Темное дело (сборник) - Кубаев Рауфжон Джамилович

Сюткин тоже пристроился поближе, чтобы лучше слышать.

— Короче, — начал Туровский. — Пошли Винни-пух с Пятачком мед добывать. Винни-пух прикинулся тучкой, взял воздушный шарик, как будто это кусочек неба и полетел к дуплу, где пчелы были. Ну, налетел рой, стал кусать Пуха. Он орет: «Стреляй, Пятачок!» Тот выстрелил и попал, естественно, в Пуха. Упал тот на землю, стонет. Пятачок подбежал к нему и спрашивает: «Что с тобой, Пух? Тебе плохо?» А Пух и отвечает: «Плохо? Мне не плохо. Пятачок. Мне — п…ц».

Я знал этот анекдот, но слушал, не перебивая, надо же человеку как-то разрядиться. А Сюткин захохотал. Туровский посмотрел на него странным взглядом: у человека, мол, горе, а ты смеешься.

Бывают иногда ситуации, когда тебе рассказывают анекдот, а смеяться почему-то неприлично. Сейчас был как раз этот случай.

Так или иначе, я понял, что сейчас не самое лучшее время для расспросов. Пусть сживется со своей бедой, все равно он не адекватен самому себе в эту минуту. Отойдет, восстановит способность мыслить отстраненно, тогда и поговорим. А пока — пусть мучается.

Туровский не мог ни о чем говорить, это было ясно. Сюткин понятия не имел, о чем можно говорить, и о чем — нет. Нужно было срочно менять тему.

И я изменил.

— А что там этот, как его? — спросил я, не в силах вспомнить фамилию бузотера-сердечника. — Ну, в медпункте? Успокоился, или до сих пор гусарит?

Туровский медленно проходил в себя,

— Вот, тоже, туева проблема, — неожиданно зло и энергично заговорил он. — Откуда столько безнадежно больных на борту одной маленькой подводной лодки? Как нарочно, отбирали тех, кто может принести наибольшие проблемы.

— У него действительно плохо с сердцем? — спросил я пока еще распорядительного директора.

— С головой у него плохо! — в сердцах воскликнул Туровский. — Самый настоящий псих! Накручивает себя и других. Во время войны его расстреляли бы за паникерство. И правильно бы, кстати, сделали!

— Может быть, ему есть чего бояться? — предположил я.

— Нам всем есть чего бояться! — зло сверкнул очами в мою сторону Туровский. — Этот Калачев — просто истеричка.

— А что говорит Блудов? — спросил его Сюткин.

Туровский вдруг уставился на него, как будто только что увидел.

— Слушайте, — сказал он, будто что-то припоминая, — Вы же с ним, кажется, старые товарищи, я не ошибаюсь?

— Верно, — признался Сюткин.

— Так какого хера вы меня пытаете? — снова разозлился Туровский. — Идите и спросите своего друга. Он вам больше расскажет. И вообще… — начал он и смолк.

— Что — вообще? — старясь не будить в нем окончательно рассвирепевшего зверя, осторожно спросил я.

Из него как будто воздух выпустили.

— Да… — махнул он рукой. — Все летит к чертям, такая классная комбинация пошла коту под хвост, а вы ко мне с этим Калачевым. Да пошел он!

— Комбинация? — вопросительно смотрел я на него.

— «Сафари»! — объяснил он мне. — Мечта, а не проект. Сказка! И с самого начала — черт знает что! То труп, то инфаркт, то объявления дурацкие, то этот Петух, прах его побери! И еще вы со своим Калачевым.

К нам он был несправедлив, но понять его было можно, поэтому я не стал давить ему на психику.

— А что этот Петух? — спросил я как можно небрежней. — Зачем ему лодка?

Туровский в недоумении на нас посмотрел, будто увидел перед собой непроходимых идиотов.

— Вы что? — воскликнул он. — Так ничего и не поняли?! Вам не понятно, зачем лодка этому нефтянику?

— Зачем? — в упор смотрел я на него.

— Разведка! — возопил он, и все присутствующие на нас оглянулись. Он моментально присмирел и заговорил потише. — Разведка…

Мы с Костей переглянулись.

— Это же очень удобно! — приглушенным голосом вещал тем временем Туровский. — Лодка проводит разведку нефтяных месторождений.

