Негасимое пламя - Катарина Причард

— Все это отлично, — столь же откровенно ответила Мифф, — но знай, что Шарн — дитя по всем, что касается мужчин. Она живет в полном неведении того, как искусно умеют они добинаться расположения. И уж если ты собираешься работать с ней, то, ради всего святого, не трогай ее убеждений и не нарушай ее девичий покой.

— Не имею таких намерений, — чуть усмехнулся Дэвид. — Ты забываешь, каким старомодным чудаком, должно быть, кажусь я молоденькой девушке.

— В этом я вовсе не уверена, — отпарировала Мифф, — Именно таким, как ты, Шарн могла бы безрассудно увлечься.

— А может, ей пошло бы на пользу чуть-чуть кем-нибудь увлечься, как по-твоему, Мифф? — поддразнил ее Дэвид.

— Лучше не надо, если это причинит ей горе, — Мифф задумчиво нахмурилась. — Шарн и так пришлось в жизни несладко. Ее отец был убит во вторую мировую войну, а вскоре после этого умерла и мать. Она воспитывалась у тети с дядей. Вполне респектабельная чета. О, в высшей степени респектабельная, я бы сказала. Ты понимаешь, что это значит?

— Могу догадаться.

— Они любят Шаря, окружили ее заботой, дали ей семью, образование — словом, все, что имели бы их собственные дети, но беда в том, что собственных детей у них никогда не было. И они гордятся своими широкими взглядами на жизнь. Тешат себя мыслью, что поддерживают прогрессивные идеи. А на самом деле это типичные обыватели. Оспаривают любое начинание, которое могло бы послужить на пользу прогрессу, измышляют всякого рода философские оправдания своему бездействию из боязни быть скомпрометированными.

Мифф отпила немного кофе, взяла еще один сандвич и продолжала:

— Они убеждены, что позволяют Шарн поступать так, как ей хочется, но в то же время делают все от них зависящее, чтобы удержать ее, взывая то к ее чувству привязанности, то к чувству долга перед ними всякий раз, когда хотят помешать ей заниматься тем, что она считает своей обязанностью. Когда же, несмотря на их недовольство, она поступает по-своему, они пускают в ход попреки: они, мол, столько для нее сделали, а она неблагодарна и своевольничает, хотя всем им обязана. Ну, просто какой-то беспрестанный нравственный гнет!

— Вроде того, что я применял к тебе когда-то, — вставил Дэвид.

— Только похуже! — Мифф лукаво взглянула на него поверх чашки. — Во всяком случае, твое воспитание не слишком меня угнетало. Шарн более чувствительна: принимает недовольство тети и дяди близко к сердцу и старается изо всех сил угодить им и сделать приятное. Им очень льстит, когда ее имя стоит одним из первых в списке лучших студентов университета. Но что касается ее убеждений, тут Шарн упряма, как осел.

— Бедный маленький ослик, — пробормотал Дэвид, отодвигая от себя пустую тарелку, чашку и блюдце.

— Жалеть ее не надо, — сказала Мифф, — Шарн не нуждается ни в чьей жалости. У нее сильный характер, и она сумеет преодолеть все трудности. Она найдет свое счастье даже в лишениях, удовлетворяясь самой скромной и незаметной ролью в общей великой борьбе.

— Вот и мне бы научиться тому же. — Дэвид зажег трубку и откинулся на спинку стула; он задумчиво курил, размышляя о скромных тружениках. — Меня убивает отсутствие видимых результатов, непроизводительная трата человеческой энергии, с чем я никак не могу смириться, — сказал он.

— Да, порою борьба развертывается медленно, — согласилась Мифф, — но бывают и бурные периоды.

— А ведь в наши дни человеку ничего не стоит сдвинуть горы с помощью бульдозера, — сказал Дэвид, снова приходя в веселое настроение.

— Сначала овладей своим бульдозером, — насмешливо сказала Мифф.

— И овладею, — ответил он. — И это будет разоружение.

Она уже собралась уходить, когда Дэвид спросил ее:

— Как Билл?

— Отлично! — Лицо Мифф вспыхнуло от радости при одном упоминании этого имени. — В порту назревает стачка, и он, разумеется, там. Держатся докеры сплоченно. И, возможно, на этот раз они своего добьются — так что Билл торжествует.

И, помедлив, словно такие значительные слова нельзя было произнести просто, сказала:

— Мы собираемся пожениться в будущем месяце, папа.

— Прекрасно! — Его улыбка и сознание их душевной близости наполнило сердце Мифф теплым благодарным чувством.

— А дома — как там все?

