Сказка старого эльфийского замка (СИ) - Морецкая Анна

— В общем, много чего она делала такого, что я, как мужчина, мог воспринимать только… вполне однозначно — эта женщина имела наглость заигрывать со мной! И она при этом отлично знала, что меня и ее мужа связывает многозимняя дружба! Я отстранился на время от их пары, сначала посчитав, что сам что-то не то сделал. А потом Алексин отбыл с королевским двором на охоту. Как ты знаешь, многие дамы на такие развлечения не падки, и в том, что эта женщина, как и другие, тоже осталась в столице, изначально ничего странного не было. Но она уже на следующий день, как охотники съехали из города, явилась ко мне в дом и… предложила себя.

Ведя свой рассказ, мужчина периодически спотыкался, подбирая слова, и даже краснел, что делало его каким-то беззащитным с виду и немного даже смешным. Но, хотя девочка не совсем понимала, зачем Корр ей рассказывает о столь неловких ситуациях прошлого, предчувствие того, что это все ведет к чему-то очень нехорошему, вызывало у нее желание не посмеяться над ним, а посочувствовать.

— Возможно, — между тем продолжал мужчина говорить, — я был несколько груб тогда. Но меня просто до крайности возмутила ее беспардонность и даже наглость! Она была полностью уверена, что меня сдерживало только присутствие твоего отца рядом с ней. И теперь, когда он уехал на целую десятницу, я с радостью кинусь в ее объятия! В общем, мы весьма бурно объяснились тогда, и она затаила на меня очень большую обиду. В ее примитивном разуме засела мысль, что отказавшись от нее, я тем самым принизил ее несравненную, как она считает — ты знаешь, красоту. Ну, и моя резкость, конечно, только добавила ее обиде злости и стойкости. Вот только раньше мне было на это плевать. Я заезжал к вам в замок, если был где-то рядом и знал, что твой отец дома, встречался с ним в столице и в поместьях наших общих знакомых, давно забыв о том недоразумении. Тем более что в последние годы твой отец разъезжал везде все больше с тобой, а жена оставалась в вашем Вэйэ-Силе. И, наверное, не случись той беды с Алексином, когда он позвал меня и попросил вернуть мой долг жизни, я бы и вовсе не вспомнил о той грязной истории. И вот теперь Малиния меня подловила, чтоб отыграться за старые обиды и взять надо мной верх…

— А угрожает-то она чем?

— Вот, в том-то и проблема, что именно — угрожает, — совсем поник опекун, — а тем, что тебя отберет и в обитель дальнюю ушлет, как в прошлом году еще собиралась сделать. Да, не смотри на меня так, нынче она у нас на коне, а мы в го… хм, в навозе!

— На каком коне? — не поняла девочка.

— Иносказательно я это. В смысле она теперь у нас верховодит! А мы должны подчиняться… или выкручиваться.

— Ну, толком говори Корр, а то я ничего что-то не понимаю. Отец оставил же завещание, по которому я под твоей опекой живу, отдельно от нее и она надо мной власти не имеет!

— Так, все так… было… год назад. А теперь эта стервь в столице себе друзей влиятельных заимела и они для нее расстарались — типа затерялось завещание твоего отца. А значит, по закону она теперь над тобой власть имеет, и что хочешь, может сделать!

— Как друзей нашла? Ты же только что говорил, что ее дамы не приняли еще при отце, а теперь и подавно не должны были бы… — недоуменно спросила девочка, постепенно начиная осознавать, что происходит.

— Так то дамы… а она себе друзей мужского полу нашла, что, в общем-то, повлиятельней тех дам будет.

— Как?!

— Как, как… да все так же… как она всегда к себе мужчин привлекала… понимаешь?

— Да, поняла, — и вдруг так страшно стало Лиссе, что она аж зажмурилась. А когда глаза открыла… то тоже ничего не увидела — слезы градом побежали из глаз, смывая собой и огонь в камине, и облик Корра, стоявшего возле него.

Он не выдержал ее слез и подошел к ребенку ближе, а девочка, в своем горе, не обратила на это внимания, и не воспротивилась. Тогда он, обрадовавшись, что воспитанница больше на него не злиться, сделал следующий шаг — вытер ее горькие слезы. А потом и сам присел на скамеечку, что прилагалась к их единственному настоящему креслу, как подножная, чтоб его глаза оказались с ее на одном уровне. И когда понял, что даже сквозь слезы Лисса его все-таки видит, тихо сказал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не бойся малышка, мы с ней поборемся еще и победим!

