Зажги свечу - Мейв Бинчи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ж тут плохого? Многие любят посмеяться, – уныло заметила Моника.
Элизабет внезапно вспомнила маму, как она откидывает голову, когда смеется, и какой молоденькой и счастливой выглядит в такие моменты. В последнее время она стала чаще смеяться. А Эшлинг совершенно не ценит все то, что делает тетушка Эйлин, ни капельки не ценит. Забавно, что часто люди получают не ту маму. Или не ту дочку…
* * *
В декабре объявили хорошие новости: содержание говядины в сосисках увеличат с тридцати семи до сорока процентов.
– Как-то маловато, – заметила Элизабет во время традиционной субботней прогулки с отцом.
– Попробовала бы ты сосиски в самый разгар мер экономии! – отозвался отец, обожавший рассказывать дочери про то, чего она не знала.
По субботам они гуляли вдвоем по городу, и Джордж показывал места попадания бомб, подлежащие сносу здания и улицы, пострадавшие от бомбежек. Целый перечень скорби, горя и потерь. Истории о старом Чарли, о мистере таком-то и мистере сяком-то. Никаких воспоминаний о смешном, ничего забавного не случалось. Ничего героического не происходило тоже в отличие от воспоминаний дядюшки Шона, в которых мужчины были могучими, а парни – храбрыми. Никаких рассказов про доброту, как люди помогали друг другу, о чем всегда вспоминала тетушка Эйлин… Отец всегда говорил только про поражение, упущенные возможности и неверно понятые благие поступки.
– Должно быть, ужасные были времена, папаня, – сказала Элизабет, когда они возвращались домой.
На улице стемнело, и хотелось выпить чашку горячего бульона на теплой кухне. Мама, наверное, тоже вернулась. По субботам она встречалась с друзьями с военного завода, а они с папой уходили гулять. Или с папаней. Иногда Элизабет называла его «папаня», как дети О’Конноров звали дядюшку Шона, и, похоже, отцу понравилось. О’Конноры визжали от смеха, когда Элизабет говорила «мама» и «папа», и передразнивали «Мапа! Пама!», словно находили такую форму обращения чудно́й.
Однако Элизабет никогда бы не смогла назвать Вайолет маманей или мамашей. Так можно обращаться к пухлым женщинам постарше. Вайолет можно называть только «мама», и никак иначе.
– Может, мама уже дома, – произнесла Элизабет, пытаясь развеселить отца, который потемнел лицом, рассказывая очередную мрачную историю.
– Нет, мамы не будет. Она пошла на вечер встречи для всех работников военного завода… ну или что-то в этом роде. В отеле. Сказала, что не будет тратить время на возвращение домой, пойдет прямо туда.
– Понятно, – произнесла Элизабет.
Она не особо возражала, так как собиралась почитать книжку, а когда по радио будут передавать «Театр субботним вечером», сделать тосты с сардинами и какао. Утром мама постирала белье, оно все еще сушится возле камина, и они с отцом тоже посидят у камина, чтобы согреться.
– Можем в шашки поиграть, – предложил отец.
Шашки наводили на Элизабет скуку. Лучше бы отец в шахматы играть научился! Вот только он говорил, что шахматы и бридж для умников, и она никак не могла его убедить, что ей понадобилось всего полчаса, чтобы понять фигуры и их ходы, а там уже до конца жизни не забудешь. Элизабет играла с Эшлинг, но той не хватало терпения, чтобы продумывать стратегию и планы, а потому она просто безжалостно разменивала фигуры, пока у них обеих на доске почти ничего не оставалось. Иногда Элизабет играла с Доналом – по доброте душевной, поскольку играл он очень плохо. Все время ставил себя в невыгодное положение, сам того не замечая. И все же она играла с ним, чтобы доставить ему удовольствие. А теперь она играла с отцом в шашки, чтобы доставить удовольствие отцу. Наверное, увидев Элизабет за игрой в шашки с отцом, тетушка Эйлин потрепала бы ее по голове и сказала, что она замечательная девочка.
Сегодняшняя радиопьеса оказалась на историческую тему, и отец заявил, что терпеть не может эту притворную манеру поведения и архаизмы, поэтому, когда они съели сардины, он достал шашки.
– Будем играть черными по очереди? – озабоченно спросил он.
– Папа, а ты не возражаешь, что мама уходит на вечеринки с мистером Элтоном и остальными людьми с завода?
– А почему я должен возражать? – удивился отец. – Против чего здесь возражать? Она же не на свидания ходит с мистером Элтоном… Они все собираются на встречу.
– Я знаю, папа, но маме только это и нравится. Разве ты не хотел бы, чтобы она оставалась дома и проводила время с нами?
– Господи, Элизабет, что ты такое говоришь? Конечно, маме нравится быть дома с нами, она всего лишь пошла сегодня на вечеринку. Всего одна вечеринка, а ты говоришь, что ее вечно не бывает дома.
Элизабет опустила взгляд. Она чувствовала, что зашла слишком далеко, но отступать теперь тоже ни к чему хорошему не приведет. Отец будет спрашивать, что она имела в виду, и будет снова и снова повторять утешительные избитые фразы, как будто повторение сделает их правдой.
– Мама, как и все остальные, имеет право отдохнуть. Она очень усердно работала во время войны. Разумеется, ей нравится встречаться с друзьями и вспоминать былые времена…
Элизабет стиснула зубы:
– Папа, ты знаешь, что я имею в виду. Ты не мог не заметить, что мама мыслями наполовину не здесь. На самом деле она не думает о нас с тобой. Нет, папа, так оно и есть. Мы с тобой ужасно скучные. Маме с нами тоскливо, мы не смеемся и не шутим. Я все время читаю книжки, а ты – газеты. Когда она с нами разговаривает, я отвечаю: «Что ты сказала?» – а ты: «Что?» Нам нужно… ну… не знаю, как-то поживее быть.
Элизабет замолчала, и отец тоже молчал, а его лицо слегка подергивалось, словно он собирался заговорить, но боялся расплакаться.
Господи, только бы он не заплакал! Пожалуйста, Господь всемилостивый, лишь бы я не заставила его плакать!
– Гм… ну… хм… – мялся отец.
«Боже, пожалуйста, я больше никогда не заговорю об этом! – взмолилась Элизабет. Мне безумно жаль, Господи!» Она представила себе статую Святейшего Сердца в Килгаррете. Эшлинг частенько закрывала перед ней глаза и просила: «Пожалуйста, всемилостивое Святейшее Сердце, я дам тебе что угодно, лишь бы сегодня в школе не было контрольной!»
– Ты права, я ужасно скучный человек. Всю жизнь таким был. Но твоя мама всегда это знала. Я не обманывал ее. Она хочет надежности и безопасную гавань, а еще хочет смеяться и… того, что ты называешь оживленностью. Так что каждый человек такой, какой есть… Некоторые
