Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны - Василий Звягинцев

Зато очень много времени уделялось скрупулёзнейшему разъяснению сути, смысла и исторической подоплёки теперешних антироссийских демаршей Запада, в особенности США.

Прежде всего он увидел два военных блокпоста, размещённые один на Новом Арбате перед пересечением с Новинским бульваром со стороны центра, второй – на Садовом кольце, обращённый фасом к Смоленской площади. Они контролировали всю эту стратегическую развязку, явно имея в виду большое количество находящихся поблизости важных объектов.

Выложенные из больших, килограммов по сто, мешков с песком, люнеты[83] в рост человека, возле бойниц не только пулемёты «ПКМ» на треногах, но и АГС «Пламя». Четыре бронетранспортёра, установленные по осевым линиям проспектов, «валетом» – направив стволы тяжёлых башенных пулемётов в противоположные стороны. Грамотно поставлены – с тротуара не подбежишь и гранату не кинешь, движущиеся сплошным потоком, без интервалов, машины помешают, а сам автомобильный поток сокращён до одной правой полосы в каждую сторону. Из машин рискнёт стрелять по постам только старый, опытный самоубийца – по всей ширине улиц демонстративно разложены широкие ленты с острыми двадцатисантиметровыми шипами, из ряда не выскочишь и пешком никуда убежать не успеешь. В поле зрения Лютенс с ходу насчитал целых шесть парных патрулей с автоматами на изготовку. Видимо, порядок таким образом поддерживается как минимум по периметру Садового кольца. И мосты через Москву-реку наверняка ещё надёжнее блокированы.

Осадное положение в чистом виде, и в то же время особо в глаза не бросается, комендантский час, кажется, тоже не вводился. Одним словом, как русские выражаются – «повышенные меры безопасности». Лютенс подумал, что в Штатах в подобном случае меры безопасности выглядели бы, как лучше сказать – истеричнее, что ли, поскольку в каждом тревожном случае американские власти, полиция и даже армия начинают защищать прежде всего самих себя, не считаясь с законами и нравственными нормами. Всех прочих – только по остаточному принципу. Закон – полицейский и солдат имеют право стрелять на поражение в любом случае и по кому угодно, если сочтут, что им угрожает опасность.

Автомобильное движение, отметил разведчик, само по себе в несколько раз меньше, чем обычно. Люди, интуитивно оценивая обстановку, решились без нужды не рисковать, мало ли что: и машину под предлогом «особого положения» или чего-то ещё отнять могут, а то в заварушку какую влезешь… Пешком – оно надёжнее, или уж на общественном транспорте подъехать, куда нужно.

Прямо напротив поста Лютенс и остановился, благо там же кучковались ещё с десяток человек, все мужики, естественно, женщины сборищ с милитаризованным оттенком избегают, если не имеют непосредственного повода. А здесь для них повода не было. Мужчины, судя по всему – сплошь отслужившие, кто солдатом, а кто и офицером, в возрасте от тридцати до шестидесяти, и, что интересно, совсем никого там Лютенс не заметил из «креативного класса». Те и в армии не служат, и смотреть на наглядную картину торжества ненавистной власти не могут без омерзения. Оттого собирались и обсуждали случившееся совсем в других местах. Или – паковали чемоданы, собираясь, как в тех кругах выражаются, «валить» в любую страну, где за профессиональную русофобию дают вэлферы. А эта публика, собравшаяся у перекрёстка, в целом одобряющая очередное «наведение порядка», просто оценивала и обсуждала, как оно и что.

Кроме политической составляющей и перспектив на будущее России как таковой и отдельных её граждан, в том числе нынешней «элиты» и «хозяев жизни», обсуждали марки и качество техники, обмундирование и вооружение у патрульных спецназовцев. Тут все понимали, что никакие это не «вованы»[84] и не ОМОН. Спорили только о конкретной принадлежности бойцов. Как говорится, русские мужики служат в армии два года, а разговоров об этом им на всю жизнь хватает. Здесь люди собрались в массе своей незнакомые, и каждый стремился блеснуть познаниями и собственным видением геополитических проблем. Некая аналогия с «пикейными жилетами» из «Золотого телёнка». И ничего в этом смешного нет. По нынешним временам военные сборы запасных не проводятся, и бывшим бойцам негде (кроме дней десантника и пограничника) даже и пообщаться, не говоря, чтобы подержать в руках автомат или кому что по ВУСу[85] положено.

Лютенс тоже достал сигарету, присоединился к народу.

На самом деле жизнь агентурного разведчика, ориентированного на эффективную работу в тылу врага, весьма и весьма нелегка. Учиться и поддерживать форму нужно фактически круглосуточно. Мало знать язык, даже и в абсолютном совершенстве, на уровне хорошо образованного «носителя». Нужно прочесть все книги, пересмотреть все фильмы, которые должен был читать и видеть изображаемый персонаж в «стране пребывания». Поскольку сельских алкашей с тремя классами шпионы обычно не имитируют, приходится помнить анекдоты, имевшие хождение «от Ромула до наших дней», мгновенно и правильно реагировать даже и на намёки, на произвольно выдранные, зачастую искажённые цитаты. И по нескольким ремёслам и профессиям, свойственным человеку с конкретной легендой, уметь поддержать разговор на достойном уровне. И ещё владеть всей повседневной бытовой информацией, вплоть до слухов и баек годичной, месячной и недельной давности.

Иначе в лучшем случае сочтут трепачом и неадекватным человеком, в худшем – сделают выводы и сообщат «куда следует». Так, по крайней мере, учили в Лэнгли Лютенса и ему подобных, несмотря на царившую в России эпоху всеобщего «пофигизма». Пофигизм, конечно, имел место, но и вековечная привычка к бытовой бдительности у людей никуда не делась.

Поэтому Юлиан Семёнов и придумал своему Штирлицу довольно специфическую биографию, а «зафронтовой» разведчик вроде книжного, а не настоящего Николая Кузнецова был бы разоблачён в ближайший час общения с любым немецким солдатом или офицером. И никакого гестапо или СД не надо – не среагировал мгновенно и правильно на какую-нибудь жаргонную фразу, не понял всем известной идиомы – и «вот всё об этом человеке». Диверсанты Скорцени, переодетые в американскую форму в сорок пятом в Арденнах, хорошо знающие «бытовой английский», сплошняком палились, когда на заправках требовали «петроль», а не «гэс». Это если месяц-другой изображать челюстно-лицевое ранение и изъясняться исключительно жестами, тогда что-то для будущей роли можно усвоить…

Лютенс в этом смысле был из лучших. Он действительно прочитывал (или хотя бы просматривал) по несколько русских книг и журналов ежедневно (вроде Сталина, если верить тому, что пишет о нём в своих мемуарах К. Симонов[86]). Несколько лет жил в столицах бывших советских республик, не пытаясь выдавать себя за русского из России, просто за иностранца, хорошо знающего язык и стремящегося его усовершенствовать.