Дверь в чужую осень (сборник) - Александр Бушков

Я не засекал время, когда это началось, как-то и в голову не пришло, да и потом далеко не сразу посмотрел на часы. Но, по моим прикидкам, заняло это считанные минуты…

Наблюдал все с начала и до конца. Как и остальные в рубке. Впереди, у самого борта, над правой скулой, туман в одном месте явственно сгустился, потемнел, как бы выгнулся нависшим над палубой языком, а когда снова отпрянул, у планшира осталась непонятная фигура.

Гораздо темнее окружающего тумана — однако, такое осталось впечатление, чуть светлее обычного человеческого силуэта. Нечто среднее. Очертания ее выглядели не вполне четкими, словно мы на нее смотрели сквозь полосу раскаленного воздуха. Правда, обрисовалась довольно четко: более всего походила на монаха в мешковатой рясе до пят, с опущенным на лицо капюшоном. Да, так…

На месте, где появилась, фигура эта простояла всего несколько секунд — а потом уверенно так двинулась прямо к рубке со скоростью неспешно идущего человека. Вот только на человека это не особенно и походило. Я в жизни навидался священников и монахов в рясах и сутанах: и в православной церкви, и здесь, во Фриско — здесь еще с испанских времен есть католическая миссия. Понимаете ли, обычный человек в рясе при ходьбе выглядит совершенно иначе: у него явственно проступает то одно, то другое колено. А сейчас — ничего подобного. Ничего в этом силуэте не менялось, совершенно, словно у него нет ни колен, ни вообще ног, рукава словно бы плотно прилегали к телу, полностью закрывая пальцы — если только у этого были пальцы. Более всего походило на клок темного тумана, крайне похожего на фигуру монаха в рясе. Казалось, оно не идет, а скользит по палубе, будто на невидимых колесиках.

Мы, все трое, не то чтобы оцепенели — просто на какое-то время замерли в изумлении. Если это человек, как он ухитрился попасть на палубу? Невозможно ведь, чтобы какое-то судно подошло к нам вплотную и встало борт к борту, мы непременно заметили бы даже в тумане. Вот именно эти мысли у меня вертелись в голове.

И тут же к загадочной фигуре кинулся вахтенный матрос, на ходу срывая с плеча автомат. Успел еще его вскинуть на уровень груди, а больше ничего по успел, ни слова не произнес — фигура резким рывком бросилась ему навстречу, будто атакующая змея, молниеносно и бесшумно, она и вахтенный встали грудь в грудь, как собравшиеся подраться мальчишки…

Опять-таки в совершеннейшей тишине — фигура при этом не подняла рук, осталась прежней — вахтенный задергался, подломился в коленках, рухнул на палубу и замер, нелепо вывернув левую руку, выронив автомат. Фигура недолго постояла, обогнула тело по короткой дуге и, вновь со скоростью неторопливого пешехода, двинулась прямиком к надстройке, к рубке, к нам…

Вот тут мы форменным образом оцепенели. Она оказалась уже метрах в десяти, но рассмотреть ее лучше все равно не удавалось: очертания все так же нечеткие, то ли и впрямь на лицо низко надвинут капюшон, либо тут что-то другое…

Первым опомнился капитан. Он был чистокровнейшим ирландцем, как большинство из них, парень отчаянный. Ирландцев я насмотрелся, много общался: мать у меня ирландка, я сам наполовину ирландец, жена, так вышло, тоже ирландка — у матери было немало родственников и знакомых, ирландцы не меньше русских любят многолюдные застолья, праздники, шествия — кстати, во время одного такого шествия, в День Святого Патрика, я с будущей женой и познакомился…

Остекление у нас в рубке было не сплошное, верхняя половина лобовых стекол опускалась вниз, как в домах. «Старик» сделал шаг влево, вмиг опустил стекло, выхватил пистолет из кобуры и открыл беглый огонь. Моряки сплошь и рядом — неважные стрелки, но с такого расстояния трудно промахнуться. Он должен был раз за разом попадать в цель, но никаких следов на темно-серой «рясе» не оставалось, фигура с той же скоростью двигалась к нам, капитан палил…

И тут она, уже будучи метрах в трех от рубки, словно бы дрогнула, встрепенулась, не отвернувшись и не поворачиваясь, как стояла, левым плечом вперед скользнула к борту. Снова язык тумана навис над палубой, как бы слизнул ее начисто. Пропала с глаз. Остался только неподвижно лежавший вахтенный. И туман вокруг, начинавший светлеть и редеть…

Я застыл как вкопанный, и рулевой тоже — штурвала он не бросил, но, кажется, эсминец слегка отклонился от курса. Капитан, медленно-медленно опуская пистолет, рявкнул:

— Полный вперед! Держать прежний курс!

