Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе - Дорис Лессинг

— О, нет-нет, я же не врач, я всего лишь травница. Я знаю лишь те средства, что растут в полях.

Беседа врачевателей продолжалась и после наступления сумерек. Солдаты внесли лампы на рыбьем жире. А разошлись все только тогда, когда пришло время вечерней трапезы.

Гриот вернулся в комнату Данна и увидел, что тот спит. Но спящий Данн уже не казался таким больным. Его сон не был настолько глубоким, что напоминал смерть.

Лета сказала, что сможет пробыть в Центре несколько дней. Большую часть времени она проводила с Данном. Теперь он уже не спал в ее присутствии и не лежал, а сидел на кровати.

К Гриоту потянулись люди с одной и той же странной просьбой. Обычно у него просили разрешения использовать учебный плац для какого-нибудь празднования, осмотреть ту или иную часть Центра — старые комнаты и их сокровища все еще притягивали кое-кого из солдат. На этот раз людям нужно было совсем иное. Высказав то, с чем пришли, солдаты смущенно поясняли: «Мы ничего дурного не желаем. Надеемся, что травница поймет нас правильно».

Они просили разрешения притронуться к волосам Леты. И Гриот не мог упрекать их за это желание, ведь и его собственная рука украдкой, будто без ведома хозяина, тянулась к тем необычным прядям.

Он пошел к Данну, который пока лежал, но уже чувствовал себя гораздо лучше, и сказал:

— Господин, некоторые из наших солдат обратились ко мне с просьбой — уважительной просьбой — потрогать волосы Леты.

Лета сидела рядом. Но Гриоту было как-то неудобно обращаться к ней с этим напрямую.

Даже высказанная через Данна, эта просьба потрясла Лету. Ее всегда бледное лицо застыло, будто скованное морозом, и только губы задрожали. Данн сел, обеспокоенный, и сказал:

— Не принимай близко к сердцу, Лета, они просто не понимают…

И он перешел на махонди, который Лета прекрасно знала, как знала и еще великое множество языков. Гриот, с его скудным владением махонди, не мог уловить смысл их горячего диалога. Почему такая реакция? Он разобрал лишь пару слов: «бордель» и «дом Далиды».

Гриот вспомнил, что на ферме Кайра часто дразнила Лету борделем, иронически отзываясь о ее знании языков. «Конечно, это же орудие твоего труда, — ехидно усмехалась Кайра и с невинным видом спрашивала у Гриота: — Ты разве не знал, что Лета была шлюхой в Билме?»

Гриот не знал не только этого, он не представлял, что такое шлюха или бордель. Будучи еще мальчиком-солдатом, он (припомнил Гриот, порывшись в памяти) бегал с поручениями в дом, где жили девушки, занимавшиеся с воинами сексом в обмен на еду. Они привечали мальчишку и такими и запомнились ему: добрыми и приветливыми, всегда готовыми накормить сироту.

Но это отношение изменилось, когда ему пришлось бежать. Гриот видел, как насилуют женщин, однако не усматривал в этом ничего особенного: война есть война, добыча достается победителю. Потом рождались дети, и в какой-то момент Гриот уяснил для себя: вот, значит, к чему ведет изнасилование, вот для чего люди занимаются сексом. А слова «бордель» он не слышал до тех пор, пока его не произнесла Кайра. Об этом стоило подумать. Когда Гриот был солдатом в армии Агре, он встречался с одной девушкой. Она нужна была ему исключительно для удовлетворения потребностей тела, и он ей, похоже, тоже только для этого. И сейчас он занимался сексом с одной харабкой, когда им удавалось найти укромный уголок, что было не так-то просто в перенаселенном лагере. Вопрос о сексуальных потребностях солдат, сравнимый с потребностью есть и одеваться, не вставал перед Гриотом — до тех пор, пока Кайра не начала дразнить при нем Лету. Хорошенько подумав, он решил, что бордели, вообще-то, вещь довольно полезная, разве нет? И тем не менее Кайре достаточно было лишь произнести это слово, как Лета сжималась, а теперь вот вообще заливается слезами.

Тут Данн и Лета заговорили на чарад, и Гриот мог с легкостью понимать их.

— Должно быть, солдаты слышали что-то, а иначе ни за что бы себе такого не позволили.

— Они видят это совсем иначе, Лета. Я уверен в этом. Ты для них чудо — неужели ты этого не понимаешь?

Она трясла головой, умоляюще глядя на Данна огромными зеленовато-голубыми глазами, которые изменяли свой цвет в зависимости от освещения. Ни у кого не было таких глаз, как у Леты.

Данн сказал:

— В лагере наверняка прошел слух, будто ты обладаешь магической силой и что ее источник находится в волосах.

