Новый Мир ( № 12 2012) - Новый Мир Новый Мир

Директор предложил министерству мою кандидатуру. Вызывает меня.

— Николай Петрович, министерство предлагает вам ехать на три года в Александрию дублером-наставником главного инженера верфи по судоремонту. Согласны?

Я обескуражен. Будто можно и отдохнуть, как-никак другой режим работы, туристический край. Но горько. Отправляют зарубеж обычно тех, без кого можно обойтись.

— У меня ощущение, что меня отправляют в ссылку.

— Ну почему? Апрелев говорит: пошлите толкового, надежного, чтоб не было стыдно. Разве вы не такой?

Вижу, насильно мил не будешь. Мол, посоветуюсь с женой. Все обдумали. И дети дома останутся с бабушкой, дети хорошие, бабушка еще крепкая. Нина будет возможно чаще приезжать. Тут все одно нет перспектив. Оплата неплохая, за мной и женой сохраняется место прежней работы. Другого выхода не видно.

— Вы человек высокой культуры, присмотритесь, может, пойдете дальше по линии ГУПИКС (Главное Управление Проектирования и Капитального Строительства).

Э, значит — не возвращайся! Не ко двору со всеми твоими знаниями и честностью. “Умные дураки” — пережиток.

Я уехал, а директор добился своего — взят заместителем министра. Потом перешел в Главснаб (ориентировался он талантливо). Не хочу судить однобоко, директор был, конечно, человеком энергичным, уважаемым. Он организовал строительство целого микрорайона с сотнями квартир для заводчан, двух стадионов и много другого. Ловкачом его сделала система безобразного руководства сверху, приведшего к краху экономики. И всего.

Египет

Приняли нас хорошо. Квартиры, полностью оснащенные мебелью и всем инвентарем, были обширнее наших, оставленных дома, и для нас бесплатны.

Море, излишне теплое летом, было достаточно теплым для купания и зимой. Работа — ремонт судов и обучение местных ИТР и рабочих — не так напряженна, как дома.

Оплата... Мы получали вдвое больше, чем дома. И втрое меньше, чем Египет оплачивал труд каждого из нас нашему государству. Объяснялось это тем, что мы имели бесплатный медпункт, консульское обеспечение, страховку. В деньгах это выглядело так: Египет платил 300 фунтов, оплачивал квартиры (порядка 50 фунтов), обеспечивал транспорт для доставки на работу и обратно; оплачивал больницам наше лечение в стационаре, если кто-то из нас заболеет.

Нас — руководящий состав ИТР — часто приглашали в рестораны, на экскурсии. Чем не жизнь?

Однако многое огорчало.

На руки нам выдавали 100—120 фунтов. Когда моя жена уезжала к детям — месяца по три в год, — я получал 80 фунтов, меньше своего переводчика (дела велись на английском, многие египтяне им владели). Личная задача всех советских, командированных на три года, — скопить 18 тыс. сертификатов для покупки дома легковушки. Поэтому все жмотничали. Ни чистильщики обуви, ни парикмахеры, ни содержатели закусочных, ни таксисты, ни мелкие лавочники — продавцы сладостей и орешков — от нас не имели ни монетки. Нас видели и тихо возмущались в “народных” продовольственных магазинах, созданных Насером специально для малоимущих, там продукты были дешевле.

Постепенно население стало воспринимать нас как бедных, нахлынувших сюда для наживы. И что это была за пропаганда социализма, к которому призывал курс новых руководителей Египта?!

То ли дело англичане, долго жившие в Египте до нас! Это были гордые, надменные, не мелочащиеся, принимавшие всякие мелкие знаки подхалимства и услуг, оплачивавшие все. И то, что они иногда употребляли свои стеки, так на то они и вершители порядка. Одевались, держались аристократами.

Обидно было и за наших ИТР. Ну, языков не знали. Я объяснял это египтянам так: наша страна огромна, у нас много работы дома, нам нет надобности связываться с иностранцами; мы здесь на короткий срок и больше никогда не будем за границами, и вообще, русский язык — богат, он лучше английского. Говорил я по-немецки, поэтому слушали.

