Время возвращать долги (СИ) - Ронис Александра

— Женя! — сходу, едва увидев его, запрыгнула на него Настя и завопила от восторга: — Мам, я же говорила, что Женя вернется! — обхватила его шею ручками и, прижавшись к нему, попросила: — Не уходи от нас больше, пожалуйста.

Крест перевел вопросительный взгляд на Лесю, а та, наоборот, отвела глаза. Щеки ее порозовели, и она как-то неестественно произнесла:

— Вы играйте, а мне собираться пора.

— Подожди, — Крест бережно спустил Настю с рук и, присев перед ней на корточки, ласково глядя ей в глаза, попросил: — Настюш, ты пока в комнате у себя мультики посмотри, ладно? Нам с мамой нужно поговорить.

— А ты потом не уйдешь?

— Обещаю, не уйду, — улыбнулся он тепло.

Настя весело поскакала наверх, а Крест, выпрямившись, уже без тени улыбки взглянул на Лесю.

— Расскажи мне все.

— Все?

Крест, подняв глаза лестницу, ведущую на второй этаж, и убедившись, что Настя плотно притворила за собою дверь, кивнул. Указав глазами на кухню, спросил:

— Чаем или кофе не угостишь?

Олеся бросилась на кухню. Все верно — отсюда их Настя точно не услышит. По коже пробежал мороз, нервы натянулись до предела. Чтобы скрыть нервозность, она схватила чайник, сунула его под тугую струю. Когда он, включившись, зашумел, повернулась лицом к Кресту. Хоть и было трудно, но подняла на него глаза, собравшись с силами, начала рассказывать.

— Ты хочешь знать правду? Правда почти такова, какой ее представил Кир — я проститутка. Сплю за деньги.

Крест испытующе глянул на нее и, воздержавшись пока от каких-либо выводов, уточнил:

— Почти правда?

— Почти, — подтвердила Олеся, — потому что я никогда не рассматривала тебя как клиента. Все, что было между нами, все было искренне.

— А как же… — он хотел подыскать другое слово, но на ум не пришло ничего другого, кроме как озвученного Киром варианта: — «папа для Насти»?

Мимолетная неуверенная улыбка скользнула по губам Леси.

— Настя сама к тебе потянулась, и я подумала… — она замялась, — что, возможно, вот он — шанс для нее… вырваться из той жизни, которая ждет ее рядом со мной.

— Не понял, — на лбу Креста пролегла глубокая складка.

— Ну… я подумала… было бы хорошо, если бы ты увез ее отсюда…

— Я?! Почему я? Почему не ты? Почему на крайняк не мы вместе?

— Потому что я не могу никуда отсюда уехать, — осторожно, словно идя по тонкому, хрупкому льду, произнесла Олеся. Она не собиралась раскрывать правду настолько глубоко, но, кажется, этого было не избежать. Она чувствовала — если она хочет, чтобы Женя ей помог так, как нужно ей, ей придется поведать ему все. Но тогда он будет ее жалеть, а ей бы этого не хотелось. Хотя… ради дочери она терпела и не такое, вытерпит и жалость. Чтобы пресечь вопросы касательно только что озвученной причины, Олеся быстро назвала другую: — А ты можешь. Ты можешь уехать, забрать с собой Настю и начать новую жизнь, — она очень старалась говорить убедительно.

— То есть ты вот так просто готова отдать свою дочь первому встречному, можно сказать…

— Ты не «первый встречный», Жень, — горячо перебила Леся. — Я же вижу, какой ты. Настя к тебе тянется. Я не думаю, что ты сможешь причинить ей вред. Вопрос, конечно, в том, нужен ли тебе такой вариант, такая обуза в лице чужого ребенка?

— Нет, вопрос здесь в другом, — усмехнулся Крест. Он опустился на табурет позади себя и теперь взирал на Лесю снизу вверх. Она по-прежнему стояла спиной к столу, на котором начал закипать чайник, и струя горячего воздуха обдавала ей жаром спину. — Вопрос в том, как я буду… жить с чужим ребенком? Ты мою статью забыла?

— Нет, не забыла, — Олеся низко опустила голову. — Я хотела, чтобы мы с тобой расписались, и ты удочерил Настю, — она не видела, с каким удивлением вытянулось лицо Креста, поэтому продолжила: — Я даже к юристу ходила, — поднесла к глазам пальцы, принялась внимательно рассматривать ногти, но явно ничего не замечала, — но он сказал, что с такой статьей, как у тебя, это невозможно. — Она перестала терзать пальцы, перевела встревоженный взгляд на Креста и сказала неуверенно, словно пребывая в прострации, под воздействием только что пришедшей на ум мысли: — И тогда я пошла к Киру… Послушай, Женя, — взволнованно затараторила она, вцепившись в руку Кресту, — Кир… он же копает под тебя! И под друга твоего! Лысый такой, он мне фотку показывал! Он мне приказал, чтобы я всюду за тобой ходила, слушала и стучала ему! Говорил, что вы что-то замышляете, и вас обязательно закроют!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вот как? Хм, молодец, что сказала!