Лета обдумала его слова и кивнула:

— Понятно. Ладно, я согласна. Только все должно происходить в этой комнате и в твоем присутствии — и в твоем тоже, Гриот, пожалуйста.

Двое охранников вышли по приказу Данна и вернулись с дюжиной солдат. Лета села на кипу подушек и взглянула на вошедших так, будто их вид доставлял ей физическую боль.

— Можно, — проговорила она.

Вперед вышел молодой парень, ухмыляясь в предвкушении, но в его глазах было и смущение, и даже страх. Он положил ладонь на сияющие локоны, падающие с плеч Леты. Потер волосинки между пальцами. Затем выдохнул, потому что перед этим на некоторое время затаил дыхание, и на его лице отразилось восхищение. Он отошел в сторону. На его место встал другой солдат. А первый парень тем временем заметил, что к его красному одеялу пристала золотистая волосинка. Он взял ее в руки и стал рассматривать, совершенно счастливый. Второй солдат потрогал волосы Леты. От напряжения он держался очень скованно и двигался с трудом.

Лета сидела нагнув голову и не поднимала на них глаз.

Третий солдат оказался смелее предыдущих. Он несколько раз погладил ладонью волосы Леты и прошептал:

— До чего же красиво, ах, как красиво.

И тоже отошел в сторону. Все трое улыбались, гордые и довольные, как мальчишки. И Гриот улыбался, потому что знал: солдаты вернутся в лагерь и расскажут, что они прикоснулись к волшебным волосам и остались живы. Данн был озабочен, в его глазах стояла тревога — за Лету. Четвертый солдат. Пятый. За дверями очередь из солдат выстроилась через весь учебный плац, развернулась и сделала широкую петлю. Лета не видела этого с места, где сидела, она так ни разу и не подняла голову.

Теперь солдаты входили в комнату с улыбкой, потому что видели, что те, кто уже побывал у Леты, сияли радостью. Воцарилась атмосфера праздника, появилось ощущение легкости. Мрачных лиц больше не оставалось.

Люди жили здесь в окружении серости, которой многие из них раньше и не знали. А здесь она была повсюду, пропитывала сам воздух, которым они дышали. Вдоль всего побережья и над болотами ходили бесконечные туманы; а когда прояснялось, на небосводе висели, как огромные серые капли, насыщенные влагой тучи. Когда стрела солнечного света протыкала подушку облаков, она окрашивала цветом все, чего касалась, и солдаты, бросив свои занятия, стояли, радостно улыбаясь, будто встретились с видением, которое обещало им скорое возвращение на родину. Внутри их времянок и хижин воздух казался тяжелым, как вода, и даже днем приходилось зажигать лампы, чтобы хоть немного разогнать тьму. И тогда горящий огонек обретал особую ценность, он напоминал людям, что они родились не в этой стране серого воздуха и воющих ветров. Точно такой же эффект оказывала на солдат и Лета. Яркое сияние ее волос было больше, чем просто сияние, оно было светом во мраке — да, настоящим солнцем, проглянувшим в сумрачный день. Рядом с ее необыкновенно белой кожей волосы казались материализовавшимся светом. Вообще-то, никто не мог взглянуть на альба без подспудной мысли: «Должно быть, это какая-то кожная болезнь». Но эта удивительная женщина умела лечить, и все врачеватели в лагере относились к ней с почтением, говорили, что они многому научились у Леты. Эти бледные волосы порождали самые противоречивые чувства: радость и любопытство, граничащие с жестокостью, начинали проявляться на лицах солдат. Один из них рассмеялся, и Лета сжалась в комок. Снова раздался смех. Лета дрожала. Данн сказал:

— Потрогали и уходите, нечего тут стоять.

Лета оглянулась и увидела вокруг сотни солдат (так ей показалось) и их возбужденные лица. Она с криком подскочила с подушек.

— Хватит, — скомандовал Данн.

Приказ достиг ушей тех, кто стоял на плацу, и раздалось ворчание, даже ропот, затем гул разочарования. А Лета стояла, вся сжавшись в комок, стараясь занимать как можно меньше места, — несчастное создание, которое преследовал кровожадный смех.

— Лета, было весьма великодушно с твоей стороны согласиться на это, — сказал ей Данн, и Гриот, впустив двух охранников, плотно прикрыл дверь.

Лета плакала. Гриот не понимал, в чем дело, но Данн подошел к женщине и обнял ее.

— Бедная Лета, — проговорил он и потом добавил: — Разве ты не видишь, что кажешься им очень странной?

— Наверное, мне пора бы уже привыкнуть к тому, что мои волосы всегда привлекают внимание. Но наступит день, когда они поседеют, и тогда я стану такой как все.