Сестры. Дом мертвеца - Белов Александр Иванович

Этих мыслей Зина не выдержала и заплакала. Жизнь прошла, а они что? Превратились в жалких, нищих людей. А ведь работали всю жизнь, не воровали.

Утром Зина добралась до дома и обнаружила, что Колюни по-прежнему нет. Она принялась мыть полы, а на небе скопились тучи, и снова полил дождь. Она вышла на двор, пожухлая трава блестела, казалась новой и свежей. Зина прибрала инструмент, нагрела воды, перемыла посуду и, не зная, что дальше делать, села на лавке под дождем. Он вымочил ей всю голову, голова остыла, и от этого стало немного легче. Тогда она вспомнила, что уже восемь месяцев, как она не делала химическую завивку, вытерла голову полотенцем, переоделась в старое пальто и отправилась на станцию в парикмахерскую.

Поднялась на второй этаж Дома быта и остолбенела. Рядом с парикмахерским креслом стоял парень с жирным желтым затылком и весело болтал с парикмахершей Яной.

– Мужской мастер заболела, – кокетливо уверяла Яна, а он басил, что мужского ему не надо, ему перья на голове нужны синие, на это и женский мастер сгодится, и пытался прихватить парикмахершу за талию, а она уворачивалась и хихикала. Но пока вертелась, она углядела Зину в зеркало и обернулась. Парень обернулся тоже, глаза его сузились, и он тихо, но отчетливо произнес:

– Пошла вон.

Зина не тронулась с места. Они поглядели друг на друга, и он двинулся прямо на нее, наклонив голову, а она стояла, ожидая, что сейчас он ее снесет. Но в последний момент таран не состоялся, он обогнул ее и затопал вниз по лестнице. Зина сделала несколько шагов и бухнулась в кресло.

– Химию сделаешь?

Яна кивнула, взмахнула нейлоновой накидкой и взялась за инструмент.

Зина минут через двадцать пришла в себя и рассказала Яне все. И даже ссадины показала. Та бросила бигуди, села рядом и смотрела на Зину с ужасом и немного с восхищением. Денег за химию и укладку она с нее не взяла.

Когда Зина вернулась с прической, Колюни дома опять не было, был только пустой и чистый дом. Зина затопила печь и пошла к бабе Паше. Пожаловалась, что Колюня пропал, а при каких обстоятельствах, не сказала. Заметила, что свою историю она всем рассказывать не хочет, и это зависит не от человека, который ее слушает, а от нее самой. Точно она испорченный кран, из которого вода то потечет, то перестанет.

Баба Паша в ответ на сообщение о пропавшем Колюне вдруг спросила:

– Может, он помирать ушел? – И перекрестилась.

Зина испугалась не на шутку и стала сперва проситься ночевать, а потом вспомнила, что печь затопила и надо Колюню ждать, а это дело непривычное. Так, наверное, и он ее ждал, не зная, приедет она или нет, будет ли у него еда и выпивка. А тяжело ждать, когда наверное ничего не знаешь.

Зина услышала, как баба Паша вдруг принялась бормотать быстрой скороговоркой: «Умягчи наша злая сердца, Богородице, и напасти ненавидящих нас угаси, и всякую тесноту души нашей разреши. На Твой святый образ взирающи, Твоим страданием и милосердием о нас умиляемся и раны Твои лобызаем, стрел же наших, Тя терзающих, ужасаемся. Не даждь нам, Матери благосердныя, в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути, Ты бо еси воистину злых сердец умягчение».

Да что же это, подумалось Зине, баба Паша, верно, решила, что я с Колюней враждую, а ведь онто, если и колотил меня, так от избытка чувств. Потому что любил! А вот когда бесчувственно бьют, как собаку на улице пинками, это уже другое, это звериное, а не человеческое, и простить этого никак нельзя. И умягчение не помогает. А вот еще что: даже и плакать не хочется, только тоска душит, как та удавка на шее.

