Новый Мир ( № 8 2013) - Новый Мир Новый Мир

То, что из него, как и из прочих студентов факультета международных отношений, будут готовить дипломата, преподаватели заявили сразу, но дошло это до него лишь курсу к четвертому, когда слово «работа» внезапно перестало быть абстрактным понятием и вполне различимо замелькало на горизонте. И когда Л. Ничюс задумался, какая же доля ему выпадет, стало очевидно: дипломатическая. Более конкретно он сам понять не мог. «Отработаем пару лет в МИДе, а потом назначат нас атташе куда-нибудь в посольство России в Белизе», — так ему ответили одногруппницы о перспективах дипработы. «А зачем мы учим литовский?» — удивился герой нашей повести. «Ну, значит, отправят нас переводчиками в посольство Литвы в Белизе». Но поверить в такое даже наивный Л. Ничюс не мог. Не мог он также представить, что первой же осенью после защиты диплома будет действительно зван на работу в литовское посольство, но в Москве. Не мог — но пришлось. Хорошие переводчики, тем более полиглоты, всегда нужны. o:p/

Когда же Л. Ничюс понял, что для получения должности, пусть и мелкой, он вновь ничего особо не сделал, просто научился вовремя переходить с языка на язык, накатила настоящая депрессия. Выходило так, что все, чего он достиг — получил диплом, устроился на службу, — случилось благодаря родителям. Они просто-напросто держались корней, не забывали родной язык и приучили к тому же сына. Они поступили правильно и достойно. А Л. Ничюс? Велико ли достижение — плыть таким образом по течению? Терзался он так сильно, что однажды поделился сомнениями с родителями, что делал отнюдь не всегда. Мама, традиционно чуть более резкая и порывистая, чем отец, сказала без обиняков: «Увольняйся, ищи новую работу». Арвидас же не спешил. Он предложил сыну посидеть на кухне за вечерне-ночным чаем. Л. Ничюса он понимал — но не эмпирически, а просто сумел поставить себя на его место. Разговор получился долгим и полезным — отец и сын многое узнали друг о друге. Арвидас вспоминал себя двадцатидвухлетней давности. Наш полиглот впервые подробно рассказал о неисчислимых неловких ситуациях, в которые он попадал из-за своей национальности. Они смеялись и подшучивали друг над другом.  В итоге отец произнес следующее: «У тебя не самая типичная история. Так было и так будет дальше. Тебе надо смириться с тем, что не все твои действия будут нравиться в первую очередь тебе самому. Нельзя всегда быть эталоном, нельзя всегда быть собою довольным. Иногда надо принимать свою неправоту или нетипичность. Но и отступать нельзя. Я не хочу, чтобы ты увольнялся сейчас. Ведь причины-то нет». Это помогло. o:p/

Вначале Л. Ничюс работал, как и предсказывали одногруппницы, на мелкой должности, но не атташе (для дипломатической карьеры в посольстве Литвы он обладал неподходящим гражданством — российским), а простым переводчиком, полезным, но от которого мало что зависело. Однако понемногу его положение на службе укреплялось. Он стал помощником советника, затем — помощником же, но первого секретаря. Л. Ничюсом заинтересовались — кто он, откуда, где учился, с кем живет. И это-то ладно, но все хотели знать, что он думает о всяком-разном.  И если экзаменоподобные расспросы о спорте, погоде, книгах и просто о жизни наш испытуемый выдержал более-менее успешно, то когда речь зашла о политике, он потерпел фиаско. Поначалу он отнекивался, говоря, что ему все это не нужно. Что, разумеется, не прокатило. Л. Ничюсу пришлось высказываться о ситуации в России. Его суждения выслушали хоть и с постными физиономиями, но в целом дали понять, что на троечку с плюсом он наотвечал. А потом приступили к Главному — вопросу об  «оккупации», компенсациях и прочем. o:p/

«Я не могу ничего сказать вам. У меня нет мнения», — честно признался Л. Ничюс. «Как так?» — изумились его собеседники, по совместительству начальники. «Я литовец, но родился и всю жизнь живу в Москве. Какой позиции я должен, по-вашему мнению, придерживаться?» — «Позиция — это ваше личное дело. Но она должна у вас быть», — отрезали собеседники. «А если ее правда нет?» — «Рекомендуем выработать, — последовал снисходительный ответ. — Вы же читали все нормативные документы?» — «Ну да, начиная с результатов референдума 1992 года...» — «Вот и славно! Не останавливайтесь, думайте, анализируйте!» Л. Ничюс, предельно расстроенный, понял, что увильнуть вряд ли получится. o:p/

