Зимние солдаты - Игорь Зотиков

Я думаю, мама слишком беспокоилась обо мне. Может быть, это было связано с тем, что однажды она чуть не потеряла меня из-за ветрянки. Мне было только два месяца, а самой маме всего девятнадцать лет. Мы оба могли тогда умереть. Может, благодаря этому испытанию мы оба потом всегда наслаждались хорошим здоровьем? Несмотря на чистоту и порядок, которые любила мама, она позволила мне и брату вырыть на задней половине нашего участка целую сеть траншей. Мы покрыли их сверху старыми досками, щитами для корма кур и рваными кусками толя, и превратили в настоящий лабиринт.

С одной стороны от нашего дома росли деревья – сливы и грецкие орехи. Скоро я узнал, что сдирание зеленой кожуры с неспелых грецких орехов надолго делает руки темно-коричневыми. Я не знал, кому принадлежали эти деревья, но когда приходило время собирать с них урожай, всегда добывал свою долю.

Если же я шел от дома в другую сторону, то подходил к владению наших соседей Дроунов. Их немецкую овчарку называли «полицейской собакой». Я верил, что она такая и есть, и редко заходил в эту сторону так далеко.

Позади нашего довольно узкого, но длинного участка были поля люцерны и ирригационные канавы, отделявшие нас от соседней индейской школы – Шермановского института. Группы индейцев – учеников старших классов школы, которые казались мне тогда взрослыми, – всегда были видны из нашего дома или на их школьном дворе, или идущими в городок. Нам всегда говорили, чтобы мы не общались с ними.

В том уголке нашего участка, что был за домиками для кур, мы с братом построили «клуб» – домик из кусков фанеры и матов, на которых кормили кур. Как интересно было однажды, возвращаясь из школы, еще от перекрестка дорог увидеть пожарную машину, стоящую около нашего дома! Оказалось, что мой брат сжег наш «клуб», играя со спичками. Огонь не тронул его, зато тронули папа с мамой. Чтобы запомнилось, как велика сила огня, они подержали его руку над пламенем спички.

Рядом с нами находилась и христианская церковь. Мы не посещали ее как истинные верующие, но все-таки ходили туда довольно часто. И я стал ненавидеть каждое воскресное утро, когда надо было «хорошо одеться». А еще существовал и воскресеный день Пасхи, когда надо было «быть хорошо одетым» во все новое! Сейчас, легко вспоминая время, когда мы, четверо детей, одевались в церковь, я, к удивлению своему, не помню других моментов, например, дни их рождения. Почему? Что блокировало эти воспоминания?

На наклонных бетонных скосах ступеней у дверей церкви мы устраивали «бега» для тех улиток, которых нам удавалось поймать в окружающих церковь кустах. Чересчур медленные для наших темпераментов, почему-то эти соревнования очень возбуждали меня. Во всяком случае, были интереснее, чем происходившее внутри церкви. До сих пор я четко помню только гимны и то, что я должен был представлять на сцене. В те далекие годы я должен был петь, танцевать и декламировать, причем обычно в одиночку. И, кроме того, в нашей «грамматической», то есть начальной школе всегда была такая часть пьесы, которую должен был исполнять самый маленький из мальчиков. Позднее что-то, я так и не могу вспомнить что, заставило меня возненавидеть свое участие в любом представлении для публики.

Святое писание было всегда абсолютно недоступным для меня, и я так никогда в нем и не разобрался. Возможно, меня заставили изучать его слишком рано или знакомили с ним каким-то неинтересным образом. Позже меня всегда удивляла разница между учением церкви и тем, как члены ее жили.

Помню, как однажды я ходил с родителями на сеанс медитации и был испуган. Раз или два я видел горящий крест где-то в окружающих нас холмах. И я тревожился.

Несмотря на то, что для мамы самым привлекательным в церкви были ее любимые гимны, она была бы хорошей христианкой, даже если бы не было церкви рядом. Мой отец был другим. Он просто ходил туда.

Именно в этом маленьком городке я впервые заинтересовался аэропланами и начал учиться в авиамодельном кружке при одной из церквей. Здесь мы учились делать модели самолетов и планеров из дерева и бумаги с пропеллерами, вращающимися от «резино-моторов». В школе особенно хорошо шли у меня дела по классу живописи. Я даже получил направление в специальные классы живописи и рисунка. Они проводились раз в неделю в соседнем городке Риверсайд с примерно тридцатью тысячами жителей. До него было миль шесть-семь, и родители разрешили мне ездить туда на троллейбусе. Мои горизонты расширялись. И в этот момент в мою жизнь вошел человек, который ускорил этот процесс.

Великая тетя Кора

Примерно в четверти мили от нашего дома, там, где грязная дорога, которую только мы называли улицей, пересекалась с главным, обсаженным пальмами и перечными деревьями проспектом (в середине которого я садился на свой троллейбус) жили тетя Кора и ее муж.

Отец узнал об этом случайно, когда сортировал почту. Он увидел на конверте с обратным адресом «Буффало, штат Нью-Йорк» знакомое имя. Проведя исследование, он узнал, что мы жили на той же улице, что и его тетя. Она была родом с запада и вместе с мужем приехала в Арлингтон после долгих лет жизни в диких местах штата Аризона. Я узнал все это от самой тети Коры, слушая ее потрясающие рассказы о жизни в пустыне и приключениях ее, жены пионера. У тети Коры не было детей, и она вела себя так, будто усыновила меня.

Тетя Кора – настоящая леди, дарившая прекрасные дорогие книги к праздникам. Тетя Кора – великий знаток нашего мира. Книжные полки в ее доме были заставлены красочными журналами о путешествиях, которые я мог разглядывать, когда она была занята. Тетя Кора – преданная католичка (единственная в моей родне католичка). Никто из родственников, за исключением членов моей семьи, не вызывал у меня такого глубокого уважения, как она.

Итак, дом тети Коры стоял на углу главной улицы и нашей грязной дороги. Собственно угол образовывал не сам дом, а прекрасный парк перед ним. Это было место, около которого люди останавливались очарованные. Здесь были и пруды, полные рыбы, и подстриженные газоны, и ухоженные дорожки, и клумбы цветов, и деревья редких пород. И тетя Кора могла назвать каждое из них даже по-латыни. Я был потрясен. Она сама ухаживала за садом. Я часто видел тетю Кору поливающей свои растения, что было абсолютно необходимо в нашем сухом, жарком климате пустыни, или подрезающей ветки и листья, чтобы пополнить компостную кучу.

Но время от времени она садилась со мной на полосатое полотнище гамака у пруда, и передо мной появлялись картины Рио-де-Жанейро или хребты снеговых Анд. Она и ее муж пересекли эти горы на поезде всего несколько лет назад. Тетя Кора наполнила мой мир новыми героями, подарив мне детскую классику: «Двадцать тысяч лье под водой», «Айвенго», «Тома Сойера». О, тетя Кора! Это она подарила моей сестричке Джорджии в день рождения вечнозеленое деревце ели. Теперь в рождественские праздники мы могли наслаждаться настоящей живой елью у себя рядом с домом, измерять течение времени, наблюдая, как росло в высоту это дерево от праздника к празднику.