Очерки современной бурсы - Алексей Чертков

Оправдание выглядело слишком наивным. Настоятель также скрывал от Андрея указ патриарха.

В понедельник Андрей позвонил протопресвитеру и доложил, что причт не желает выполнять его указаний.

В телефонной трубке послышался голос:

— В воскресенье вы получите свою долю, не беспокойтесь.

Действительно, в следующее воскресенье после дележа кружки, на который Андрея так и не пригласили, отец Кирилл, уходя домой, швырнул дьякону пачку денег:

— Получай, Иуда!

Андрей посчитал деньги и — ахнул. В пачке было пятьсот рублей! Пятьсот вместо тридцати, которые он получал еженедельно прежде. Дележ его доли, оказывается, прибавлял каждому священнику примерно четыреста рублей в месяц.

Решение отца протопресвитера вызвало ненависть священников к Андрею. Теперь с дьяконом никто слова не молвил. Лишь по воскресеньям пастыри божий бросали ему деньги. Требовалось огромное напряжение воли, чтобы не только служить в такой обстановке, но и искренне молиться за службой.

Андрею стоило больших усилий не сообщать о случившемся жене. Он решил этого не делать: Маша ждала ребенка, и Андрей не хотел ее расстраивать. Он только рассказал ей, что ему прибавили жалованье и им будет теперь легче жить, а через некоторое время они смогут приобрести жилье поближе к Москве.

— Милый, — нежно сказала она, — как будет хорошо! Ты сможешь ночевать дома, мы будем всегда вместе.

— Ты не жалеешь, что вышла за меня замуж?

— Что ты, дорогой! Я с гобой счастлива, слишком счастлива. Мне по временам кажется, что я не заслужила такого счастья, что оно недолго и вдруг случится что-нибудь…

Андрей возразил ей:

— Молчи! Все будет хорошо. Скоро я буду священником.

— А ты счастлив?

— С тобой — очень!

— А службой своей доволен?

— Да и нет.

— Почему?

— Служить в церкви мне нравится, а вот с коллегами…

— Не век тебе служить в этом храме — переведут в другой…

— Боюсь, что и там будет не все ладно.

— Экий ты у меня неуживчивый, — пожурила его Маша. — Надо со всеми ладить.

— Понимаешь, Маша, ладить я умею. Но бывает так, когда ладить — значит идти против совести.

— Ты от меня что-то скрываешь!

— Трудно мне, Маша.

— Да что с тобой сегодня?

— Служба в церкви не просто служба: отбыл свое и ушел. Это дело всей жизни. Не понимаю тех людей, которые так себе, не то священники, не то нет. По должности он священник, а по жизни нет. Я не могу и не хочу быть таким. Уж либо я служу церкви, либо нет.

— Но ведь ты служишь…

— Не то я встретил, что ожидал: не церковь, а лавочка какая-то… Деньги мы с людей собираем, и большие, а разве мы души их спасаем, разве мы об этом думаем, разве мы этим заняты?

— А чем же?

— Внешность все это, видимость одна. Далеки мы от истинного христианства, как небо от земли.

— Кто тебе мешает жить, как совесть подсказывает?

— Попробуй! Нужно всю церковь перевернуть, чтобы жила она так, как Христос учил. Мне одному это не под силу, а бог молчит, не вмешивается. Скажи, Маша, почему? Может, его и нет? Может, выдумка все это?

— Ты сегодня не в себе! Отдохни. Никому таких слов не говори, а то выгонят тебя нз церкви, не видать тогда нам с тобой ничего. Будь, как все, — вот мой совет.

…Прошло несколько месяцев. Андрея посвятили во священники и назначили служить в кладбищенскую церковь. С материальной стороны это было выгодное назначение: кладбищенские церкви были одними из самых богатых. Молодые супруги смогли купить в пригороде Москвы комнату в частном доме. Жизнь их стала более нормальной. Для полного семейного счастья не хватало только ребенка. Но и он должен был вскоре появиться: Маше оставался месяц до родов.

Наступило рождество. Вернувшись домой от всенощной, Андрей застал жену за последними приготовлениями к празднику.

— Опять ты меня не слушаешься, Маша, — пожурил ее муж. — Зачем ты утруждаешь себя?

— Я ничего особенного не делала, — оправдывалась она. — Нельзя же тебя оставить без праздника? Ты и так у меня никуда не ходишь. Надо, чтобы дома тебе было приятно.

— Родишь малыша, тогда и будешь хозяйством заниматься, а пока слушайся меня: «Жена да боится своего мужа!»

— Ух, как боюсь! — Маша сделала испуганное лицо, и оба рассмеялись.

— Давай прославим вместе Христа, — предложил ей Андрей.

Они оба стали перед иконой, и Андрей запел:

— Рождество твое, Христе боже наш…

Затем сели поужинать.