Первая команда могла относиться только ко мне — рулевой никак не мог бросить штурвал. Оцепенение прошло, я кинулся к машинному телеграфу и моментально перевел стрелки на «полный вперед». В рубке воняло пороховой гарью, капитан, не глядя, совал пистолет в кобуру — и удалось ему только со второй попытки. Рулевой тоже словно бы очнулся, чуть переложил штурвал. Эсминец рванул вперед, впереди, по бокам, смутно угадывались буруны рассекаемой воды, но если бы не легкое сотрясение корпуса, из-за которого все трое невольно переступили на месте, никак нельзя было определить резкое повышение скорости: из- за проклятого тумана казалось, что мы стоим на месте…

Справа внизу с грохотом ударила о стенку надстройки дверь из броневого листа, затопотали матросские ботинки: на палубу вылетела авральная команда, рассыпалась по палубе, водя налево-направо стволами автоматов, кто-то кинулся к лежащему вахтенному, кто-то оглянулся на рубку. Команды им «старик» не подавал — просто-напросто они не могли не слышать выстрелов…

Капитан — уже с видом окончательно опамятовавшегося — встал перед нами и негромко распорядился:

— Никому ни слова! Обоих сейчас заменят — и оба ко мне в каюту!

Мы оба все еще пребывали в остатках транса. Не откликнулись, как полагается: «Есть, сэр!», а машинально кивнули головами совершенно по-штатски. В другое время он нас разбранил бы на чем свет стоит, но сейчас явно ни о чем подобном не думал. Приказал только:

— Если выйдем из тумана — малый ход, прежний курс!

И быстрым шагом вышел из рубки, вскоре мы увидели, как он говорит с командовавшим морскими пехотинцами сержантом. Очень скоро эсминец вышел-таки из тумана, под посеревшее к рассвету небо уже без единой звездочки. Я согласно приказу передал в машинное «малый ход».

Вахтенного матроса унесли. Минут через пять нам на смену появились старший помощник и матрос, а мы отправились к капитану. Оба впервые оказались в каюте у «старика», в другое время было бы даже любопытно, но теперь…

Капитан времени не терял. С ходу рявкнул:

— Парни, нужно срочно придумать какое-нибудь убедительное объяснение. Доложим все как было — никто не поверит. Это же натуральная Серая Погибель, вы что, салажата?!

А ведь действительно, она самая, тварь… Вы сами как-то говорили, что легенда о Летучем Голландце у вас давно и прекрасно известна. А легенда о Серой Погибели? Нет? Как же это она мимо вас прошла… У нас в штатах она среди моряков кружит с давних времен: досталась нам в наследство от британцев, но происхождение ее не британское — кажется, все идет от немцев, хотя точно я не выяснял, ни к чему было.

Именно так легенды и моряцкие побасенки и описывают Серую Погибель, неведомо как попадающую на борт корабля, и непременно на рассвете, обязательно в тумане. Насчет дальнейшего известны два варианта — одни говорят, что Серая Погибель каким-то загадочным образом губит только тех, кто, на свое несчастье, окажется на верхней палубе, например, штурвальный на старых парусниках. Другие считают, что она не успокоится,

Пока не уничтожит всех людей на борту, что именно этим и можно объяснить те случаи, когда в открытом море обнаруживали суда, где не осталось на борту никого живого, кроме собак-кошек-птичек. И трупов — ни единого. Судя по нашему случаю, случилось первое…

И правда, кто бы нам поверил?! Пусть даже трем сразу. Капитан повторил, нужно срочно придумать что-то более-менее убедительное, стоит нам возвратиться в порт, немедленно нагрянет комиссия по расследованию. Вахтенный мертвехонек, на лице — легкое удивление, страха нет. Нашего врача не стоит озадачивать вскрытием, все равно через пару часов придем на базу, пусть они и займутся.

Подумав, прикинув, рассудив и обговорив, кое-что придумали. Мы все трое увидели вдруг, как вахтенный падает, словно внезапно застигнутый сердечным приступом — на теле нет видимых повреждений, так что сойдет. Стрельба? Буквально сразу же встречным курсом справа по борту, близехонько, метрах в пятнадцати, прошел неизвестный военный корабль, силуэтом похожий на японский эсминец. Поздно было бы наводить орудия и пулеметы, да и корабль мог все же оказаться нашим, но горячая ирландская душа капитана не выдержала, открыл пальбу. Именно такую запись «старик» и намеревался занести в вахтенный журнал. Не Бог весть какая версия, но ничего другого не придумать…

И ведь пошло! Комиссия, конечно же, нагрянула очень быстро, наши объяснения приняла: у вахтенного, как показало вскрытие, и в самом дело случился обширный сердечный приступ, в просторечии именуемый «разрывом сердца». В тумане, случалось, корабли и гражданские суда не то что расходились в опасной близости, но и сталкивались. Кое-как проскочила и «горячая ирландская душа». Один из членов комиссии, правда, мне задавал (и рулевому тоже) не так уж и хитро сформулированные наводящие вопросы, сводившиеся к одному: а не был ли «старик» пьян? Мы оба категорически заявили: ничего подобного. Другие члены комиссии коллегу поддерживать не стали: капитан был на хорошем счету, какое там пьянство на мостике…