Душенька - Наталия Ломовская

– Простите, аллергия, – сказал он и спрятал платок в карман.

Он смотрел на меня испытующе, словно хотел понять: боюсь ли я?

Но мне нечего было бояться. Моя совесть была чиста. Поэтому на все вопросы я отвечала быстро и легко. Я чувствовала себя как на экзамене, когда главное – не молчать и не мямлить. Следователь, кажется, это оценил.

– Бойкая девица Евдокия Звонарева, – заметил он, в очередной раз высморкавшись в свой гигантский платок. – Значит, она у тебя за повара работала, а, Иван Федорыч? Что ж, теперь я не удивляюсь. Молодец. Так вот, Евдокия Звонарева, у нас тут, видишь ли ты, возникла некоторая неприятность, и она вроде как и к тебе отношение имеет. Готова ты нам помочь?

– Конечно, – ответила я.

– Отправляли мы тут, видишь ли ты, материалы для лабораторного исследования. Сельхозпродукция сама собой, а еще и на кухне у тебя санинспекторы пошустрили. Остатки пищи, смывы с оборудования. Потом рвотные ма... Ну, да это тебя не касается. И что же мы выяснили, Евдокия Звонарева, а? Не догадываешься?

– Отравление нитратами?

– Надо же, какая проницательная девица. А откуда же тебе известно про нитраты-то?

– Бабушка сказала, – пожала я плечами. – И вот еще газета.

– Ага, ага. Твоя правда, Евдокия. И бабушка твоя права. Действительно, нитратами. Очень неприятная вещь нитраты. Сам однажды так арбузом отравился – ой-ой-ой! Две недели в больнице провалялся. И с тех пор, видишь ли ты, страшно этой темой интересуюсь. Ты вот, наверное, и не знаешь, что овощей-фруктов без нитратов в принципе не бывает. Нитраты суть соли азотной кислоты...

На этом месте меня передернуло – как-то стало не по себе. Да что она привязалась ко мне, эта кислота?

– ...биологическое питание растений, – продолжал разглагольствовать Тюряев. – Их везде полно! Не только в овощах и фруктах, а и в рыбе, и в мясе, в молоке, в консервах... Даже в табачном дыме они есть, даже в питьевой воде. Только в водке нет, но она, зараза, и без того вредная! Но что растениям – еда, то человеку – отрава. Да ты сама видала, чего я тебе говорю. Сначала тошнота, рвота, потом, пардон, понос. Печень увеличивается, давление падает. Сердце колотится, как у мыши. Это я тебе по своему горькому опыту говорю, помню, каково мне было после арбузика-то. И ведь знал, что не стоит брать ранний, да еще у дороги, а не сдержался. Покушал и едва жив остался. Лежу, помнится, трясет всего... А знаешь, что хуже всего? Что от такого отравления развивается в клетках кислородное голодание, и они, заразы, гибнут, натурально задыхаются! А значит, кровь портится в человеке. Гемоглобин падает. Вот, Евдокия Звонарева, видишь ли ты, какая история. И эта дрянь, повторюсь, везде. Где-то больше, где-то меньше. Арбузы вот здорово нитраты накапливают, опять же. Дыни тоже. Редиска. Ну и силос всякий – салат там, укроп, шпинат. В огурцах и капусте уже поменьше, и в моркови, и в кабачках. А меньше всего, знаешь, где? В фасоли и картофеле, а также в яблоках и помидорах. Чуешь, Евдокия Звонарева? В помидорах! Значит, понапрасну вас газетенка-то эта ославила. Ну да, людям ведь ничего не объяснишь. Как заберут себе в голову, что, мол, этого есть нельзя, так ни за что не станут, хоть им бесплатно давай!

Я пыталась собраться с мыслями. Получалось пока плохо.

– Сказать что хочешь, Евдокия Звонарева? Или спросить, где мы нашли такие-растакие нехорошие нитраты?

– Хочу спросить, – кивнула я. – Где?

– Неслыханное дело, скажу я тебе. Все, что на кухне сыскалось – и капустка, и морковь, и лучок, и помидорки, – все хорошее, годное, все без опаски кушать можно! А вот щи твои, Евдокия Звонарева, впору сами вместо удобрений использовать! Там, признаться, от щей-то одни ополоски остались, но и тех хватило бы, чтобы слона с ног свалить.

У меня было такое ощущение, словно меня схватили за шкирку, как котенка, и бросили вниз, в бездонный колодец, куда мне предстояло падать и падать, стремительно и неостановимо, беспомощно барахтаясь и крича от ужаса... И так целую вечность. Темные стены кабинета вращались, и не было в мире никого, кто бы помог мне, вытащил из этой кружащей и завывающей бездны. Но внезапно из тьмы протянулась рука и приостановила мое падение.

– Ты должна знать, кто это сделал, – сказал Тюряев.

Я подняла на него глаза и удивилась. Почему я сразу не заметила, что у него такое славное лицо – совсем некрасивое, но доброе?

– Ведь это не ты, так? – продолжал следователь. – Вряд ли ты мечтала таким образом улучшить вкусовые качества щей. Кстати, на беду, они и так были отменные, иначе рабочие не просили бы добавки... У тебя не было мотива злоумышлять против целого коллектива, да и не стала бы ты так спокойно спать в своей комнате, совершив такое страшное преступление. Значит, ты сама не знала, что сваренные тобою щи были... хм... с сюрпризом. Но ты ведь пробовала их, когда готовила? Так?

– Так.

Я действительно пробую, когда готовлю. Есть, кто не пробует, а я так не умею. Но щи я не только пробовала на соль и перец, я даже налила себе полтарелочки и съела за милую душу. Давно заметила, что когда насмотрюсь на обедающих, то после такой аппетит просыпается, ну, и съедаешь вдвое больше. Так уж лучше до обеда червячка заморить, чем потом облопаться! Но к тому моменту как Коля пришел, я уже даже и тарелку вымыла...

Коля пришел.

Коля...

– Коля... – сказала я.

Язык у меня ворочался тяжело, лицо онемело, как от обезболивающего укола у дантиста.

– Николай приходил? – переспросил Иван Федорович. Мне было страшно взглянуть ему в глаза, но, во всяком случае, голос у него был очень спокойный. – И... что делал?

– Помог мне. Шторы раздвинул, хлеб нарезал.

– Один в кухне оставался?

Я не могла вымолвить ни слова.

– Ну? Оставался?

– Да... Я разносила судки по столам, а он...

– Все ясно, – со вздохом, который в иной ситуации можно было бы расценить как вздох облегчения, сказал Иван Федорович.

Тюряев быстро писал что-то на листах сероватой бумаги.

– Да что ясно? – удивленно спросила бабушка, которой до этого не было ни видно, ни слышно. – Что ж тут ясного? У него ж у самого живот прихватило! Я ему таблетки давала! Бледный весь был, в поту...

– Да с чего же это он вспотел-то? – пришел и мой черед удивляться. – Он ведь щей и не ел вовсе!

– Не ел? – поднял голову Тюряев.

– Не ел.

– А обычно как? Обычно ел?

– Обычно ел. И добавки просил. А на этот раз – нет!

– Так он, может, собственной отравы надышался, вот и прихватило...

– Если бы он надышался, как вы изволили выразиться, у него были бы респираторные проблемы, – заметила бабушка.

– И это справедливо. Стало быть, боль в животе и прочие соответствующие недомогания он симулировал. Могло такое быть? Вполне. Если не возражаете, я вас покину на минутку, мне тут надо распорядиться...