Записки о французской революции 1848 года - Павел Анненков

Второй раз, когда он выставил себя единственным защитником народа: «Ne croyez pas citoyens qu je sois le moins du monde découragé; malgré tout ce qu'on pourra dire, je défendrai toujours la cause du peuple»[234].

Вся Палата поднялась как один человек, крича: «Nous sommes tous dévoués à la cause du peuple»[235].

Луи Блан принужден был откинуться на другую сторону и радоваться, что он был причиной такого прекрасного движения. Проект нового министерства, несмотря на подпору Барбеса, разрушен был несколькими едкими словами работника Пепена: «Je ne demanderai donc pas un ministère du progrès parce que je ne connais pas encore le ministère de la routine (très bien). Et quant au ministère du travail, il existe dans le ministère des travaux publics (bravo)… Mais nous comprenons parfaitement et je dis nous car je suis ouvrier (applaudissements), nous comprenons que la condition du travail – c'est l'ordre. Quant à la commission du Luxembourg, je ne dirai pas qu'elle est coupable, car je ne crois pas qu'on puisse être coupable qu'on n'a rien fait». (Rires et applaudissements)[236].

Пепен предложил составить следственную комиссию для узнавания настоящего положения работника во всей Франции, и Палата, ненавидевшая Луи Блана наравне с Ледрю-Ролленом, с жаром ухватилась за эту мысль для отстранения первого без опасности и единодушно решила создание комиссии в 36 человек по 2 с каждого бюро под именем commission d'enquête pour les travailleurs[237].

Затем в следующее заседание 11 мая Палата положила образовать комиссию для составления государственной конституции посредством прямого выбора ею самой людей из всех партий и всех оттенков. Потом она перешла к обсуждению собственного устава и в конце заседания получила из Правительственной комиссии при благодарственном письме [список] сообщение: это было назначение министров, сделанное уже (неразборчиво) Юстиции – Кремье; иностранных дел – Бастид [основатель], один из основателей «National», у него помощником, sous secrétaire d'Etat[238] – Жюль Фавр; военный – Каваньяк, помощник – Ширас{218}; морской – вице-адмирал Кади; внутренних дел – доктор Рекур; публичных работ – Трела (доктор «National»); торговли и земледелия – Флокон; просвещения – Карно, помощник – Жан Рейно; духовных дел – Батмон, вскоре отказавшийся, причем м<инистерство>, нарочно для него и отделенное от министерства просвещения, соединилось с последним по-прежнему; финансов – Дюклер{219} (из «National»); мэр Парижа – Мараст; префект полиции – Коссидьер. Наконец, государственным секретарем к Правительству взят Паньер, с правом совещательного голоса. Три четверти всех этих людей принадлежали к партии «National», как и большинство самого Собрания. Последнее заставило сказать кого-то: «ce n'est pas l'Assemblée Nationale, mais bien l'Assemblée du National»[239].

12 мая Собрание снова занималось комиссией конституции, положив составить ее из 18 членов, своим уставом, причем решило воспретить подачу просьб лично и прием какой бы то ни было манифестации. Это [должно было] было сделано уже ввиду клубных замыслов и должно было нарушиться через три дня. Между тем депутат Воловский требовал объяснения у Ламартина касательно польских дел; последний назначил ответ на завтра, субботу 13 мая, и [обещал] обязался представить отрывки дипломатической переписки по этому предмету.

