Королева воинов - Алан Голд

Боудика хотела возразить, но королева заговорила снова:

— Но это не единственная причина, почему вам стоит еще больше сблизиться с Римом. Вы, ицены, продаете римлянам замечательные серебряные и медные украшения. Ваши ремесленники работают день и ночь, чтобы обеспечить купцов всем, что они хотят получить.

— Да, это правда, — сказала Боудика. — Но мы вынуждены отдавать огромные суммы как налог Риму. Это вызывает возмущение наших людей… Мое путешествие по Британии было предпринято и для того, чтобы узнать, так же ли обращается Рим с другими своими подданными, как с нами, и обсудить пути выхода из этого положения.

— Мы все вынуждены платить дань, Боудика. За эту дань мы получаем защиту Рима от наших врагов, а также изобретения римского гения, приглашаем их мастеров по строительству зданий и дорог, учителей. Ты и Прасутаг сейчас богаче, чем были когда-либо. Но за все приходится платить. Теперь, после путешествия, вы, конечно же, будете лучше понимать это.

— До завоевания я видела лишь земли катувелланов и белгов, — ответила Боудика. — Я путешествовала к нашим священным рощам как простая девушка. Но сейчас я королева и сочла своим долгом увидеть всю родную страну, встретиться с ее правителями, чтобы поговорить с ними об этих вещах. Но встретилась с непониманием. Они с удовольствием говорят о торговле, обмене ремеслами и многом другом, но когда я поднимаю вопрос отношений с Римом, они замолкают. Мне это кажется странным. Мы все — бритты, все мы страдаем.

— Возможно, некоторые страдают даже больше остальных. Значит, это — главная причина, побудившая тебя отправиться в путь?

— Да, это было первой причиной. Но потом я захотела увидеть, могут ли те, кто не сражается с Римом, создать нечто вроде союза, чтобы встретиться с новым императором и побудить его как-то изменить свое представление о наших землях, убедить его, что Британия — нечто большее, чем место, откуда он может выкачивать серебро для своих монет, древесину для судов и рабов для обслуживания своих людей.

— Но что еще может Британия предложить Риму? — спросила Картимандуя.

Улыбнувшись, Боудика ответила:

— То, что жена предлагает мужу. Партнерство равных.

Картимандуя некоторое время молчала. Боудике было интересно — не потому ли, что она недовольна своей гостьей? Но, поднося к губам чашу с вином, та мягко произнесла:

— А почему вы думаете, что новый император вдруг ни с того ни с сего решит изменить свои отношения с бриттами? Как же его мать, Агриппина, которая все еще нашептывает ему в уши? А Сенека с Бурром, которые управляют Нероном за его спиной и всей страной — через его голову? Ты, конечно же, не думаешь, что посольство бриттов может достичь целей, не договорившись с ними всеми? Рим — это змея, неосторожно задевая которую каждый рискует жизнью. Несмотря на твою молодость, Боудика, годы на троне, несомненно, научили тебя этому.

— Я знаю об опасности отправки посольства в Рим. Когда Нерон только стал императором, мы послали сына Прасутага, Кассия, чтобы выразить уважение императору. Но с ним обращались презрительно, и он не смог даже приблизиться к трону. Он увидел только мелких чиновников и теперь ненавидит римлян, и этим добавляет нам с мужем еще больше хлопот.

Королева посмотрела на Боудику с удивлением:

— Ненавидит?

Боудика кивнула.

— Тогда ты, значит, не слышала о его встрече с прокуратором Децианом?

Боудика посмотрела на королеву, не веря своим ушам.

— О да, дорогая сестра. Сын Прасутага трижды встречался с прокуратором в Лондинии. Они стали неплохими приятелями. Возможно, если вы снова пошлете Кассия в Рим, он будет действовать совсем по-другому.

Боудике потребовались немалые силы, чтобы сохранить спокойствие. За два последних года Кассий стал теплее и дружелюбнее и к отцу, и к ней самой. Она думала, что он наконец-то повзрослел, но теперь понимала, что пасынок стал куда более опасен, чем раньше.

— Кассий живет своей собственной жизнью. Шпионить за ним — не мое дело. Он не будет послан в Рим. Если кто-то и поедет, то мой муж или я. Но я слышала, что Рим уже не та змея, что раньше, он стал менее опасен. Похоже, с конца правления Клавдия изменилось многое. Сенека, например, посоветовал Нерону отменить гладиаторские бои до смерти — те представления, при которых рабов и преступников разрывали на арене на куски, больше не будут показывать. Купцы, которые приезжают к нам, говорят, что Рим сейчас мягче и терпимее, чем он был при Клавдии. Этот император кажется другим. Еще говорят, что люди снова смеются и гуляют по улицам Рима свободно. Сравни это с последними годами правления Клавдия, когда по его прихоти было убито столько великих людей! И чтобы показать, что в Риме произошли перемены, Нерон радует всех, снижая налоги горожан. Его учитель Сенека, кажется, оказывает очень большое влияние на юного императора. Нерон внимательно слушает то, что ему говорят…

— Но Агриппина? — удивилась королева. — Императрица за спиной императора? Что говорят твои люди? Она все еще правит в Риме? Я спрашиваю, Боудика, потому что мои сведения приходят из самого дворца, а не с улиц.

