Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После церковной службы дядя Уилли-Мэй, мистер Сандерс, попросил меня сесть к нему на колени. Я не взяла жвачку, которую он предложил, но пошла, потому что не знала, что взрослому человеку можно отказать. Потом присела поперек его коленей, но мистер Сандерс притянул меня к себе так, что мой крестец прижался к низу его живота, а макушка уперлась ему под подбородок. Он раскачивал меня. На нем все еще был галстук, в котором он ходил в церковь. Дядя Сандерс дышал мне в ухо, и дыхание пахло яблочными сердцевинками.
Уилли-Мэй вошла в спальню в одной комбинации. На талии у нее проступали пятна пота.
– Сандерс, – разъярилась она, – отпусти девочку и не смей, ***, к ней приближаться! Только тронь еще раз, и я тебя зарежу, ниггер. Ты знаешь, я так и сделаю.
Она схватила меня под мышки и оттащила от него.
Ее дядя сказал:
– Я ничего плохого не сделал.
– Ты мразь, Сандерс, – ругнулась Уилли-Мэй. – Вали отсюда.
Дядя быстро смылся из комнаты, а она крепко меня обняла.
– Ты в порядке? С тобой все хорошо, Дана? Что здесь было?
– Ничего, – ответила я.
– Ты сидела у него на коленях, и все? Он тебя не трогал?
– Нет, – сказала я.
– Господи, помилуй.
– А вдруг…
– Что «а вдруг»?
– А вдруг он меня трогал, но я не заметила?
Уилли-Мэй снова обняла меня с тихим смешком облегчения.
– Боже, – сказала она. – Держись поближе ко мне, пока за тобой не приедет мама.
– Я хочу домой.
– Я знаю, осталась всего пара дней. У Гвен есть кое-какие дела.
В тот вечер она заказала звонок за счет вызываемого абонента и позвонила маме. На следующий день мы сидели на крыльце и чистили груши, когда я заметила вдали старый «Линкольн».
Уилли-Мэй прищурилась, стараясь разглядеть машину в облаке пыли из-под колес.
– Дана, у тебя молодые глазки. Скажи-ка, кто там едет?
– Старый «Линкольн». Это дядя Роли.
– Слава богу, – произнесла Уилли-Мэй. – Слава богу.
Я подумала: «Интересно, что скажет мама о моем виде?» Я не обратила внимания на предостережение мамы Уилли-Мэй не играть на солнце, поэтому моя кожа, и без того темная, обрела еще более глубокий оттенок. От пота выпрямленные и завитые в крупные кольца волосы вернулись к природному состоянию. Пока Роли помогал маме выйти из машины, я почесала грязную голову. Мама была в голубом костюме и такой же шляпке. Даже туфли были цвета воды в бассейне.
– Вы все сделали? – спросила Уилли-Мэй.
– Еще нет, – ответил Роли.
– Я не хотела принимать это решение без Даны, – пояснила мама.
– Какое решение? – спросила я.
– Где мы можем поговорить наедине? – уточнила она.
Уилли-Мэй осмотрелась: во дворе была гурьба играющих детей. Она глянула в глубь дома своей матери, где уж точно было не протолкнуться от женщин, закатывавших банки с овощами.
– Извини, Гвен. Здесь все места забронированы.
Роли предложил:
– Держи ключи. Можете поговорить в машине. Только обязательно включите кондиционер.
Мама взяла меня за руку и улыбнулась:
– Ты похожа на дикого зверя.
За спиной Роли сел на мое место рядом с Уилли-Мэй и принялся фотографировать груши. Она наклонилась к нему и что-то прошептала. Роли улыбнулся.
Он хотел жениться на маме. В ту среду за игрой в тонк он выложил карты на стол во всех смыслах. И сказал:
– Гвен, ты заслуживаешь лучшей жизни. У тебя должен быть муж, которого тебе ни с кем не придется делить.
Сначала она не приняла его слова всерьез. Сказала:
– Спрячь свои карты, а то я все вижу и играть неинтересно.
– Я не шучу.
Мама рассмеялась:
– А что, у тебя кто-то есть на примете? Ты знаешь человека, который захочет меня вытащить из этой ямы?
– Я серьезно, Гвен, – произнес он. – Я над этим думаю уже несколько лет и хочу официально связать свою жизнь с тобой и с Даной.
Мама положила карты на стол рубашкой вверх, будто считала, что они смогут продолжить игру, когда закончат этот неловкий разговор.
– Что ты такое говоришь, Роли? Что именно ты хочешь сказать?
– Я прошу тебя выйти за меня замуж. Быть моей женой. Законно. Честно.
Мама встала из-за стола, подошла к дивану и села на то место, где сиденье было порвано. Роли пошел следом. Он был такой длинный и голенастый и двигался как механизм, приводимый в действие легким ветерком.
Потом продолжал:
– Можем купить себе дом и жить как нормальные люди. На бумаге я и так отец Даны, так что здесь никаких сложностей. И не беспокойся насчет Джеймса. В конце концов он с этим смирится. Он должен понять, что в последние девять лет жил не по совести. Он должен понять, что, если мы поженимся, это будет разумно. Так лучше для Даны. У Джеймса и так есть все, что нужно для счастья одному человеку, и даже больше.
Он взял мамины руки и прижал их к губам:
– Что скажешь, Гвен?
– Ты не сказал, что любишь меня, – ответила мама. – Зачем тебе это? Ведь ты меня не любишь.
– Еще как люблю, – возразил Роли. – Я люблю тебя до безумия. Я люблю тебя всем существом, каждой косточкой. Я люблю тебя, Гвендолен Ярборо.
– Нет, не любишь, – твердила мама.
– Люблю. Полюбил в тот самый день, когда увидел съежившуюся на кровати в общежитии. Пожалуйста, Гвен. Давай поженимся.
– Я не знаю.
– Чего? – спросил Роли. – Не знаешь, люблю ли я тебя или любишь ли ты меня?
– Я точно знаю, что не люблю тебя, – ответила мама. – Не такой любовью. Но не уверена, что и ты меня на самом деле любишь.
Роли откинулся на спинку дивана.
– Не любишь? Совсем?
– Немного, – смягчилась Гвен. – Но ты брат моего мужа. Деверя любят другой любовью.
– Ты не жена моего брата, – отрезал Роли. – У меня нет брата, и ты ему не жена.
– Не знаю, – повторила Гвен.
– Знаешь, – настаивал Роли. – Знаешь. – Он встал с дивана и поставил Луи Армстронга. – Потанцуй со мной, – попросил он, протягивая руки.
– Это не кино, – вдруг разозлилась мама. – Если я с тобой потанцую, от этого брак не сделается вдруг правильным или неправильным решением. Ты просишь меня бросить все, что у меня есть.
– Я прошу тебя выйти за меня замуж.
– Не знаю, Роли, – сказала мама.
Пять дней спустя она, одетая в голубой костюм, сидела со мной на заднем сиденье старого «Линкольна».
– Дана, – начала мама, – что бы ты сказала, если бы дядя Роли стал твоим новым папой?
– То есть
