Сахара - Сизя Зике

Когда же я на пару дней возвратился в Бордо, чтобы подыскать механика для собственных конвоев, то вспомнил о нем.

Дикое разочарование. Мне казалось, что я встречу приятеля детских лет, отличного парня. Но очутился напротив пропитанной алкоголем тряпки, валяющейся на самом дне с момента расхода с Сюзи. Он прозябал в какой-то мастерской, которая даже ему и не принадлежала. Сгорбившийся, со слишком длинными волосами, скорее грязный, тип, которому я ничего не мог сказать. Когда мы вышли из бара, в котором он слишком много выпил, рассказывая мне о прошлом, то тут же начал блевать зеленой желчью в канаву.

Не знаю, почему, скорее всего, по причине старой дружбы, или же потому, что он показался мне таким потерянным, я все же предложил ему эту работу.

Он даже не стал возвращаться домой. Оставил все - свою вторую жену, с которой жил после расставания с Сюзи, ребенка - и просто уехал. Разве что позвонил из Барселоны и послал им небольшую сумму денег, которую я ему дал.

- Останешься с нами на следующие конвои?

- Ясное дело.

Он выбрасывает бутылку в окно и тут же открывает следующую.

- Знаешь, Чарли, ты спас мне жизнь. Если бы я только знал, то давно бы уже уехал. Как только подумаю, сколько времени потерял...

- А твоя вторая жена?

- Да, это проблема. Не могу же я оставить ее с малышом. Надо им как-то помочь. Пошлю ей денег.

- Об этом не беспокойся, все нормально. Какая она?

- Ну, не красавица.

- Любишь ее?

- Нет... нет...

- Ну тогда почему ты с ней?

- Сам не знаю. Знаешь, когда Сюзи ушла... Мне было паршиво. Не знаю.

Он заканчивает бутылку и - бах! - в окно, после чего тянется за следующей.

Мы снова болтаем о дружках из Бордо, после чего какое-то время мы молчим. Парень уже начинает походить на моего приятеля из давних времен, перестал пить, что принесло только пользу. Приключение с конвоем и солнце довершили остальное. Время от времени он кидает на меня взгляд и усмехается. Потом вдруг хмурится.

- Слушай, Чарли...

- Ну?

- Ведь ты же трахал Сюзи, правда?

Сюзи, прелестная блондинка. Она бросилась ко мне в постель еще тем самым вечером, когда я впервые вернулся в Бордо и отыскал толстяка Кристиана. Рассказываю все Пейрусу.

Тот открывает пиво и вздыхает.

- В принципе, мне на это наплевать. Все равно же ушла, так что...

Бедняга. Как только начинает о ней говорить, его охватывает печаль.

- Ты все еще любишь ее?

- Да.

- А придется забыть, старик.

Он смеется и трясет головой. Я не отстаю:

- Ну почему ты хочешь портить себе жизнь ради одной-единственной пизды? Ведь других вокруг сколько угодно. Вот увидишь, в Европе я познакомлю тебя с наилучшими машинами мира...

- Чарли, тут же дело не только в этом... Тут кое-что большее...

Отказываюсь от намерения объяснить ему собственную точку зрения на эти вещи. Нет никого более ослепленного, чем влюбленный тип. Раз уж он остается со мной, надеюсь, что при случае разъясню ему парочку основных истин.

Ящик с пивом во время нашего дружеской беседы постепенно пустеет. Посреди ночи мы въезжаем в Сегу. Веду Пейруса в огромное белое здание, стоящее над самой рекой.

- Это мой дом.

В этом небольшом городке я устроил свою штаб-квартиру.

Нажимаю на клаксон, и через минуту Ахмед, мой слуга, распахивает ворота. Въезд грузовиков в сад будит спящих то тут, то там людей. Вскоре нас окружает целая толпа.

- Лабес, шеф Чарли?

- Лабес, лабес.

Я придерживаюсь принципа открытых дверей. Старики, дети, инвалиды живут здесь постоянно, под опекой Ахмеда, которому оставляю необходимые средства.

Вскоре я уже засыпаю на громадной круглой кровати, которая, вместе с стерео-комплексом, составляет единственный предмет мебели моей продуваемой сквознячком комнаты на первом этаже.

***

Утром я чувствую себя значительно лучше. Из моих окон я вижу Африку с открыток. Пироги плывут по Нигеру, на красноватых берегах которого клубится плотная, цветастая толпа. Каждый здесь вопит, покупает, продает. Женщины с обнаженными грудями стирают в грязной воде цветные ткани.

В Африке я всегда поднимаюсь очень рано. Два первых утренних часа самые приятные. Чаще всего, я провожу их с Ахмедом, который готовит мне первый завтрак. Ахмед - это пожилой, весь сморщенный тамачек, возраст которого невозможно определить. Он сопровождал меня еще в первых конвоях, а теперь слишком постарел и занимается домом.

Сидя на корточках у пышущих жаром углей, на которых жарятся куски баранины, он расспрашивает меня про путешествие.

- А Кара, мой двоюродный брат, с ним все хорошо?

- Очень хорошо, Ахмед. Он все еще со мной.

- А Радижах? Ты уже женился на ней?

Очень скоро я войду в семью Ахмеда, потому что он дядя Радижах, малышки-тамачек,

на которой я вскоре женюсь.

- Во время следующего конвоя.

Потом он рассказывает мне про все, что произошло здесь. Когда все остальные приходят где-то через час, я уже совершенно расслаблен и веду их на настоящий завтрак к своему ливанскому дружку, живущему в пятидесяти метрах.

***

Несколько процветающих лавок в Сегу принадлежат двум братьям, ливанцам, которые проживают здесь уже с пару лет. Ливанцев можно встретить во всех небольших африканских городах. У них талант к торговле, они трудолюбивы и умны, в связи с чем довольно быстро становятся богатыми. В Сегу один из братьев, Этьен, владеет заправкой и кинотеатром. Мы стали приятелями, и как раз ему я собираюсь предложить маленькую цистерну. Со вторым, Франсуа, у меня особых отношений не сложилось, хотя он управляет забегаловкой и гостиницей с баром, и как раз у него я традиционно завтракаю. Когда я появляюсь, он выходит, чтобы поприветствовать меня, и мы обмениваемся любезностями. Франсуа спрашивает:

- Как обычно?

- Как обычно.

Как обычно, для меня означает дюжину яиц и стейк весом не менее килограмма. Когда мне хочется больше, тогда я заказываю "дважды, как обычно". Вот такие вот трапезы входят в мое африканское пропитание. Здесь, чтобы к тебе относились уважительно, необходимо быть здоровым и много весить. В качестве торгового короля мне приходится заботиться о собственной репутации. Это причина первая, второй же причиной является то, что мой организм непрерывно сражается с мучающими меня горячками и малярией, которые непрерывно свалили бы меня с ног при первой же слабости.

Джеки единственный, кто есть столько же, сколько и я. Он родился в богатой французской семье, образование сделало из него гурмана, и поесть он умеет. Потихоньку и спокойно он поглощает пищу килограммами. Шотар обжирается, как только может. Пейрус, на которого невозможно глядеть из-за вчерашнего перепоя, ковыряет кусочек мяса и пытается вернуться в форму, поглощая кофе чашку за чашкой.