Зажги свечу - Мейв Бинчи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Морин стала такая глупая, все время хихикает и называет его «мой Брендан». Если бы ты ее слышала, померла бы со смеху! Папаня спросил ее, получит ли она колечко на Рождество, а она разозлилась, заявила, что ей уже двадцать один год и она может делать что вздумается. Папаня сказал, что всего лишь задал вопрос из вежливости, а Морин ушла, заливаясь слезами, и маманя велела папане быть с ней полегче, так как Морин, очевидно, надеется получить колечко, но не осмеливается говорить нам на случай, если ее надежды не оправдаются.
Ты только представь, что выходишь замуж за Брендана Дейли с его противными торчащими зубами! И спишь с ним в одной постели, и на всю жизнь к нему привязана.
Джоанни над ними потешается и постоянно называет Брендана моим зятем, а когда мы едем в школу, спрашивает, будем ли проезжать мимо амбара нашей родни. Знаешь, Джоанни теперь такая прикольная, она бы тебе понравилась больше, чем в прошлом семестре, с ней веселее стало.
Так забавно читать в твоих письмах про Монику, я всегда думаю про кошку. Никогда не слышала ни про какую другую Монику. Когда ты написала, что ходила на «Короткую встречу»[20] с Моникой, я на мгновение подумала, что ты взяла с собой кошку в кинотеатр! Я тоже посмотрела этот фильм, у нас его привозили на три вечера пару недель назад. Все, кроме меня, рыдали. А я подумала, что они дураки, раз не уехали вместе. Я имею в виду, что в Англии они могли бы так поступить, можно ведь развестись и все такое, религия не запрещает. Зачем же им было оставаться с ужасными мужьями/женами? Разве что ради сценария.
Я так мамане и сказала, а она заявила, что мне еще нужно многое узнать про верность, и про компромиссы, и про умение держать данное слово. Что бы я ни сказала и ни сделала, во всем получается, что мне еще учиться и учиться!
Я вся покрылась жуткими прыщами, на лбу и на подбородке. Джоанни говорит, их почти не видно, но, когда я спросила Имона, он ответил, что они как маяки: если кто-то потерялся, то по красным отсветам на моем лице сумеет найти дорогу домой.
Может, у тебя есть хотя бы одна хорошая новость, которая бы меня порадовала? Например, что ты приезжаешь погостить или вовсе к нам жить переедешь. Ну или что мне делать с этой полоумной сестрой Катериной, чтобы она от меня отвязалась?
Счастливого Рождества тебе и твоим родным. Мы просто в шоке от той фотографии, где ты с мамой. Маманя поставила ее на туалетный столик в спальне. Твоя мама выглядит как королева красоты. Как вы с ней нынче уживаетесь? Наверное, очень странно вернуться домой, а там совсем другая, новая мама.
Люблю, целую, обнимаю,
твоя ужасно несчастная Эшлинг
Прямо перед Рождеством мама свалилась с гриппом. Приходил врач, сказал, что ей нужно лучше есть, а то у нее только кожа да кости остались. Элизабет с отцом попытались описать, чем мама обычно питается каждый день: ни хлеба, ни картошки, ни пудингов она не ела, а только клевала то одно, то другое. И выглядела жутко бледной и безучастной.
– Простите, что доставляю вам столько хлопот, – повторяла она.
Элизабет с отцом по-своему готовились к Рождеству: делали бумажные украшения и красивые карточки с именами для праздничного стола, собирали зеленые веточки остролиста и плюща, читали новые рецепты зимних пуншей. А теперь мама заболела, и все труды насмарку. Она отказалась от предложения поставить ее кровать в гостиной – в единственной комнате, где горел камин.
– Ни за что на свете! – слабым голосом заявила она. – В гостиную ставят кровати только инвалидов и стариков! Я останусь здесь, пока не поправлюсь.
Элизабет предложила прочистить дымоход в спальне и зажечь камин, но мама и слышать ничего не хотела. Лежа в постели в варежках и с двумя бутылками горячей воды, с разметавшимися по подушке тонкими волосами, она ни на что не жаловалась и утверждала, что чувствует себя нормально.
Отец понятия не имел, как совладать с происходящим. В спальне он стоял рядом, заламывая руки, и спрашивал: «Вайолет, что мы можем для тебя сделать?» – таким тихим голосом, словно жена была при смерти, и это, разумеется, выводило ее из себя. Внизу он бессвязно ругал все подряд: от нынешних модных диет до военного дефицита и маминых встреч с друзьями с военного завода, которые довели ее до простуды.
Мама Моники научила Элизабет варить бульоны и горячие напитки, а также делать холодные компрессы так, чтобы не утопить пациента и не залить всю постель водой. Накануне Рождества доктор заверил их, что опасности воспаления легких нет, просто понадобится постепенное восстановление сил, чтобы мама снова стала прежней. Чрезвычайно обрадованная таким известием, Элизабет потеряла терпение с отцом, продолжавшим ворчать и бурчать про всезнаек-врачей, которые на самом деле ни черта не знают.
– Папа, ты когда-нибудь хоть что-то хорошее в жизни видишь? Как насчет света в конце тоннеля? – не выдержала она.
– Нет, не вижу.
– Да как так вообще можно жить!
– Согласно моему опыту свет в конце тоннеля обычно гаснет…
Элизабет варила бульон из говядины и вспоминала прошлое Рождество. Как она шагала в морозной темноте раннего утра к мессе, кричала поздравления знакомым и предвкушала наступающий день. Крошка Ниам упала и разодрала коленку. Все забегали вокруг нее, вытирали кровь чистыми платками, отнесли ее под фонарь, чтобы осмотреть рану, а Ниам орала как резаная больше от испуга, чем от боли.
– Ниам, ради всего святого, хватит реветь! – рявкнула Эшлинг. – Нога у тебя не отвалится. Не порть Рождество.
– Невозможно испортить Рождество, – ответил ей Донал.
Эйлин взяла на руки тяжеленную пятилетнюю дочь.
– Шон, перевяжи ей коленку! – деловито скомандовала она. – Бедняжка Ниам получила рану. Но Донал прав, это не испортит Рождество, ничто не может испортить Рождество!
В исхудавшей маминой руке суповая ложка казалась большой и тяжелой.
– Милая, мне так жаль, что я