Низкая общая культура. И даже по специальности — не лучшие наши представители. Откуда-то прислан металлург. Что-то делал в литейке. Когда потребовался нам баббит, он заявил, что он спец по черным металлам. Когда потребовалось закалить деталь, он заявил, что печь не работает, еще не подключена, не опробована. Когда же он отказался дать простую отливку из ковкого чугуна, пришлось пригрозить ему высылкой и заменой.

Лаборатория заводская оснащена довольно полно. Но ничего не делает. Руководитель на первую же получку купил стереопроигрыватель и, уютно расположившись на солнечной лужайке, с закрытыми глазами наслаждается жизнью.

Пришло судно с разбитым брашпилем. Сверлим, берем стружку поломанной детали. Прошу провести анализ. “Все в норме”, — отвечает.

— Проверьте содержание азота.

— Да, в десять раз больше нормы.

— Проверьте, пожалуйста, это важно.

— Проверил, в десять раз больше.

— От вашего заключения зависит наш престиж. Нельзя ошибаться, будьте внимательны.

— Все верно, в десять раз.

Извещаю владельца.

— Выставляю претензию изготовителю, — говорит.

Через пару дней начальник лаборатории:

— Мы ошиблись — азот в норме.

Пришлось браться за всю лабораторию. Через месяц директор — доктор Эффат — торжественно объявляет о вводе в строй заводской лаборатории, зачитывает приготовленный нами перечень возможных механических, рентгеноскопических и прочих анализов.

— Мистер Удоденко, вы разбудили спящую красавицу.

Египетские военные, окончившие училища в Ленинграде, по возвращении назначаются завскладами, зававтомастерскими. Инженер, недавно вернувшийся из Германии, где пробыл 16 лет и потому стал мне особенно удобным для работы без переводчика, поначалу приветливый, даже угощавшийся с женой у меня на квартире, вдруг стал бешено враждебным. Вот как, значит, кто-то внимательно следит и действует.

То-то смотрю: Эффат, поначалу приветивший меня и на банкете заявивший, что “мы не отпустим мистера Удоденко после окончания контракта”, вдруг стал показывать мне спину и разговаривать сухо, официально.

Наши военные спецы — все люди безусловно честные и компетентные — держались в свойственной им манере приветливости, бесцеремонности, боевого братства. Но воспринималось это местными офицерами с плохо скрываемым презрением. Они были воспитаны на английских традициях внешней безукоризненной выправки, глянце и эффекте, эдаком родстве избранных. Наша искренность претила им как низменное панибратство. Увы, в массе своей наши доверчивые люди не видели этого. Поэтому очень удивились, когда им однажды холодно и сухо предложили удалиться.

Штат посольства и консульств заполнен какими-то суетными, озабоченными, угрюмыми человеками. Наш уполномоченный ГИУ (главного инженерного управления) за три года ни разу не улыбнулся, ходил в жару в черном костюме. Когда вернулся в Москву, получил длительный срок за какие-то махинации. Его каирский начальник (полковник), наглый и пустой нарцисс, хвастал, что получает зарплату выше, чем посол. Всем было ясно, он должен отоваривать эти деньги и снабжать подарками начальство в Главке. На взятках вся система!

— Пора бы уж и в ресторан! — говорит он Эффату, смущая нас бесцеремонностью.

— Мы опасаемся провокаций, избегаем, — дипломатически побеждая свое возмущение, отвечает директор.

— Да ничего страшного! Полковник — в гражданском.

ГИУ шлет и шлет все больше представителей в штат. Уполномоченных, координаторов, инспекторов.

— Зачем еще прислан господин N? — спрашивает Эффат. — Разве вы не справляетесь?

— Чтобы согласовать нашу работу, мы ведь из разных ведомств, — ищу я оправдание.

А египетской стороне надо всех оплачивать. А нужды в них никакой, вред от междоусобиц, соревнование рангов. Что там думают наверху? Невольно всплывает подозрение. Открывается представительство Регистра в Александрийском порту. Правильно, думаю, надо выходить на мировые просторы.

Арендуется особняк (очень дорого — месторасположение в порту), автомобиль, телефон. Надо, думаю, окупится, приобретается опыт. Но опять горький осадок — инспекторы не знают языков, общая культура общения — никуда. В порту действует десяток разных иностранных Ллойдов, Веритасов... конкуренция. Видел, наших пригласили только болгары. И спускались они по трапу просто пьяные. Горько. Ну и наши рыбаки, конечно, пользовались их услугами.