Записки брюзги, или Какими мы (не) будем - Дмитрий Губин

Неглянцевая жизнь, как и неглянцевая работа, жизнью и работой не считаются.

Большинство моих либеральных знакомых, тоже видящих и чувствующих эти изменения, все же склонны объяснять их общим разворотом страны в сторону СССР, в котором винят власть. Логику я уже описал: если за семь лет правления Путина у нас в мире исчезли друзья, и все приезжие наши враги, то с какого дуба мы должны им улыбаться?

По большому счету, любой человек, приезжающий в другой город и даже просто выходящий из собственной квартиры, становится таким врагом: что ему тут делать? Чего ему у себя не сиделось?

Однако мне кажется, что наши правители есть производное от народа в не меньшей степени, чем народ от правителей. А русский народ сегодня исповедует вполне простую религию: деньги – это все, а все остальное – ничто, и ради всего можно поступиться ничем.

Я далеко ухожу от темы? Нисколько. Если страна подсела на деньги, то уважаемыми профессиями в ней становятся только те, что дают много денег. А содержанием профессии становится добывание денег.

Я видел фантастических отельеров в Испании и Франции; это были семьи, передававшие свой отельчик из поколения в поколение. В одной такой гостиничке в Каннах был потайной сад с замшелыми статуями, и в этом саду сервировали завтрак; восьмидесятилетняя хозяйка разносила, светясь от счастья, круассаны, а потом, так же светясь от счастья, выстукивала на «Ремингтоне» счет за номер. Она меня любила, отель был ее жизнью, каждый клиент к этой жизни что-то добавлял. Я видел в Париже стариков-официантов, молниеносно обслуживавших разом дюжину столиков, при этом не записывавших заказ, а просто запоминавших: они получали удовольствие от этого своего виртуозного лавирования, как получает удовольствие от жонглирования цирковой артист.

У нас я такое встречал лишь в кафе «Клон» на Дмитровке, устроенном на месте знаменитой советской таксистской забегаловки «Зеленый огонек». В «Клоне» фантастической красоты девочка принимала заказ, присев перед столиком, положив на стол руки, уперев в них подбородок и немигающе глядя на тебя. Потом она повторяла заказ слово в слово и так же не отрываясь смотрела.

Это были какие-то просто шелка и туманы, я долго ходил в «Клон» ради нее, пока девушка не исчезла и «Клон» не закрылся.

Это было исключение, щемяще прекрасное на фоне правила.

Общее же правило, повторяю, таково.

Уважается только то, что дает деньги. Работа в сервисе денег дает немного, и неприветливость – это демонстрация, что обслуживающий тебя человек тут временный и вот-вот отчалит в сторону блестящих перспектив.

Ты зашел в магазин посмотреть? Ты нам не нужен, оставляй деньги или выметайся. Ты заехал в гостиницу? Давай деньги и не говори про Европу, а не нравится – сваливай туда, здесь мы все такие.

Деньги – товар – деньги.

Все проявления жизни, к которой относится любопытство, радость, удивление, желание помочь, любезность, улыбка – исключены. Обратите внимание: за границей уличные музыканты играют, чтобы развлечь толпу, развлечься самим, да еще и подзаработать. У нас большей частью играют, чтобы извлечь прибыль из сострадания прохожего к их мучениям, заставить откупиться от вида человека, принужденного играть на улице, – это заработок на шантаже.

Удивительно, что мы заняли всего сто девятнадцатое место.

Неужели есть страны, где деньги значимы еще больше, чем у нас?

2007

С широко закрытыми глазами

Если не давать слово врагам, их место займут фантомы, в борьбе с которыми мы и увязнем.

Есть в Москве, в кишечнике переулков близ Мясницкой, клуб «Билингва», с пивом и музыкой – из числа, что называется, неформальных. Главной его особенностью являются политдебаты, на которые раз или два в месяц специально собираются авторы страничек в Живом Журнале.

Ради дебатов в «Билингву» и имеет смысл идти. Там сходятся в драке и алогубые, нежнолицые блондины, исповедующие арийского типа нацизм, и низколобые, из подмосковных районов, скины, и холеные европеизированные либералы. Страсти кипят нешуточные и непроплаченные; ощущение – будто в трюме «Титаника» близ топки.