— Меня по-прежнему очень тревожит Гвен. — Лицо Мифф омрачилось, — Герти говорит: «Все судачат о мисс Гвен и школьном учителе». Ее возмущают эти сплетни, сна защищает Гвен с яростью дикой кошки и все твердит: «Я уверена, что мисс Гвен никогда не сделает ничего плохого».

— А мама? — спросил Дэвид.

— Мама надеялась, что у Гвен серьезное чувство к Брайану Макнамаре — ты ведь помнишь, это приятель Роба. Теперь опа начинает подозревать, что Гвен что-то «слишком дружна с мистером Муром», и это ее беспокоит. И ты, папа, тоже ее беспокоишь.

Не прозвучал ли в голосе Мифф упрек? Дэвиду показалось, что он не ошибся, и сердце его сжалось при виде ее печального лица. Он обвинял себя в том, что переложил на плечи Мифф все заботы, которые он, отец, обязан был нести сам.

— С моей стороны было нечестно взвалить на тебя всю ответственность за семью, дорогая, — медленно произнес он. — Я ни в коей мере не собираюсь отказываться от нее. Позволь мне только закончить эту серию статей, и я вернусь домой — хотя бы на время.

Глава XVI

Каждое утро, едва проснувшись, Дэвид вскакивал с кровати, побуждаемый нетерпеливым желанием поскорее сесть за машинку. Он трудился целыми днями до глубокой ночи, наутро снова испытывая настоятельную потребность вернуться к своей работе.

Теперь его очерки будут совсем иными, чем тот, первый памфлет, с которым он обратился в «Эру». В них он предельно ясно и просто изложит свои впечатления от встреч с людьми. Он будет писать так, чтобы каждый мог их прочесть и понять. В этих очерках, говорил он себе, не место риторике, высокопарным фразам, дешевым эмоциям. Все, что пишется с точки зрения «интереса к человеку» — принципа столь ценимого редакторами, — должно быть написано честно, убедительно и живо, без каких-либо отклонений от цели исследования.

Прежде его перо легко и свободно летало по бумаге. Когда он работал в «Диспетч», ему не хватало времени, составляя колонку «Вопросы и комментарии», обдумывать и исправлять каждое слово. Да и не было в этом необходимости; судьба статьи решалась им самим: она или отвергалась за непригодностью, или занимала почетное место на страницах газеты. Иное дело теперь, когда нужно находить слова, которые сокрушили бы благодушную невозмутимость читателей, подбирать наиболее разительные научные факты и цифры и убеждать всех и каждого в необходимости противодействовать силам, которые грозят в любую минуту уничтожить мир.

Он писал и переписывал заново, словно составлял документ государственной важности. По нескольку раз перепечатывал каждую статью, выбрасывая целые страницы, вдоль и поперек испещряя их помарками, вычеркивая избитые фразы и заменяя слова, затемняющие смысл.

В течение целой недели по утрам Дэвид писал в каком-то страстном увлечении, весь отдаваясь работе. Время от времени он останавливался, и его мысль блуждала в сложном лабиринте исторических, экономических и моральных проблем, связанных с вопросом разоружения. Нередко он засиживался до глубокой ночи, а утром, до предела изнуренный напряженной умственной работой, чувствовал себя как после тяжелого похмелья. Его одолевали сомнения; он боялся, что не в силах будет выстоять в этой неравной схватке с мощными силами реакции, не приемлющими мир без войны и без военной промышленности. Но здравый смысл подсказывал ему, что сомнения его напрасны. На одном берегу с ним лучшие люди современности. Он не одинокий Прометей. И делает он ничуть не больше, чем миллионы других, которые отдают свою волю и разум делу спасения человечества и родной земли от неизмеримой но масштабам катастрофы.

Иногда днем, чтобы размяться и подышать свежим воздухом, он бродил по берегу реки, где мачты маленьких суденышек острым орнаментом прочерчивали небо и покрытые ржавчиной старьте угольные суда теснились у узких деревянных причалов.

Оп вспоминал, как манили его эти причалы, когда он был мальчишкой; как запахи дегтя, древесины, копры, кокосовых циновок, рыбы и битой птицы вызывали в нем грезы о далеких чужеземных краях, где он мечтал когда-нибудь побывать. Он заводил дружбу с матросами-австралийцами, малайцами, китайцами и аборигенами с грузовых судов, приходящих из северных тропиков; расспрашивал об оснастке люггеров, кечей и ялов у рыбаков с этих суденышек и у шкиперов, ведущих торговлю вдоль побережья или на близлежащих островках. Однажды, в сезон охоты на буревестников, он даже ходил в море с капитаном по прозвищу «Проклятый Ирландец». Он на всю жизнь запомнил, как страдал тогда от морской болезни и от запаха битой птицы.