Зажги свечу - Мейв Бинчи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, папа, – прошептала Элизабет, – я понимаю.
– Тут не за что извиняться, – продолжал отец, не заметив, что она не просила извинения. – Ты права во всем, что сказала. Нужно быть честным. Ты очень хорошая девочка, Элизабет. Для нас с матерью ты большая радость. Мы часто говорим, как нам повезло, что у нас такая ответственная дочь. Не думай, что мы тебя недооцениваем.
В его голосе проскользнул намек на шмыганье носом, и Элизабет решила, что пора перевести разговор на другую тему.
– Да ну, не такая уж я замечательная, – сказала она. – Давай в этот раз я сыграю черными.
* * *
На Рождество все члены семьи О’Коннор прислали Элизабет подарки, а еще в посылке лежал берет, связанный Пегги, религиозные картинки от четырех сестер-монахинь, календарь от сестры Катерины и полдюжины открыток от других жителей города.
Элизабет с изумлением разворачивала каждый подарок:
– Мама, посмотри, это от Имона! Представляешь, Имон подписал открытку и подарил две заколки с бабочками! Смотри, какие красивые заколки, с ума сойти просто! Как ты думаешь, он сам их купил или попросил миссис Макаллистер? Нет, он бы такого не сделал. Наверное, тетушка Эйлин купила их.
Вайолет сидела за столом, помогая дочери открывать пакеты, развязывать бечевку и складывать оберточную бумагу.
– Какие безвкусные заколки… но очень мило с его стороны. Имон, это тот хрупкий мальчик, который болеет?
– Нет, болеет Донал, а Имон – старший сын… ну… то есть теперь он старший… Я тебе говорила, ему почти семнадцать, и он будет работать в лавке с дядюшкой Шоном…
Каждая открытка была подписана, а Эшлинг приложила письмо на шести страницах, которое Элизабет сунула в карман, чтобы прочитать позже.
– Как будто сплошь картинки из Библии! – воскликнула Вайолет, перебирая открытки.
– Понимаешь, там именно такое Рождество… вертепы, фигурки Святого семейства… там такое повсюду.
Иногда в сердце Элизабет шевелилось чувство вины за столь легкую потерю веры после возвращения в Англию. Она попыталась найти католическую церковь поблизости, сходила туда, но в ней было холодно, сыро и очень неуютно. Впрочем, она была уверена, что Господь – и класс Эшлинг в школе – поймет ее и сочтет такой проступок временной оплошностью. Позже Элизабет обязательно вернется к вере!
– А это что? – (Из пачки выпала открытка с детскими каракулями.) – О, это от Ниам! Ей шесть лет, она такая миленькая! Мама, а после меня ты не могла иметь детей или просто не хотела? Или не получалось?
– Что за вопросы ты задаешь, девочка моя… Ну… были осложнения, и поэтому у тебя не могло быть сестры.
– Но ты ведь не перестала спать в одной постели с отцом? Я имею в виду, вы все еще… э-э-э… – Элизабет нерешительно замолчала.
Вайолет оторопела:
– Эйлин писала мне, что… гм… объяснила все… как оно в жизни устроено, вам с Эшлинг одновременно… И по ее мнению, ты поняла суть. Однако теперь я не уверена…
– Чего же я не понимаю? – Элизабет охватило любопытство.
– Я не против откровенности, но есть вещи, про которые не спрашивают. О них не принято говорить. Это личное и касается только двоих. Эйлин ведь тебе не рассказывала, чем она занимается.
– Тетушка Эйлин совсем другое дело! – ляпнула Элизабет. – Я имею в виду, все знают, что они с дядюшкой Шоном все равно любят друг друга. Несмотря на все, что они могут наговорить, они явно сильно привязаны друг к другу… – Она заметила выражение лица матери и осеклась; Вайолет промолчала. – Мама, что я такого сказала? – до слез расстроилась Элизабет.
– Ничего такого. – Вайолет встала. – Ничего особенного ты не сказала. Кстати, в Килгаррете хоть знают, что, вообще-то, у нас была война и мы не можем посылать им подарки… – Ее голос дрогнул.
– Конечно знают! – ответила Элизабет.
Пять недель назад она уже отправила письмо тетушке Эйлин, вложила в него кучу подписанных рождественских открыток и четыре фунта на покупку подарков у миссис Макаллистер.
– Тогда ладно, – деловито произнесла Вайолет.
– Мама, я вовсе не…
– Милая, собери здесь все и положи на место, хорошо? – Вайолет вышла из комнаты с видом актрисы, которую жестоко обидели, но она не хочет этого показать.
Дорогая Элизабет,
я должна бы написать тебе пожелания счастливого Рождества, а мне еще никогда в жизни не было так тошно. Маманя говорит, что мне нужно рассказать тебе все наши новости, но, честно говоря, и рассказывать-то не о чем. Здесь невероятно скучно, а я жутко выгляжу, просто уродина, и ничего тут не поделаешь, а все остальные ходят злые как собаки. Сестра Катерина вообще дьявол во плоти. Я знаю, ты не любишь, когда я говорю про нее плохо, она очень хорошо к тебе относилась, потому что ты понимала всякие заумные штуки, про поезда, приходящие на станцию и платформу длиной в полмили… Но вот честно, она меня достала, и у нее на меня точно зуб.
Она пришла в лавку. В лавку! Монахиня пришла аж из монастыря, чтобы поговорить с маманей на работе. И сказала мамане и папане, что меня отчислят, так как я отвлекаю остальных и плохо на них влияю. И мне дают последний шанс.
Что за несправедливость! Кое-кто другой отвлекает класс на ее уроках куда больше, чем я. Просто она меня давно терпеть не может, а еще я слишком заметная из-за цвета волос. Если бы только ты была здесь… Тебе удавалось заставить их не воспринимать все так серьезно. Она сказала, что в качестве одолжения мне дадут последний шанс и оставят на следующий семестр в школе, но будут пристально за мной наблюдать. Куда еще пристальнее? С меня и так глаз не спускают!
Если бы только ты могла приехать на Рождество и развеселить нас. Когда ты жила с нами, мы столько не ругались. А может быть, мы продолжали бы ругаться, даже если бы ты вернулась. Хотя я так не думаю. Когда эта злюка-сестра Катерина ушла, маманя сказала, что у тебя правильное отношение к работе, ты просто берешь и прилежно делаешь то, что велено. Я так не могу. Хотела бы я быть прилежной, но какой в этом смысл? Все равно толку не будет.
Морин встречается с этим дурачком Бренданом Дейли, ты его помнишь. Они живут на той ферме, где огромный разваливающийся амбар, мимо которого мы проезжали на велосипедах по дороге в школу, если ехать вдоль реки.
