Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако» - Автор неизвестен Древневосточная литература

Жители послушались, каждый пошёл на поиски, и нашли всех троих. С тех пор в том храме не случалось ничего необычного, было всё спокойно.

Подобрали подходящего священника в храм, а Иккю снова пошёл странствовать в горы.

И до сих пор нет таких, кто не называл бы преподобного воплощением Будды.

Иккю, обдумав каждую песню, решил: «Ну что же, теперь этих призраков будет нетрудно прогнать», и вот, наутро собрал он у себя жителей деревни и разъяснил по порядку, что три призрака — это конский череп, трёхлапый петух и карп.

6

Об Амэя-Сэннами

Один человек из деревни направился посмотреть столицу, и некто сказал ему:

— Раз уж ты идёшь в столицу, возьми-ка, передай туда письмо. Адрес я сам точно не знаю, но уж проспекты ты точно узнаешь. Где какие улицы — это тоже там легко понять, как я слышал. У кого ни спроси — любой знает, как говорят. Чтобы доставить это письмо, скажу тебе на словах, куда. Запомни в точности и отнеси туда. Называется то место так: «В пятую луну с запада, осенью с севера, весной с юга пять сотен волн бегут туда и назад» — так и спрашивай. А если забудешь, покажешь вот эту записку, с ней и спрашивай.

Тот человек грамоту не знал, и забыл сразу же, как услышал. И вот, добрался он до столицы, достал ту записку и показывал людям. Были такие, кто мог прочитать, но о чём там говорится, никто не знал. Говорил он себе: «Вот уж на беду свою взял я это письмо. Если не доставлю, так и вернусь, то и смысла носиться с ним не было. И стыдно, будут ещё называть бестолочью. А сколько ни спрашивай, ничего путного не выходит». Прикидывал он и так и эдак, а один человек ему сказал:

— По такой записке можно искать хоть тысячу дней и ночей, и то вряд ли найдёшь того, кто поймёт написанное. Лучше сразу с этим письмом идти в Мурасакино, что как раз посередине столицы, там живёт известный мудрец, преподобный Иккю. Он — монах ума превеликого, и, если спросить у него, он-то уж точно разъяснит. Поспеши к нему. Велика столица, а не знаю более никого, кто бы смог понять эту записку! — так он ему всё объяснил, и тот пошёл.

Иккю вышел к нему и спросил:

— Что у вас за дело ко мне? — а тот человек отвечал:

— Так и так, вот уже десятый день спрашиваю по всей столице, и пока никто не сказал, где это находится. Вы, господин монах, человек учёный, так, может, из сострадания расскажете мне? — с мольбой говорил он.

Преподобный взглянул на записку:

— Это несложно понять. Место это находится там-то и там, у проспекта Карасумару, ищите квартал Амэя-Сэннами[221], — так он ему всё разъяснил.

Тогда тот человек сказал:

— Вон оно что! Как я вам признателен! Заодно не могли бы вы объяснить смысл этого?

— Хорошо, вот сначала: «В пятую луну с запада, осенью с севера, весной с юга» — когда в это время с этих сторон дует ветер, то идёт дождь, «амэ». «Пять сотен волн бегут туда и назад» — это получается тысяча волн, «сэннами». Так что, если читать всё вместе, получится «Сэннами в Амэя», а по-другому это прочитать невозможно! — так он разъяснил.

7

О том, как Иккю забрал предупреждающую табличку

Когда преподобный ещё находился в нашем мире, в Нижнем городе, в середине улицы Мацубара, стояла запрещающая табличка. Сделана она была так — надпись вырезана на круглом стволе бамбука, а в коленце бамбука были насыпаны деньги. Надпись гласила:

Те, кто хотят поесть лепёшек-моти,Те, кто хотят выпить сакэ,Те, кто хотят попить чая,Все вышеперечисленные, если хотят что-либо съесть или выпить, должны это купить.В этом мире всё — деньги.Такой-то год, месяц, день.

Вот так было написано на табличке, которая там была.

Иккю как раз там проходил, посмотрел на неё и подумал: «Ну и ну, что за странная табличка! Наверняка она по какой-то особой причине здесь поставлена», подошёл поближе, вгляделся: «Необычная табличка, неспроста она сделана из бамбука!» — и приказал тем, кто был с ним:

— Забирайте эту табличку, унесём её с собой! Мне нужно кое о чём подумать. Давайте, поторапливайтесь!

Те сказали:

— Это уж совсем не похоже на преподобного! А вдруг эту табличку власти поставили? Если самовольно её заберём, как бы не вышло беды! Уж увольте нас от этого!

