Зимние солдаты - Игорь Зотиков

Дальше я рассказываю эту главу словами Боба:

«Мальчиком я получал огромное наслаждение от прожигающего солнца, непролазных зарослей, апельсиновых деревьев в цвету, озер и маленьких ручьев, из которых можно было пить воду, зачерпнув ее ладонями. В Южной Калифорнии – стране песка, моря, неба, даже снега, все это было бесплатным и моим, или почти моим.

Хижина бабушки

– Ну, пожалуйста, мамочка! Ну разреши мне! Можно, мам?

И часто она сдавалась на мои уговоры, я хорошо умел ее уговаривать.

Так же, как и дикие кролики вокруг, я мчался босоногий по извилистым тропинкам, по каменистым или покрытым жесткой травой холмам, останавливаясь лишь для того, чтобы вытащить из пятки очередную колючку или перевести дыхание. Подчиняясь непреодолимому чувству исследовать неведомое, я сделал себе маленький заплечный мешок и шел длинными пыльными милями навестить свою бабушку. Она жила в маленькой, освещаемой керосиновой лампой хижине, которую мы называли ранчо, на одной из разрушенных Великой депрессией маленьких ферм на перекрестке дорог.

Там был похоронен мой дед, но я не знал его. Грузовик деда был сбит поездом на переезде задолго до того, как я смог узнать его. Скрипящая ветряная мельница качала воду из скважины для жителей этого уголка полупустыни, одна из струй ее доходила до домика бабушки. Рядом с ним был маленький сарайчик, в котором и вокруг которого все было для меня очень интересно. Здесь кипела жизнь: большие рогатые улитки, ящерицы, ужи жили по берегам ручейка, и я часто готовил их в консервной банке себе на ланч. А вода речушки с громким названием река Святой Анны была необыкновенно нежна, лаская мое тело после длинной, жаркой и пыльной дороги, когда я лежал на ее мелком песчаном дне. Это было время Гека Финна, и именно здесь формировались мои ответы на последующие вопросы жизни.

Боб Дейл на острове Хакамок выглядел, когда мы работали над книгой, так

Сексуальность? Да, мы пытались понять, что же это, спрятанные за высокой травой или апельсиновыми деревьями.

Боль? Мне не нужно было тратить время, чтобы найти ее. В течение многих лет я был самым маленьким в своем классе. В первом классе моей первой любовью была Джойс, самая маленькая девочка. У нас были специальные стулья, на которых мы сидели впереди. Может быть, из-за этого Стенли и Лестер обычно били меня по дороге из школы. Я учился быть терпеливым (мамино влияние тоже играло в этом роль), и во мне росло отвращение к насилию. Я всегда старался поддерживать самого слабого. И ненависть к тем, кто прокладывал дорогу силой, я думаю, возникла именно тогда.

Любовь? Я целовал Джойс около бидонов с мусором позади нашей Школы Свободы. Одновременно, правда, нам приходилось отмахиваться от ос и больших мух. Они летали вокруг остатков завтраков, выброшенных вместе с пакетами, в которых мы приносили еду из дома, в металлические бачки.

Честность? Я стремился к ней. Когда мой отец обратил внимание на конфеты в моем кармане, он пошел со мной в магазин, откуда я их украл, и следил, чтобы я извинился перед хозяином. Уфф! Это был суровый урок честности, и с тех пор я старался изо всех сил.

Отец. Депрессия

Обычно отец не обращал на меня внимания. (Но почему он должен был каждый раз Четвертого июля взрывать фейерверки на пыльной дороге против нашего дома? Даже шестилетним я уже думал об этом). В течение трех лет я ходил в школу и обратно мимо маленького домика почты, в котором мой отец работал почтовым служащим. И только раз или два он вышел ко мне поговорить или пригласил меня к себе. Только много позднее я узнал, что, возможно, в это время он больше интересовался почтальоншами. Это знание помогло мне позднее лучше понять свои поступки.

Почти все мы были детьми родителей, доведенных до нищеты депрессией. Мексиканцы, японцы, белые, негры, китайцы – мы были друзьями. (Те, кто ежедневно избивал меня, были белыми. И даже сейчас, уже почти стариком, я не принимаю расовых различий. Почему я был так чувствителен?) Японский мальчик и я сидели на ветках, недавно срезанных с эвкалиптовых деревьев, окружавших школьный двор, и представляли себя маленькими пилотами самолетов-истребителей, ведущих воздушный бой. А уже через десять лет я вел такой же воображаемый воздушный бой – только на настоящем истребителе и в настоящем небе. И меня учили расстреливать далеких братьев того японского мальчика, тогда как он вместе с родными, скорее всего, был сослан в пустыню, в лагерь для интернированных на время войны японцев.

Арлингтон, где мы жили, был маленьким городком. Население его не превышало пяти тысяч, в основном обитатели маленьких ранчо – убогих домиков на небольших клочках земли. Мои родители держали около пятисот кур, чтобы увеличить доход семьи продажей яиц. Одной из первых моих работ в жизни была работа по содержанию в чистоте клеток для кур. И здесь, на острове Хакамок, пятьдесят лет спустя всепроникающий запах высохшего куриного помета вернул назад ужасные воспоминания об этой работе.

Я жил жизнью маленьких происшествий, которые казались огромными. Однажды бежал домой из школы и прыгнул в кучу пальмовых листьев, оставшихся после обрезки пальм. Острый, похожий на пику зеленый лист впился мне в бедро. С криком боли я упал на бок и почувствовал, что не могу шевелиться. Кто-то побежал за мамой. До сих пор я верю, что в острых листьях этой пальмы есть какой-то яд.

И еще был случай, когда в ответ на вопрос учительницы я сказал: «У мине нету карандаша». Учительница чуть не потеряла сознание. Сто раз я должен был написать на классной доске: «У меня нет карандаша». В тот раз я вернулся из школы домой поздно. Но с тех пор начал обращать больше внимания на свою грамматику.

Заботы мамы

Мама очень любила наш маленький домик на пыльной улице под названием Авеню Давида и содержала его в идеальной чистоте. Все блестело у нее и вокруг домика.

Она все время пела, в основном религиозные гимны, которые я помню до сих пор. Помню всё – и каждое слово их, и мелодии. Иногда мама кипятила нашу одежду на улице, помешивая ее палкой в большом котле, под которым горел огонь. На этом огне она тогда же поджаривала нам и кур, до появления золотистой хрустящей корочки. А когда случилось знаменитое землетрясение на Лонг-Бич, мама сумела вывести нас, всех четверых, из дома самой первой. Правда, во время этой экстренной эвакуации я наступил ногой на гвоздь, что добавило переполоха в нашем семействе. Мама же обычно занималась и наказаниями. Хотя когда основание одной из труб для вентиляции домика нашли сломанным, а это было не моих рук дело, отец почему-то выпорол меня.