После этого он крупно промахнулся: опять пришел со своей печалью к родителям. Он понятия не имел, насколько данный вопрос для них актуален и злободневен: никогда ранее он не слышал дома разговоров на эти темы. Впрочем, особо и не услышал. Потому что когда он вкратце рассказал о вставшей проблеме, отец, обычно такой тихий, крикнул: «Я же говорил, что это неизбежно!», — после чего взял в руку стоящую на столе пепельницу, тут же с грохотом поставил ее обратно и буквально вылетел из кухни. Удивленному Л. Ничюсу Юргита невозмутимо пояснила: «Твой папа не поддерживает нашу родину, на что я не собираюсь закрывать глаза». —  «А ты?» — спросил Л. Ничюс. «Что — я? Хотя бы мысленно, но я с Литвой, раз уж не могу ей никак помочь делом. А какие у нас царят настроения, ты в курсе». — «А неизбежно — что папа имел в виду?» — «То, что рано или поздно ты придешь к нам с этим вопросом. Он не хочет объясняться с нами. Ты же на нашей стороне, сынок?» — «Мама... Я не знаю», — тихо сказал сынок. «Что-о?» o:p/

Далее Л. Ничюс сказал примерно то же самое, что на работе. Юргита молча его выслушала, встала, сердито посмотрела на сына — такого гнева в ее взоре он давно не видел — и тоже ушла. Минуту спустя из родительской комнаты донесся ее голос: «Чего ты добился своим молчанием? Я его теперь вообще не понимаю!». Л. Ничюс метнулся в коридор, спешно обулся и выбежал на улицу. Этот инцидент надолго расстроил отношения между членами семьи. o:p/

На работе дела обстояли не сильно лучше. Разумеется, начальство очень хотело, чтобы все сотрудники думали примерно так же, как Юргита. Но и инакомыслящие присутствовали — Л. Ничюс их вычислил по уходам на перекур или обед, когда в очередной раз начинали обсуждаться проклятые вопросы, и обсуждаться не просто, а под определенным углом. С одним из «диссидентов», уже немолодым сотрудником визового отдела по имени Владимир, у него состоялся разговор, после которого литовец окончательно отчаялся. Выяснив точку зрения Владимира, Л. Ничюс тяжело вздохнул и признался, что не то что не может определиться, а не хочет и не собирается этого делать. Его визави округлил глаза: «Как — не собираешься?! Так нельзя». Это искреннее удивление и разрушило последние надежды. o:p/

Л. Ничюс понимал, что из-за отсутствия позиции с работы его не выгонят. Но и своим ему никогда там не стать — разумеется, если он не примет правила игры и не станет придерживаться определенного мнения. Он долго колебался, не соврать ли, но потом понял, что нельзя. В школе много лет назад случилось нечто похожее. Близился прием в пионеры. Их класс разделили на четыре группки, человек по пять-шесть в каждой, в зависимости от успеваемости. Отличников принимали в первой, совсем безнадежных — в последней. Маленького Л. Ничюса, который учился на «четыре» и «пять» с преобладанием четверок, после долгих размышлений все же определили в первую, элитную группу. И тут внезапно на уроке литературы зашел разговор о религии. Нет, Л. Ничюс не стал проповедовать христианство. Он просто встал и произнес: «Никому неизвестно, есть ли Бог». — «Бога нет», — насупилась учительница. «Он или есть, или нет, — заупрямился Л. Ничюс и добавил фразу, которую недавно услышал от одного из гостей, пришедших к родителям. — Это все слишком иррационально». Едва ли он ясно понимал, что такое «иррационально», но интуитивно догадывался и в своих догадках не ошибался. После урока учительница его подозвала и сказала: «Бога нет, и если ты этого не признаешь, тебя примут в пионеры не в первой группе, а в последней, вместе с Горбенко и Селезневой». Л. Ничюс молча повернулся и вышел из класса. Он шел по коридору и смотрел на учеников старших классов: у всех повязаны одинаковые красные галстуки, и нет никаких опознавательных знаков, что, дескать, владельца этого приняли в первой группе, а хозяйку этого — во второй. Да и Горбенко с Селезневой ничем от него не отличались. Он их не любил, но и не презирал вовсе. Поэтому он, ни слова не говоря родителям, ждал, чем дело кончится. А кончилось оно тем, что его из элитной группы все же исключили, но перевели не в последнюю, а в третью. Чем различались две ситуации? Да ничем. Просто сейчас он гораздо острее, чем в школе, ощущал свою неуместность, некстатийность. Это же нужно так ухитриться — ему предлагают два варианта, а он кочевряжится и не хочет ничего выбирать. o:p/

o:p   /o:p

...От Мицпе-Рамона надо было уезжать уже прямо до места — впереди пустыня, очень мало населенных пунктов, и если высадят близ одного из них, то дальше уже точно никто не остановится. Он голосовал часа два, пока наконец не сел к какому-то парню примерно своего возраста. В машине звучал русский рок, что без лишних вопросов подсказало язык общения. «Вы зачем в Эйлат?» — спросил Л. Ничюс. «За женой с детьми, они там неделю жили, а я не смог остаться». — «Работа?» — «Да, приехали партнеры из Аргентины, пришлось возиться с ними. А вам туда зачем?» o:p/