери учителя, матери учителя и бабушке студентки пединститута. Сойдите с этой дороги, Екатерина Андреевна, она не ваша.

— Катя, — шепчет после педсовета учитель английского Света, вытаскивая меня на лестницу у чердака, куда молоденькие англичанки тайком бегают покурить. — Кать, не слушай эту дуру, у нас ее все ненавидят. Знаешь, какие она нам гадости постоянно говорит. Кать, ты что, плакала? Слушай, а мне дак понравилась идея твоего урока, я у себя что-нибудь такое сделаю. А то знаешь как надоело по Верещагиной работать.

— А зачем работаешь?

— А дак я предложила своим родителям, давайте скинемся, купим нормальные оксфордские учебники, знаешь, они какой визг подняли! Они к Аннушке жаловаться ходили.

— Аннушка — это кто?

— Ну Анна Сергеевна, директор, ты что!

— Зачем?

— Жаловаться! Поборы! Зачем, говорят, покупать неизвестно какой дорогой учебник, когда существует хороший старый…

— Ой, я не могу больше. Пошли. Увольняться надо на фиг отсюда.

— Ты что, Кать, не уходи, мы тут вообще с ума сойдем.

— Да не сойдете, — я махнула рукой и поскакала вниз по лестнице.

Дятел

Опять дятел. Опять этот дятел в правом виске. Он стучит невыносимо, от него помогает только спазмалгон, спазган, что-нибудь такое, сейчас, он где-то лежал в аптечке, болит до ослепления, до сумасшествия, всякий раз, как у меня трудный разговор, тяжелое интервью, международный перелет, запарка, путаница, проблема — прилетает проклятый дятел и клюет мой правый висок. Все правильно, Катя. У Прометея — орел, у тебя — дятел.

— Дети, уберите, пожалуйста, у себя в комнате. У меня голова болит, я хочу немножко полежать. Саша, подмети еще на кухне, ладно? Там Джесси насвинячила, а я хочу лечь.

— Маша! Пошла вон! Не смей трогать мои диски!

— А где тогда моя «Корпорация монстров?»

— У меня ее нет, поняла? Все, иди отсюда!

— Маааааааааммммммааааааааа!

— Дети! Ради Бога, тише, у меня голова болит! Саш, ты на кухне подмел?

— Да подмету, подмету.

— Саш, ну где моя «Корпорация монстров»?

— Ты меня достала, ясно?

— Саша, включи ей что-нибудь, когда уберете.

— Сама пусть включает.

— Саша! Включи ей что-нибудь!

— На! Жри! Вот твоя дебильная «Корпорация»!

— Мааааааааммммммааааааааааа!

— Саша, а поспокойней нельзя?

— Да задрала!

— Дети, можно я тихо полежу? Ти-хо.

Тихо. Шелест. Возня. Яростный шепот. Громче.

— Я не буду убирать твои игрушки. Сама убирай.

— Хнык-хнык-хнык-хнык…

— Мама, пусть она сама убирает свои игрушки.

— Дети, вы садисты?

Дятел барабанит в висок, как отбойным молотком. Это спазм сосуда. От нервов. Сейчас пройдет.

Подушку на голову. Тук-тук-тук-тук. Тук. Тук. Тук. Полчаса стука. Глохнет. Тихнет. Улетает. Улетел.

Осторожно высовываю голову из-под подушки. В детской разгром. Саша демонстративно слушает диск. Маша надевает на Барби штаны куклы Димы. В кухне прежний свинарник. Кошка ходит по подоконнику между цветами и карандашами. Собака лежит поперек коридора и вздыхает.

— Саша и Маша, я о чем вас просила?

— А она ничего не хочет убирать. Это она разбросала. Почему я-то должен убирать?

— А на кухне?

— Я забыл.

— Как — мне — это-все-надоело! Видеть вас не хочу! По крайней мере полчаса — не хочу вас видеть!

Я обуваюсь, хватаю поводок, Джесси стремительно вскакивает и заводит свое уррр-ва-ва-ва-ва…

Опять двойка

Ну ни фига у меня не получается. За детей двойка, за работу двойка, за организованность кол с минусом.

И хоть бы маленькая радость для разнообразия. Дети бы посуду помыли. Или в редакции дали бы премию за лучший материал номера, или читательское письмо какое доброе пришло.

А то вывесят материал в сети, тут же набегут:

— Либеральную суку Кафтанову повесить.

— Афтар выпей йаду.

Ну выпью, выпью йаду, — что, кому будет легче? Мне точно не будет, и читателю не будет. И ладно сука, но почему либеральная?

Это если писать злободневное. Но можно попробовать о добром и вечном.

— Очередная рекламная белиберда и заказуха.

— Хоть бы ссылочку дали где скачать, а то пожевали сопли и разошлись.

А это был статья с массой жизненных примеров и полезных советов, два месяца фактуру собирала.

Они не умеют читать. Они не понимают прочитанного. Только и хватает на «аффтар жжот». Аффтар так давно жжот, что скоро дырку прожжот.

Зачем я пишу для этого читателя? Что я делаю в этой стране? Что я делаю на этой земле? Нет, определенно я для нее слишком хороша.

Катя Кафтанова смотрится в лужу и понимает, что в этом умозаключении что-то сильно не так.