— Маша, завтра ты думаешь быть в церкви? — спросил Андрей.

— Конечно, — ответила Маша.

— Не ездила бы…

— Не лезь в бабьи дела, мужичок! Сами знаем.

— Смотри, боязно мне за тебя, беспокоиться буду.

— Не беспокойся. Бог не без милости. Приучил ты меня в церковь ходить, теперь не могу в такой праздник дома сидеть. Пойду.

— Только осторожно. Долго не стой за обедней, народу будет много. Могут затолкать.

— Не волнуйся.

— Спокойной ночи, Маша. Я рано утром уеду. Ты спи, а я еще должен богу помолиться: завтра обедню служу.

— Спокойной ночи, дорогой!

Андрей стал читать положенное священникам перед обедней «правило к святому причащению». Оно содержало много молитв, так что чтение их отнимало около часу. Пока он молился, Маша уснула.

Наступило утро. Андрей уехал в храм. Шла рождественская обедня. Народ переполнил церковь. Андрей, совершая службу, поглядывал, не пришла ли Маша. Однако жены не было видно.

«Странно, — думал Андрей, — Маша не любит опаздывать. Может, я ее за народом и не заметил?»

В этот день молодой священник особенно горячо молился, прося бога послать Маше безболезненные роды и здоровенького младенца.

К концу обедни, только священнослужители успели причаститься, как в алтарь вошел церковный сторож. Андрей заметил, что он был бледен и чем-то взволнован. Отозвав в сторонку отца настоятеля, сторож сообщил ему что-то на ухо.

— Подождите до конца службы. Я скажу сам, — донеслось до Андрея.

В этот момент ему надо было выйти с чашей причащать. Служба всецело захватила его. Едва кончилась обедня, настоятель отозвал Андрея в сторону и тихо сказал:

— Отец Андрей! Мужайтесь! Уповайте на бога! Я должен сообщить вам страшную новость.

— Что-нибудь с Машей?

— Ее уже нет…

— Как?!

— Сторож не сообщил мне подробности. Знаю только, что она шла в храм и попала под машину…

Наступили мрачные дни в жизни Андрея. Он не мог ни о чем думать, ничем заниматься. Ему казалось, что со смертью Маши погибло все, и жизнь утратила для него всяческий смысл. Особенно тяжело было находиться дома, одному. В том самом доме, который они благоустраивали вместе, где всякая мелочь напоминала о ней…

Андрей старался найти хоть какое-нибудь утешение в молитвах об упокоении ее души. О малыше же, не успевшем родиться и некрещеном, церковь запрещала молиться. Одна надежда оставалась у отца: господь сам примет ангельскую душу ребенка в райские обители — ведь он безгрешен.

С каждым днем Андрея все больше мучил неотвязный вопрос: «Зачем бог попустил этому случиться?»

«Конечно, пути господни неисповедимы, ему виднее, но и нам разум дан; должны же мы понимать хоть что-то, что совершается с нами, — мучительно думал он. — Чем прогневила бога Маша? Ну, а младенец — ангельская душа, чем он не угодил ему, не давшему на свет ребенку появиться? Кто сможет объяснить все это? Неверующий скажет: случай! А мы… чем оправдать мы можем страдания людей не только грешных, но и тех, кто невинен с самого рождения?»

В душе Андрея поднимался бунт, бунт против бога, повинного в бесчисленных страданиях и гибели людей. «И этому коварному и злому существу мы, священники, поем хвалу, благодарим за «благодеяния». Но где они? Поем в церквах: «Вся премудростию сотворил еси, слава ти, господи, сотворившему вся!» Так в чем премудрость божия? Быть может, в том, что он устроил мир, заставил двигаться планеты по орбитам? Но это ли заслуга и его ли? И, даже приписки нее это богу, я утверждать могу: не сделал он важнейшего, что должен был бы сделать: не смог устроить так, чтобы люди в счастье жили, чтоб не было бессмысленных страданий на земле, несущих смерть, несчастья, гибель невинным детям. Отец жестокий и тот не мог бы оставаться равнодушным к страданиям детей своих. А говорят, бог видит их. Так можно ли любить такого бога?!»

ОСТАТКИ ВЕРЫ

Андрей продолжал служить. Но теперь он не мог уже славословить бога искренне. Он кривил душой, потому что благодарности к богу не чувствовал не только из-за своего горя, но также из-за слез, которые он ежедневно видел у приходивших к нему людей. Редко кто спешил сюда, когда у него все было благополучно. Большинство верующих толкало к богу безысходное горе. Была ли это болезнь, от которой человек не мог избавиться при помощи врачей, было ли это семейное горе — все это заставляло их обращаться к богу и к Андрею, как его служителю, в надежде облегчить свою участь.