— Как?!

Корр ободряюще улыбнулся и, еще понизив голос, заговорил почти у самого уха воспитанницы:

— У меня в тайном месте есть еще одна копия завещания Алексина, и даже приложение к нему, которое в конторе у динов поверенных мы тогда не оставили. А в том дополнении сказано, что в наследство ты вступишь не в полное свое совершеннолетие, как обычно это делается, а в первое — в восемнадцать зим. Это значит — получишь все, что тебе полагается по нему раньше, и Малиния уже ни при каких обстоятельствах не сможет ни на что претендовать. А там немало — ты ж основная наследница у отца, потому и бесится твоя мачеха, и пытается всеми правдами и неправдами тебя устранить пока время не пришло. Так что нам надо только дотянуть до твоего восемнадцатизимия.

— Подожди, а разве так можно? — так же почти шепотом спросила Лисса опекуна.

— Вообще-то так не делают, но ты графская дочь, и ты полная сирота, и это завещание твоего отца. Так что подобное не возбраняется по закону.

— А если к королю обратиться? Отец ведь зим пятнадцать был послом у светлых эльфов — служил на благо королевства. Неужто его величество не позаботиться об исполнении воли графа в отношении его дочери?!

— Я подумаю об этом. Но вряд ли смогу во дворец пробиться сам. А если все делать, как положено: написать прошение и приложить к нему первую копию договора… рискнуть ею, конечно, можно. Потому как, велика вероятность того, что бумаги попадут в руки к очередному «другу» твоей мачехи и их опять «потеряют». Она ведь тоже не дура и будет ждать от меня подобного шага. А шум я поднять не смогу. Потому, как и тут она что-нибудь выкинет — прикинется обойденной разобиженной овечкой, к примеру, ей — не впервой. А как ты думаешь, кого станут слушать внимательней? Меня — птицу вольную, незнамо откуда взявшуюся или ее — вдову и мать графов? То-то же, вижу, что ты поняла все. Ну, а пока у нас с ней уговор — она надо мной измывается, унижает, требует чего хочет, но тебя она не трогает. Ты живешь, как и жила в Силвале.

— Что, прям такой уговор и был? В смысле, про унижение и измывательства… — растерянно спросила Лисса, отчаянно пытаясь представить, как мачеха это говорит гордому Корру, а он только кивает и кланяется.

— Ну, нет, конечно… — усмехнулся тот, — ее формулировка звучала так: «— Ты будешь у меня, как шелковый — попляшешь мне на радость, а я пока оставлю девчонку в покое. Разница невелика в одиннадцать или в двадцать отправлять ее в обитель».

— Вот гадюка! Паучиха бледная! Глиста разжиревшая! — разом вспомнила все придуманные для гадкой родственницы прозвища Лисса.

— Есть такое, — с усмешкой согласился Корр, — но ты заметь главное! Она сказала, что тебя можно и в двадцать зим в обитель отправить! А это… ага, молчим, вслух не произносим! Так я еще ей и мысль подкинул, что она от этого только выиграет — за взрослых-то девиц взнос в любой обители меньше полагается, их растить и воспитывать не надо. Но прошение я все же подам, наверное… даже рискну первой копией — глаза ей отведу, а то стерва ни в жизнь не поверит, что я руки просто так опустил, — задумчиво закончил свою мысль Корр.

Лисса кивнула и пока слабо, но все же улыбнулась опекуну, чувствуя, как липкий страх потихоньку отпускает. А тот, правильно поняв и ее улыбку, и кивок, добавил:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— В общем, раз уж мы с тобой так откровенно разговариваем, да и сама ты решила все увидеть и понять, скажу тебе прямо — я буду и дальше делать то… что я делаю, чтобы Малиния была довольна. Так уж получилось, что только эдаким способом я могу влиять на нее, держать в уверенности, что все идет именно по ее плану. Но зато она оставит тебя в покое. Ты, малышка, должна вырасти, стать сильной, чтобы мы могли ей противостоять. Я же обещал твоему отцу позаботиться о тебе! А ты давай заканчивай бояться и смотри вперед веселей!