Сотерия - Яна Бендер

Я зашла внутрь и села к камину, пока он бегал в спальню за своей одеждой. Потом он спустился в гостиную, предложил что-нибудь выпить, но я отказалась. Меня клонило в сон.

Он проводил меня на второй этаж, зажег камин в спальне и оставил меня одну.

Я не могла уснуть. В голове всплывали образы Ангелины, Германа… Я представляла, как он грубо обходится с ней, как разрывает её плоть, заставляя кричать, стонать, извиваться от боли. Мне казалось, что он способен уничтожить её, сжечь, превратив хрупкое тело девушки в пепел.

Элиму тоже не спалось. Поднявшись наверх, он осторожно заглянул в комнату.

– Заходи, я не сплю, – пригласила я его.

– Почему?

– Не могу и всё.

Он сел на край кровати.

– Мне холодно, – пожаловалась я.

– Здесь очень тепло, – заметил он.

– Наверное меня морозит.

Он лег рядом, завернул меня в плед и обнял. Через несколько минут я окончательно согрелась и заснула.

Утром раздалось пение птиц, и я открыла глаза. Элим спал рядом. Я прислушалась к своему телу. Вроде, никаких странных ощущений. А он – кремень. Хотя мог бы позволить себе и лишнего.

– Доброе утро, – проснулся он.

– Доброе, – улыбнулась я.

В дверь сильно стучали.

«Герман» – подумала я.

Хозяин дома спустился вниз и открыл гостям.

– Она у тебя? – услышала я знакомый голос.

– Спит наверху.

Затем раздались шаги по лестнице, и в спальне показался он.

– Собирайся, пошли, – приказал гость.

– Куда? – испугалась я.

– Домой.

Я быстро оделась, хотя, что мне было надевать? Разве что, балетки. Он вывел меня на улицу и потащил в сторону своего дома.

– Прекрати! Мне больно! – крикнула я ему, когда он взял меня за руку.

– А мне не больно?! – возразил он. – Мне не больно видеть тебя в постели с этим полузверем?

– Можешь быть спокоен! Ничего не было!

– Откуда теперь мне знать?!

– Хочешь проверить?

Он остановился и, взяв меня ладонями за лицо, заглянул в глаза.

– Хотел бы, давно уже сделал! – строго произнес он.

Я тяжело сглотнула. В висках бился пульс.

– Прости, – прошептала я.

Мне больше нечего было сказать. Он крепко обнял меня, и я забыла все обиды, проблемы, ссоры.

– Будь добра, возвращайся в следующий раз ко мне, а не к охотнику.

– Хорошо, – пробурчала я из глубины его объятий.

7.10.

– Яна… – такой знакомый голос настойчиво разбудил меня, – Яна… Ну, просыпайся уже!

Я открыла глаза. На краю моей кровати сидел Ваня.

– Сколько время?

– Чуть больше семи.

– Филин приехал?

– Да, только что.

Я села на постели и повернулась к Герману. Он ещё спал.

– Температуру мерили? – спросила я у санитара.

– Чего вдруг ты вспомнила? – удивился он. – Мерили. Каждый день в шесть утра, пока ты спишь.

– А вечером во сколько?

– А вечером у нас не измеряют. У нас, почти все, соматически здоровые. Кто заболел, тому и утром, и вечером, и в день по нескольку раз.

– И сколько у него утром была?

– Идеальная. Тридцать шесть и шесть.

– Хорошо.

– В тренажерку сегодня пойдем?

– Да, ему надо восстанавливаться.

– Ну, он уже заговорил. Я никогда не слышал его голоса.

– Мне сначала показалось, что всё это мне приснилось.

– Нет, я тоже был здесь. Подтверждаю.

– Ладно, – произнесла я, вставая с кровати, – пойду умоюсь, надену белый халат, а потом к Филину.

7.31.

Забежав к сестре-хозяйке, я отправилась на второй этаж в кабинет главного врача.

– Николай Васильевич, – спросила я, постучав, – можно?

– Проходите, – ответил он, откладывая истории болезней.

– У меня к Вам очень серьезный разговор, – садясь за стол, куда он мне указал, говорила я.

– Я Вас слушаю.

– Когда я пришла сюда неделю назад, Вы обещали мне дать два месяца на лечение Германа Верского. Но Вы не предупредили меня, что мне придется сталкиваться с кознями сотрудников, для которых жизнь и судьба данного пациента – пустой звук, а также способ насолить мне.

– Кто же Вам мешает работать? Санитар?

– Если бы. Человек, который возомнил себя на Вашей должности. Еремеев.

– Так… – тяжело вздохнул Филин. – Что же он натворил?

– Он удумал перевести моего пациента в общую палату. Хотя я ему говорила, что это не входит в его обязанности, и давать такие распоряжения может только мой руководитель, то есть Вы.

– Он объяснил Вам свое желание перевести Германа?

– Он сказал, что, раз достигнута ремиссия без помощи препаратов, значит он больше не опасен для окружающих.

– Вздор! Обострение может случится в любую минуту!

– Что посоветуете теперь делать? – в надежде на помощь, спросила я.

– Продолжайте лечение. Никто никого никуда не переведет. А Еремееву я объявлю строгий выговор.

– Благодарю.

Я встала из-за стола и прошла к двери.

– Кстати, есть какие-нибудь результаты? – поинтересовался Филин.

– Сегодня ночью он заговорил. Его речь была четкой, ясной, без каких-либо патологий.

– Я рад. Искренне надеюсь, что Вам удастся его восстановить до октября.

Я попрощалась и вышла из кабинета.

Это была победа!

7.58.

Я чуть ли не вприпрыжку забежала в палату. Герман сидел в кресле-каталке, а Ваня расправлял постель.

– Чего ты такая довольная? – удивился санитар.

– Никто никого никуда не переводит. Всё остается как есть!

Мой подопечный грустно улыбнулся.

– Что-то не так? – спросила я и, осмотрев себя, поняла, что не сняла халат. – Ты из-за этого?

– Нет, – ответил он.

– Сейчас приду, – объявил Ваня и вышел из палаты.

Я подошла ближе к Герману.

– Мы победили, почему ты грустишь?

– Мне обидно за тебя.

– Вот как? – я не ожидала такого ответа.

– Ты из кожи вон лезешь, чтобы вытащить меня из этой жизни, а я даже не в силах тебе помочь.

– Ты помогаешь мне морально, скажем, вдохновляешь на подвиги. Когда мне приходится в очередной раз отстаивать твои права, я чувствую за своей спиной твою силу, крылья, которые ты мне даришь…

Он покрутил колеса кресла и подъехал ближе ко мне, так, что наши колени соприкоснулись. Он подался вперед.

– Сними эту мерзость! – попросил он, расстегивая пуговицы моего халата.

– В медицине есть не только психиатры.

– Плевать. У меня дурные ассоциации.

Верхние пуговицы, до которых он не смог дотянуться, я расстегнула сама и бросила халат на спинку кровати.

Он посадил меня на свои колени и прижался лбом к моему плечу.

– Ты сегодня вечером уедешь? – с трудом спросил он.

– Если ты не хочешь, могу остаться…

– Нет, родители скучают по тебе.

– А где твои родители?

– Теперь не знаю.

– Ты хотел бы их увидеть?

Он отстранился и посмотрел на меня. Я сделала вопросительную гримасу.

– Честно? – уточнил он.

– Желательно, – добавила я.

– Очень, – словно боясь признать свою слабость, говорил он.

В