Осторожно, зная, как хорошо осведомлена Картимандуя, Боудика продолжила:

— Я слышала, что Нерон получает больше удовольствия от музыки, искусств, театра и развлечений, чем от управления империей. Я слышала, что власть Агриппины ослабевает, что он больше не ищет ее совета или утешения и уделяет больше внимания обществу и советам друзей, чем тому, что предлагает ему мать. Но особенно, Картимандуя, меня уверяли, что Британия — слишком тяжелая ноша в кошельке Рима. Что содержание такого числа солдат здесь стоит Риму больших денег и что многие в Сенате спрашивают, почему Римская империя должна расширять границы на север дальше Галлии. Если Рим пустит нас по течению и отзовет свои легионы, как тогда будем жить мы, те, кто стал друзьями Рима?

Королева смотрела на молодую женщину и изучала ее, пока пила вино, а затем мягко сказала:

— В то время когда ты будешь спать, Боудика, я подумаю, следует ли тебе побывать в моем совете и выслушать кое-кого… Нам о многом нужно поговорить. Особенно о некоторых тревожных сведениях, которые я получила о новом императоре.

Но мысли о Нероне уже не так угнетали Боудику, как сообщение о том, что мерзавец Кассий сам вступил в союз с римлянами. Что он задумал? Что за тайные планы он вынашивает и какую опасность может теперь представлять для Прасутага?.. И, что более вероятно, для нее самой?

Дворец императора Нерона

— Британик! — воскликнул император с восторгом. — Британик, дорогой брат и сын бога Клавдия! Позволь нам отметить сатурналии божественной песней! Я хочу, чтобы ты вышел и спел нам. Позволь нам увидеть твое чудесное лицо и услышать твой сладкий голос.

В зале, где проходило празднество, разом воцарилось молчание. Эта зала обычно предназначалась для не слишком важных гостей, артистов и второстепенных сенаторов и воителей. Именно такое место долго занимал в иерархии Нерона и Британик. Его обычно не замечали, а, заметив, неизменно осмеивали. Британик, сводный брат Нерона и настоящий сын императора Клавдия, был худощавым подростком со спокойным и тихим нравом. Те, кто хорошо его знал, давно поняли, что главным его желанием, равно как и некогда желанием его отца, было избежать смертоносной судьбы императора.

— Подойди, Британик! — снова воскликнул император. — Встань в центр, чтобы все могли тебя видеть! В конце концов, ты же воистину благороден. Я сделал твоего отца богом, а теперь выяснилось, что ты стал любимцем моей матери. По причинам, известным лишь небу, она предпочитает мне тебя. Давай же мы посмотрим, почему она променяла своего родного сына со всеми его талантами и дарованиями на… такого как ты.

Гости с ужасом ждали того, что должно было сейчас произойти. Ненависть между Нероном и Британиком всегда была очевидной, но она никогда не проявлялась на публике. Сейчас же она явилась неприкрытой и ужасающей.

Британик нерешительно произнес:

— Цезарь, тебе известно, что у меня нет голоса, чтобы петь. Уверен, что всем лучше насладиться одной из твоих прекрасных од. Спой нам песню, Нерон, и позволь всем твоим друзьям и почитателям услышать голос, подаренный самими богами.

— Нет, дорогой брат. Пришло время тебе спеть для нас. И ты будешь петь! Встань же и иди сюда. Позволь нам услышать свою песню.

Тринадцатилетний Британик поднялся, дрожа от переполнившего его страха. Он уже предчувствовал, как выйдет из-за кушеток и окажется в центре комнаты и как все глаза будут устремлены на него. Заикаясь, он только спросил:

— Что я должен петь, Нерон?

Император повернулся к гостям и расхохотался:

— Он спрашивает меня, что ему спеть! Вы слышали? Мальчик хочет, чтобы я сказал ему. Разве кто-нибудь говорит мне, что петь? Нет, ибо сами боги вкладывают музыку в мои уста, и я пою песни воздуха, моря и горных вершин. Мои пальцы — арфы, вызывающие духов, а губы — трубы, заставляющие прислушиваться богов, мой рот — рог изобилия, в котором живут музы и отдают величайшие дары. И этот мальчишка спрашивает меня, что он должен петь?!