Он встревоженно оглянулся и еще больше понизил голос:

— А сейчас, вы думаете, что он там сказал командиру? Ну, Зотову? Он сказал, что раз уж так получилось и мы ложимся на дно, чтобы произвести аварийные работы, неплохо было бы и произвести пробы грунта. В порядке эксперимента. Он сказал, что хозяева лодки, настоящие хозяева, а не «Сафари», были бы очень довольны таким решением командира. И свою зарплату — большую зарплату — он стал бы получать, начиная с сегодняшнего дня. Понимаете?

— А он?

— Кто — он?

— Зотов.

— А-а! — вспомнил Туровский. — Он — молодец. Он сказал, что на двух хозяев одновременно не работает, и что две зарплаты получать не привык. Сказал, что у него контракт, и что пока распорядительным директором являюсь я.

— Ну так что же вы тогда так волнуетесь?

— Это не волнение, — ответил он. — Это — совесть!

— Совесть? — не понял я.

— Совесть, — кивнул он. — Вернее — ее полное отсутствие.

Я посмотрел на Сюткина. Тот смотрел на распорядительного директора с отчетливо заметной тревогой. Подозреваю, что такое же выражение лица было и у меня.

— Объяснись, Максим, — запросто сказал я ему.

— Что тут объяснять? — с мукой почти в голосе проговорил он. — Зотов, командир, не продается.

— И что тут плохого?

— Я, я продаюсь! — пронзительно зашептал он, приблизив к нам свое лицо. — Я — продажная шкура, понятно?!

Мы с Костей молчали, ожидая продолжения. Захочет — скажет. Это дело добровольное.

И он сказал.

— Зотов выгнал нас, сказал, что ему надо работать, и что мы ему мешаем, — индифферентно говорил Туровский. — Мы вышли с этим Петухом в коридор. И вот тут он и предложил мне сумму… Чтоб я не мешал, значит, ему договориться с Зотовым. Большую сумму.

— И ты взял? — чуть брезгливо спросил его Костя.

— А что делать? — усмехнулся Туровский. — Все равно проект накрылся. Это не я, понимаете, не я продал свой пакет акций, не я первый предал. И что теперь? Гордо сидеть на бобах?! Да?!

— Да не кричи ты так, — посоветовал я ему, — видишь, люди оборачиваются. — Сколько взял-то?

И снова он посмотрел на нас недоуменно.

— Ничего я еще не взял, — устало отмахнулся он от нас. — Не будет же он с собой таскать такие деньги.

— Значит, не так уж все плохо? — повеселел я. — Чего ж ты сюда пришел? А, Максим? С нами посоветоваться, что ли?

Он пожал плечами.

— Черт его знает, — признался он. — Может быть, и с вами. Или еще с кем.

— А ты точно знаешь, что он говорит правду? — спросил вдруг его Сюткин, и я воззрился на него: а ведь он прав!

— Да! — только и смог я добавить.

Туровский с надеждой смотрел на нас.

— Зачем ему врать? — неуверенно спрашивал он нас, но в глазах его уже затеплилась надежда.

— Мало ли! — пожал я плечами, — продаться ты всегда успеешь. Пусть сначала документы покажет. Представь себе, как ты будешь разговаривать со своими хозяевами, если он блефует. Ну, а если он не врет, то и продавайся. А не успеешь взять деньги — значит, того Бог хотел.

Это было непостижимо, но он широко улыбался. Мы просто вернули его к жизни. Приятно было на него смотреть, черт нас побери!

— Точно, — твердо сказал он.

В глазах его, наконец, появилась осмысленность. Он уже знал, что ему делать. Вернее, чего не делать. И это, надо признаться, радовало.

— Костя! — услышали мы голос Рябининой и повернулись на него.

Игнорируя вашего покорного слугу, она прошла прямо к Сюткину, взяла его под руку и повела за собой.

— Ты мне нужен! — проговорила она безапелляционным тоном.

Сюткин шел за ней, как ягненок на заклание.

Туровский внимательно наблюдал, как безуспешно пытался я привлечь внимание Рябининой к себе.

Неожиданно он мне подмигнул.

— Поссорились? — прозорливо спросил он с бестактными нотками в голосе.

Я восхитился его умению восставать из пепла, но видом своим этого не показал.

— Идите к черту, господин распорядительный директор, — сказал я ему. — Что-то уж больно быстро вы воспряли.

— На том стоим, — сказал он.

— На том и сгорите, — невнятно ответил я ему.