Я там помню схватку по русскому вопросу. На дуэли сошлись автор «Духlеss’а» Сергей Минаев – и Константин Крылов, главный идеолог русского национализма в ЖЖ. На стороне Крылова выступила одна вполне себе милая девушка, вынужденная, по ее словам, десять лет назад сбежать из Узбекистана. Судя по недурному брючному костюму и обильным украшениям – побег удался. И вот, позвякивая цепочками и кольцами и ломая, что называется, пальцы, девушка заговорила. О том, что если ее ровесница носит хиджаб, ее это страшно пугает. Что непозволительно, нельзя, живя в России, пять раз в день становиться на коврик лицом к востоку и творить намаз, что это оскорбляет верования и уклад коренных жителей. Что вот ей же в Эмиратах не дадут ходить в мини-юбке, а что ж они у нас ведут себя как дома?! Нет, пусть снимают хиджаб! (Дался ей этот платок!)

Это был прелестный момент.

Ах, если бы это могла видеть ее бабушка в далеких 1960-х! Представляете, что бы сказала она о внешнем виде вот такой фифы?

Проститутка. Агент капитализма. Ни чести, ни совести, срам. Раздавить гадину (ой, нет, это из более поздней оперы).

Но ничего – всего два поколения сменилось, и мы вполне принимаем агентессу империализма в свои ряды и даже позволяем говорить о морали.

Банальная мысль о том, что страхи с развитием общества меняются, но не исчезают, не стоит пафоса предыдущих абзацев хотя бы потому, что неверна. Страх – это материализация неизвестности; неизвестность можно и устранить.

Вот в центре Лондона в 1970-х возник Чайна-таун – с сотней китайских ресторанов и китайских же аптек. Там даже дорожные указатели писаны иероглифами. Можете себе представить, какие крики о гибели России вызвало бы подобное в Хабаровске? А вот лондонцы – ничего, приняли. Почитают кто за честь, кто за достопримечательность. Как почитают за достопримечательность наличие на севере аналогичного индийского района – с запахом карри, с выставленными в витрине сари – и надписями исключительно на хинди. А уж то, что дамы в хиджабах с сумочками от Gucci заполоняют и Оксфорд-стрит, и Гайд-парк – это вообще общепринятая реальность, которая пугает и возмущает, по моим наблюдениям, исключительно русских туристов. Во всяком случае, полиция у них документы не проверяет, и эти два факта – русское возмущение и британская невозмутимость в отношении одного и того же явления достойны внимания.

Дело в том, что лондонцы куда лучше знакомы с тем, что такое инаковость в ее теории и практике; они даже о причинах исламского экстремизма неплохо осведомлены, причем из первых уст. В Лондоне долго читал проповеди имам Абу Хамза Аль-Масри, прозванный Имам Ненависть. Он призывал к созданию мирового халифата, утверждал, что Гитлер был послан для наказания евреев и даже призывал к убийству немусульман. Его в итоге судили и осудили, но покуда суд не вынес вердикт, он проповедовал, реализуя свое право на точку зрения, а лондонские газеты его цитировали, реализуя право читателя знать эту точку зрения.

Правда, это для нашего уха звучит чудовищно?

Правда, мы не хотим такого в России?

Абсолютная правда.

Потому что в свое время мы проглотили: нельзя давать слово террористам, – и не уточнили: а кто, собственно, ставит клеймо «террорист»? Меня на Би-Би-Си когда-то резануло, что в сообщениях о терактах не используется слово «теракт». Но мне объяснили, что его заменяют нейтральными, потому что не имеют стопроцентной уверенности, что это теракт, а не, скажем, провокация спецслужб. И пока доказательств нет (выяснять истину – дело суда), они не имеют права, поддавшись эмоциям, давать оценку, влиять на слушателя и портить репутацию беспристрастного источника информации.

У нас все не так. Приняв, что вердикт может быть вынесен в досудебном порядке, мы позволили и дальше искажать картинку: теперь нельзя давать слово экстремистам, причем под экстремизм попадает абсолютно все, что выросло без разрешения. Нацболы – экстремисты, слова не давать (публика орет: а то! Лимонов – он же нацболо, фашист! – хотя уж к чему-чему, но к фашизму Лимонов отношения не имеет). Скинхеды – тоже экстремисты, это на вкус либеральной общественности (а у меня дома есть фотоальбом «Скины» Гэвина Ватсона, из которого с неизбежностью следует, что первые скины – просто дети окраин и пролетариев, шокировавшие бобби по выходным черными высокими башмаками, белыми галифе, подтяжками, котелками и вскинутыми пальцами в букве «V»). Эстонцы – опять же, враги России, слова не давать (вы хоть раз слышали эстонские аргументы за перенос Бронзового солдата?). Березовский – госпреступник, спонсор госпереворота (и вот на эфире у Соловьева Березовского судит Хинштейн, и понятно, что у Березовского шанса на защиту нет, хотя он есть в суде даже у серийного убийцы). Все эти Закаевы-Басаевы-Дудаевы-Вачагаевы – платные слуги Березовского и террористы, слова не давать (и теперь половине из них уже действительно не дать).