Проворочавшись на постели в пустом доме до утра, Зина решила, что ждать – хуже некуда и надо хоть что-нибудь делать. Неужели она будет сидеть дома и бояться бандитов на дороге? Она собралась, поправила на голове съехавшую набок укладку, надела бусы из темного янтаря и отправилась за товаром на оптовку. По пути завернула в Крючкове, где еще оставались дачники, попила кофе у Мариванны и забрала у Арсения письмо, чтобы бросить его в почтовый ящик. У Мариванны даже и в дождливую погоду посидеть душевно, салфетки какие- то, картинки – пустяки, а не скучно, не тоскливо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вернулась она уже вечером, после шести. Тут и ждали ее новости. Дома все было разгромлено, значит, Колюня объявился. Она страшно обрадовалась, но выяснилось, что преждевременно. Сокрушив дом, он снова исчез, и Зина направилась к тете Паше.

Но тетя Паша лежала в кровати и постанывала. Она зашиблась. Отпоив старушку настоем, Зина выслушала горестную хронику происшедших событий.

В полдень старушка отправилась на колодец, и тут с Зинкиного чердака раздался Колюнин крик: «Ложись, бабка, стреляю!» и раздались выстрелы. Бабка со страху упала и встать не могла, только кричала. На крик и выстрелы выбежал старик Менякин с псом Козлом, и как только они появились на дороге, в них тоже начали палить. В результате Колюня поранил Козла в ногу, старик убежал, а Пелагея так и осталась валяться в пыли и встать сама не могла, так зашиблась. Подвернула ногу. И только через час объявился пьяный Колюня и поднял ее. Дотащил до дому и объявил, что теперь он обзавелся ружьем и подался в разбойные люди, так что все берегись. А сделал он это потому, что его баба Зинка есть его вещь и колотить ее имеет право только он лично, а больше никто.

Постреляв для тренировки в собственной деревне, Колюня отправился на узловую. Там он зашел в парикмахерскую и потребовал, чтоб его побрили наголо.

Но на это вертлявая поблядушка, гадючка, подстилка полковничья, заявила, что мужской мастер заболела.

Тогда Колюня наперезадор запер дверь парикмахерской шваброй изнутри и заявил, что она отсюда не выйдет, пока его не побреет. Та хмыкнула, достала машинку и принялась за дело, но побрила клочками, где короче, где длиннее, в общем паршиво. Гадюка безрукая оказалась, и Колюня решил ей денег в таком случае не давать, о чем и предупредил. Не" успел он встать с кресла, как она давай угрожать милицией. Тогда он ей деньги выдал, но возле двери харкнул на пол, а она огрела его шваброй по спине.

Дальше Колюня с этой гадюкой воевать не стал, а наоборот, решил все по-хорошему объяснить. Доказать правоту. Сел назад в кресло и заявил, что вместо души у нее камень. Нужно понимать, когда у человека беда, ненависть внутри, и не требовать с него денег. Не усугублять. На что Яна тут же возразила, что вот заезжала Зина, так у той и вправду беда. Хорошей женщине что ж и не посочувствовать.

– Хороших женщин не бывает, – опроверг ее Колюня, – бывают полезные и вредные. Зинка когда-то была полезной, а нынче с цепи сорвалась. И алименты мне за напрасно прожитые с ею годы платить отказывается. А я ведь свою молодость и силу на нее извел. Но пидарасов этих надо проучить.

Яне стало интересно. Она по такому случаю снова схватила машинку и уравняла Колюне голову, убрав клочки и кочки. План он ей свой не рассказал, но намерения сформулировал ясно.

Засаду у шоссе Колюня обдумал тщательно. Выбрал место в лесочке перед поворотом, где все тормозят, и такое, чтобы было повыше, но внизу, если скатиться, начинался заросший овраг, и по нему можно было убегать под прикрытием кустов. Прямо за оврагом начиналось болото, но Колюня хорошо знал там тропку, потому что ходил сюда за голубикой. За болотом, под корневищем дерева, он соорудил себе подобие шалаша, принес из дома котелок и чашку, не зная, сколько времени потребуется, чтобы выждать врага, а сам залег у дороги и принялся караулить черный автомобиль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ждать пришлось недолго. Всего-то полдня прошло, как этот гроб прокатил в сторону узловой, и ясно было, что к вечеру, а может быть, и раньше, он будет возвращаться в город. Колюня до шести вечера не покидал места, не пил, не ел, озверел от комаров, и когда «паджеро» появился, он уже осатанел окончательно. Но сделал все спокойно, по плану: выстрелил по колесу, и оно начало спускать. Пока пассажиры выруливали и разбирались, он перезарядил ружье.