Здесь мы остановимся. Мы видели при начале месяца [состояние умов] ожесточенное состояние умов в клубах и у работников при известии о руанских происшествиях, к этому присоединилась теперь новая экситация, именно, получены были известия из Польши, во-первых, о предательском изгнании польских эмигрантов из Кракова{220} после битвы на баррикадах, а потом поражение Мерославского в Позене{221} и кровавых неистовствах, произведенных в Герцоговине немецкой партией. Впрочем, если судить по взаимным обвинениям, как поляки, так и немцы повторили в этой несчастной земле самые канибальские сцены варварских времен. Один из депутатов Бреславского конгресса{222} рассказывал мне, например, что в какой-то деревне мужики-немцы подрезали у 30 человек польских раненых коленные жилы, чтобы [воспретить] сделать неспособными к продолжению службы. Правда и то, прибавил сам молодой делегат, что поляки окружили деревню, избили всех от мала до велика и срыли [хижины] деревню до земли. Как бы то ни было, но польский вопрос, находящий сочувствие в душе француза, присоединился теперь к другим, достойным негодования, почерпнутым из хода внутренних дел. Еще 6 мая в заседании клуба des Amis du peuple (salle Montesquieu) Распайль предложил снести в Национальное собрание следующие два предложения, обсужденные в клубе и которые мы предлагаем в сокращении: «Première délibération. Considérant 1) Que la conquête de nos libertés sera en péril tant qu'il restera en Europe un people qu'on opprime; 2) Que le devoir d'un peuple libre est de voler au secours de tout peuple opprimé… 3)… 4)… que notre politique égoïste et effrayée semble avoir prêté main-forte aux tendances liberticides des avis coalisés… 5) que les peuples n'avaient levé le saint étendard de l'insurrection qu'en marchant sur nos traces,… que yaincus, ils ont droit de nous accuser de leur défaite… Par ces motifs… le club demande par acclamation à l'Assemblée Nationale qu'elle décrète incontinent: a) que la cause de la Pologne sera confondue avec celle de la France, b) que la restitution de la nationalité Polonaise doit être obtenue à l'amiable ou les armes à la main, c) qu'une division de notre vaillante armée soit tenue prête à partir immédiatement après le refus qui serait fait d'obtempérer l'ultimatum de la France. Et ce sera justice et Dieu bénira le succès de nos armes. Deuxième déclara tion Considérant 1) Que le peuple rouennais a été victime d'un infâme guet-apens: 2) Que la réaction royaliste avait tout préparé de longue date pour assouvir ses veilles rencunes… 3)… 4)…; 5) Que la magistrature du régime déchu semble avoir été la cheville ouvrière de cette levée de boucliers… 6) Que les chefs militaires ont prêté les mains à cette atroce boucherie… Par ces motifs… le club arrête, qu'une pétition sera portée à l'Assemblée Nationale par son président. à l'effet d'obtenir: a) Que les prisonniers incarcétés à la suite de ces journées de lugubre mémoire soient mis incontinent en liberté; b) qu'une instruction soit commencée à Paris contre les auteurs et les instigateurs de ces massacres, c) que les chefs militaires qui en ont été complices soient incontinent distitués et leur conduite déférée à un conseil de guerre, d) que la magistrature entière de Rouen soit destituée et remplacée par des magistrats républicains, e) que le vieux Franc-Carré{223} soit mis en état d'arrestation, comme prévenu d'avoir organisé de complot liberticide; f) que le procureur-général… soit appréhendé au corps, comme prévenu du même crime… g) que les troupes soient retirées de Rouen, h) que la ville de Rouen soit condamnée à une indemnité en faveur des victimes et des parents des victimes de cet attentat liberticide. Et ce sera justice et la leçon profitera à quiconque aura envie de recommencer désormais. Raspails, président, Kersousie{224} etc…»[240]

Документ этот особенно замечателен тем, что он сделался впоследствии, так сказать, ультиматумом народа и был прочтен как таковой с Собрания 15 мая. Судорожная деятельность Распайля не прекратилась после этого: В журнале своем «Ami du peuple» он утверждал, что существует красная книга le libre rouge (на подобие той), в которой Лудвиг Филипп записывал издержки на подкуп опасных людей и что в этой книге блестит имя Мараста на сумму 100 т. франков, выданную ему за поддержку закона о фортификациях. Разумеется, никто, кроме Распайля, этой книги не видал. В другой раз его докторская ненависть к своим собратьям выказалась довольно забавно: он заверял публику, что Правительство желает отделаться от февральских [жертв] раненых, препоручив их неопытным докторам, лечение которых оканчивается всегда смертью пациента, вместо того чтобы препоручить их ему, Распайлю, доктору-патриоту, как он это требовал. Но тогда все раненые были бы живы, а это совсем не входит в намерение Правительства.