— Ты не думай, я ему ничего не передавала про вас, — на всякий случай уточнила она. — Да я и не знаю ничего.

Крест понимающе кивнул. Он принял информацию к сведению, но разбираться с ней он будет позже вместе с Валетом. Прямо сейчас его интересовало другое.

— Так, все же, почему ты не можешь уехать? Я так и не понял.

Олеся смутилась. Ее горячность и запал пошли на спад. Она отвернулась к столу, принялась греметь чашками, заваривая для Креста чай.

— Наверно, это как-то связано с тем, как ты попала на панель? — предположил он и по ее замершим плечам понял — попал в точку. Не похожа она была на проститутку, занимавшуюся древним ремеслом по зову души. Не было в ней той пошлости и распущенности, что свойственны большинству жриц продажной любви. Хотя много ли он сам шлюх видал в обычной жизни? Еще и с ребенком? — Ничего другого мне на ум пока не приходит.

Олеся поставила перед ним на стол кружку с чаем, в вазочку высыпала печенье, из холодильника достала бутерброды.

— Лесь, я хочу знать все. Если ты хочешь, чтобы я помог, то я должен знать все.

— Что ж, могу и рассказать, — она пожала плечами, натянуто улыбнулась. — История обычная, ничего особенного, тем и страшна. Но начиналось все красиво. Я и подумать не могла, что наша взаимная любовь с папой Насти закончится так трагично.

Олеся присела за стол напротив Креста, откинулась на спинку стула, возвела глаза к потолку и унеслась мыслями в прошлое. Лицо ее расслабилось, во взгляде появилась печальная мечтательность.

— Я, молодая девчонка, влюбилась в него по уши… — на этих словах она улыбнулась, и Крест понял, сколько за этой улыбкой скрывалось счастливых воспоминаний. — Он занимался бизнесом… Это потом я поняла, что даже не знала каким… Да мне и неважно было, мне нужен был он сам. Он меня баловал, задаривал цветами, подарками. Рестораны каждый день. В принципе, я многого и не просила, он сам… потому что любил меня, а я любила его. Мы строили планы на будущее. Когда я забеременела, расписались. Он устроил шикарный медовый месяц и дальше продолжал заваливать меня подарками — шубы, золото, телефоны последней модели. А потом… — тень набежала на лицо Леси, улыбка растаяла, — а потом я узнала, что все эти деньги — это деньги от продажи наркотиков. Он сам не употреблял, нет, но распространял, — она тяжело вздохнула. — Я была настолько слепа, что ничего не замечала. Вернее, я даже представить себе не могла, что в моей жизни, в моей реальности будет вся та грязь, о которой вещали с телевизоров. Казалось, весь этот криминал существует где-то в параллельной вселенной. К н и г о е д . н е т

Ее рассеянный взгляд блуждал по стенам кухни, но когда в поле зрения попали часы, висевшие над дверью, Олеся нахмурилась. Она поерзала на месте, словно собираясь с решимостью, и приступила к самому неприятному.

— В общем, однажды он влетел в пьяную драку. В коме лежал несколько недель. Через некоторое время домой и в больницу стали приходить какие-то люди, говорить, что они его кредиторы, что он им должен за «товар» (а я все понять не могла, за какой!), и что если он не выкарабкается, то долг придется платить мне, потому что я его законная жена.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Крест уже стал подозревать, чем в итоге все закончилось. Да, ребятки, торгующие подобным «товаром», шутить не любят и долги свои никому не прощают.

— Когда он умер, они стали приходить все чаще и чаще. Угрожали, но особо не трогали, наверно, потому что я была беременна. Предлагали в уплату долга отдать им ребенка, но я, естественно, отказалась. Настя — это все, что осталось у меня от прежней стабильной жизни. С универа меня отчислили, мама умерла еще до этого, а с отцом я с пятнадцати лет не общалась, — Леся обняла себя за плечи, поежилась как от мороза и продолжила свой печальный рассказ: — Все это время я жила тем, что сдавала в ломбард все, что подарил муж, плюс пособие на ребенка. Нужно было платить за квартиру, покупать лекарство, продукты, поэтому я особо не шиковала. А когда Насте исполнилось полгода, они пришли и сказали, что пора выплачивать долг. В этот раз уже не церемонились — наставили синяков, напугали ребенка. Вот так я и попала на панель, — вздохнула она, — потому что вариантов особо не было. К ментам я даже обращаться не стала, — она горько усмехнулась, — один раз мне «помогли», договорились, чтобы меня какое-то время не трогали, но сам знаешь, какой ценой — заявлением на тебя.