Иккю говорил:

— Действительно, в том, что вы говорите, есть смысл, но это пока вы не знаете, в чём же тут дело. Внутри этого бамбука, из которого сделана табличка, находятся деньги, а на самой табличке написано, чтобы её забрали. Давайте, скорее забирайте её! Если уж кого и накажут, то на вас вина не падёт. Отвечать буду я, Иккю. К тому же я — бритоголовый[222], мне самому и половины монеты не нужно. Все деньги возьмёте себе на развлечения. Давайте уже, скорее берите её!

Им денег хотелось, потому они сказали:

— Ну, если так, заберём! — подбежали к табличке, расшатали, вытащили из земли.

— Надо же, воистину божественно прозорлив преподобный! — обрадовались они, взвалили её на плечи.

— В этом мире именно о таком, верно, и говорят: просо липнет к мокрым рукам![223] — с этими словами они понесли табличку в Мусасино, пошатываясь от её тяжести.

После того слухи о том, что Иккю забрал табличку, дошли до властей, и к нему отправили посыльного. Иккю подчинился приказу и пошёл в управление. Чиновник спросил его:

— Как же это вы, господин монах, забрали табличку, которая стояла у дороги?

Иккю отвечал:

— Да вот, смотрю я на неё, а там написано: «Если хотите моти, сакэ, чая, то купите. В этом бамбуке[224] — деньги». С благодарностью подумал я о том, сколь милостивы власти, и забрал табличку. Для меня, нищего монаха, это было очень кстати! — так объяснил он всё, как было.

Чиновник выслушал и сказал:

— На самом деле это сёгун в милости своей приказал поставить в каждой земле эти таблички и сделать такую надпись, чтобы тот, кто уразумеет смысл написанного, забрал табличку себе. Хорошо, можете идти!

Иккю последовал приказу и вернулся к себе в Мусасино. А чиновник говорил:

— Надо же, если бы не этот монах, то не представляю даже, кто бы ещё мог забрать ту табличку! Даже если бы кто понял, захотел забрать и придумывал бы, как это сделать, то наверное бы устрашился людских пересудов, мало кто б решился вот так сразу, в тот же час забрать и унести, не боясь ничего, — вот уж удивительный, необыкновенный монах! До скончания века другого такого не будет! — так удивлялся он.

Иккю посмотрел на табличку и подумал: «Ну и ну, что за странная табличка! Наверняка она по какой-то особой причине здесь поставлена!»

8

О том, как Иккю написал заклинания, защищающие от духа умершей женщины

В земле Тамба, в трёх-четырёх тё к югу от Сонобэ[225], жила женщина по имени Камэ вдвоём с матерью. С давних пор была она просватана за человека по имени Кихати, жившего неподалёку, в трёх-четырёх домах от них, но кто-то в его семье наговорами расстроил помолвку, и, втайне сговорившись, взяли невесткой девушку из зажиточной семьи. Та женщина опечалилась и скончалась.

Стала она являться каждую ночь к обманувшему её мужчине, высказывала ему свои обиды и принималась душить Кихати так, что он дышать не мог, и делала это каждый раз. Всё так и продолжалось, он был беспредельно напуган, а женщина, которую он взял в жёны, не смогла выносить этот ужас и вернулась к родителям. Кихати, мучимый таким положением дел, обращался и к шаманкам-мико, и к жрицам-прорицательницам каннаги, и к горным монахам ямабуси, но, что бы они ни делали, это не прекращалось.

Тогда, услышав, что Иккю пребывает в Сонобэ, Кихати отправился к нему и рассказал всё как есть.

Преподобный, выслушав, написал заклинания от адских страданий[226] и дал ему со словами:

— Вот это повяжи на шею перед сном, а этими замкни все входы в доме!

С благодарностью принял Кихати бумаги и вернулся домой, сделал, как было велено — повязал на шею оберег для защиты, расклеил заклинания по дому, — и призрак более не появлялся.

«Надо же, какой замечательный монах этот преподобный!» — восхищались все, слышавшие об этом.

9

О том, как Иккю исполнял танец дайгасира в горах

Иккю шёл из северных земель в столицу. Миновал он станцию Цуруга в земле Этидзэн, а в горах у Кайдзу[227] решил переночевать. Кто-то пустил такой слух:

— Нынче вечером в этом доме остановился известный в столице исполнитель танца дайгасира[228]. Говорят, он сейчас вступил на Путь, отринул мирское и занимается буддийской практикой по разным землям. Давайте все вместе соберёмся и попросим исполнить хотя бы одну сцену!

«Конечно!» — сказали они, и двадцать или тридцать человек, один вперёд другого, толпясь, заполнили комнату в том доме.