Жаркая афишка позенских делегатов, в которой они взывали к состраданию Франции, сильно упирая на слова: «frères on nous assassione! Frères. Les Polonais sont massacrés»[241], служила дополнением движения. Прежде этого делегаты описывали несчастное положение своего отечества во всех демократических клубах, поднимая везде крики негодования и ужаса.

Наконец, присоединилась еще [другая] новая, свежая причина волнения; отказ Собрания образовать министерство работы и прогресса. Социальные журналы приняли замену его – следственную комиссию для работников – с решительным отвращением и резкими насмешками. Они говорили, что исследовать общественный факт, не подлежащий во всей Европе никакому сомнению, есть пустая работа, доказывающая одно из двух: или глупость представителей или их коварство. Бывший член Правительства Альберт, опровергая замечание журнала «la Presse», будто и он не согласен на составление нового министерства, прибавил в письме своем к нему: «Sur la question de savoir si le Peuple souffre et jusqu'à quel point il souffre, je déclare qu'une enguête m'apprendrait peu de chose. La misère des travailleurs, je la connais pour l'avoir subie; car, moi aussi je suis un ouvrier, et un de ces ouvrier qui n'ont jamais prétendu à l'honneur d'être des journalistes ou des hommes d'Etat adaoptés par la bourgeoisie. Je l'avoue en toute humilité: je n'ai jamais manié que la lime, le marteau…, et le fusil, toutes les foi que la liberté m'a paru menacée»[242].

Слова эти в устах бывшего вице-президента Люксембургской комиссии имели особенное значение. Между тем как клубы посылали депутацию к Луи Блану с выражением своих симпатий, реформатор в трогательном собрании люксембургских делегатов от всех корпораций прощался с ними и распускал их, но это была только форма. Делегаты совсем не разошлись, а составили особенное общество, сохраняя свое влияние на работников и ища случая проявить публично негодование свое на отстранение проектов их великого учителя. Случай представился скоро. Еще в прошлом месяце Вре<менное> Пра<вительст>во замыслило народный праздник, препоручив составление его брату Луи Блана Этьену Блану{225}, попавшему в директоры Отделения изящных искусств при мин<истерст>ве внут<ренних> дел. Этьен Блан составил программу довольно забавную, в идиллически-робеспьеровском духе. Не говоря о колоссальной статуе свободы, которая должна была возвыситься посреди расчищенного Champs de Mars, символических статуй, окружающих ее, пирамид с именами городов и народов совершавшихся революций, великолепной иллюминацией там и в Champs Elysées, двух фейерверках и проч., программа объявляла, что будет спущен шар, который улетит в небо, что по бульварам будут стоять лавочки с образцовыми произведениями всех промышленностей, окруженная каждая юными девицами в белых платьях, что все они пройдут потом церемониально мимо Пра<вительст>ва по Champs de Mars, что им будет предшествовать колесница с земными произведениями: хлебом, оливой, виноградом, запряженная могущественными быками, у которых рога будут вызолочены и которая будет ведома стариками-земледельцами разных департаментов в их локальных костюмах, и проч. Празднество это, назначенное сперва на 4 мая, потом на 5 мая и потом на 14 мая, причем и Собрание после довольно сильного прения согласилось в нем участвовать, встретило сопротивление у люксембургских делегатов, в отдельных ремесленных корпорациях и, наконец, в [политических] старых политических заключенных, составлявших в первые месяцы революции нечто в роде аристократии республиканской: они все требовали предпочтительных мест, представительства, первого шага везде. Форма, в которой проявилось сопротивление, была замечательней самого содержания: она показывала приближение грозы. Люксембургские делегаты, например, вспоминая декрет Правительства от 25 февраля, которым оно обязывалось упрочить всем работу и существование и отдать работникам миллион, следовавший Луи Филиппу, писали: «les promesses faites sur les barricades n'étant pas accomplies et l'Assemblée Nationale ayant refusé dans sa séance un ministère du travail et du progrès, les ouvriers, délégués du Luxembourg, ont décidé à l'unanimité qu'ils n'iraient pas à la fête de la Concorde. Lagarde{226}, président etc.»[243]