Два брата - Александр Волков

— Сиди тут, дед! Коли изба уцелеет, жив останешься.

А сам выскочил во двор разыскивать Илью.

Булавин, выбежавший на крыльцо в наброшенном на плечи кожухе, громко отдавал приказания. Есаулы побежали по хатам собирать казаков. Но тех уже подняла пальба, приближавшаяся от окраины к центру городка.

Акинфий и Илья стояли у крыльца с заряженными фузеями.

— Слушать меня, хлопцы! — распоряжался Булавин. — У Лукьяшки, как видно, сила больше, чем у нас: видите, какой лавой надвигаются! Но мы им запросто не поддадимся! Кто пешой, укрывайтесь по хатам, оттуда из рушниц[103] да пистолей бейте собачьих сынов. А вы, конники, скачите по улицам, рубайте недругов саблями!

— Добре, батько! — отвечали сгрудившиеся на тесной улице казаки и пустились выполнять приказ атамана.

Илья Марков и Акинфий Куликов поднялись на чердак богатого дома, где жил Булавин, расковыряли дыры в соломенной крыше и стали выжидать врагов.

На улицах Закотного городка завязались рукопашные схватки, из окон и с чердаков гремели выстрелы. Низовцы несли большие потери.

Лукьян Максимов понял: так ему не выбить булавинцев из городка и до утра. Но у него был крупный козырь, о котором не подозревал предводитель голытьбы. Максимов привез с собой пушки. Оттянув своих из городских улиц, войсковой атаман приказал открыть огонь.

Илья и Акинфий успешно отстреливались со своего чердака и уже уложили несколько низовцев, как вдруг наступила тишина.

— Что это, батя? — обрадованно спросил Марков. — Ушли недруги? Видно, не по зубам пришлась им наша оборона!

— Нет, Илюша, — сурово ответил Акинфий. — Не такая идет сейчас война, чтобы оставили нас в покое враги. Знать, придумали что-нибудь на наши головы.

Старик оказался прав. Загрохотали пушки, и каленые ядра запрыгали по улицам, зашипели, врезаясь в соломенные крыши. Илья, бывалый артиллерист, ни на миг не усомнился в исходе боя.

— Это конец, батя! Надо отступать.

Друзья сбежали вниз. Спустившись в сени, они услышали громкий и торжественный голос, от которого у них похолодело сердце. То одинокий, брошенный в хате слепец читал себе отходную.[104]

— Батя, неужто оставим старика? — крикнул Илья, охваченный ужасом и жалостью.

— Коли мы то сделаем, самые последние люди на свете будем!

В избе догорала последняя свеча. Марков подхватил на руки маленького, сухонького старичка.

— Рано, дедушка, смерть себе ворожишь! — с наигранной веселостью молвил Илья.

Они перебежали двор, перебрались через плетень и очутились на соседней улице. Акинфий тащил ружья, Илья нес бандуриста, не выпускавшего из рук бандуры. Оглянувшись, они увидели, что крыша покинутого ими дома пылает, как огромный костер.

Прежде чем враги с диким гиканьем и воем ворвались в Закотное, Акинфий и Илья успели уйти далеко и укрылись в глубокой балке.

Лишь несколько десятков людей, уцелевших из большого отряда повстанцев, собрались утром в степи. Был среди них и Булавин. Переловив бродивших без седоков коней, маленькая группа двинулась на юг, избегая проезжих дорог. Илья Марков и Акинфий Куликов, как за малым ребенком, ухаживали за ослабевшим от пережитого кобзарем.

А Лукьян Максимов с торжеством доносил царю:

«И возмутителей поймав, многим наказание чинили, больше ста человекам носы резали, а иных плетьми били и в русские города выслали, а пущих заводчиков повесили на деревьях за ноги».

Долго скакали булавинцы по притихшим степям, ночевали в балках, скудно питались тем, что удавалось достать на одиноких хуторах. Слепой кобзарь не вынес тягот дороги и тихо угас на руках Ильи. Рыдая от горя, Марков вырыл могилу у подножия древнего кургана и уложил туда старика с его неизменной бандурой.

В Запорожье приехали только в январе, когда повеяло уже теплым ветром с Черного моря. Сечь приняла вождя голытьбы гостеприимно, атаману дали жилье в Кодаке, откуда можно было за несколько часов доехать до Запорожья.

Булавин не пал духом после тяжелого поражения. Он строил широкие планы на весну, когда степь сбросит белый кожух, пробьется молодая травка и когда казаку с его конем везде будет лагерь.

А пока уцелевший Хведько с неизменным гусиным пером за ухом и с песочницей у пояса писал новые «прелестные» письма. Булавин рассылал их на Дон, на Украину, в Астрахань и на Терек. И уже стекались к нему новые бойцы, не запуганные, а обозленные зверствами низовских карателей. Домовитое казачество, поднявшее было голову после Закотного, снова приуныло.

Булавин говорил:

— Как вода подтачивает вешний лед, так и мы подточим силу лиходея Максимова.

Чтобы привлечь на свою сторону запорожцев, Кондрат Афанасьевич отправился в Сечь. Кошевой атаман Костя Гордиенко встретил Булавина с наружной приветливостью, под которой таилась ненависть. Гордиенко в душе стоял заодно с Максимовым и домовитыми казаками, но боялся показывать это слишком открыто: на Сечи у Булавина было много сторонников.

Сход был бурный. Казаки одобрительным шумом встретили Булавина, когда атаман появился на возвышении.

— Низкий поклон вам, братья запорожцы, от всевеликого войска Донского, — начал атаман и коснулся пальцами земли.

— И тебе кланяемся! — загудели в ответ запорожцы.

— Всем вам ведомы, — с силой продолжал Булавин, — великие те обиды, что терпим мы, донцы, от бояр, от князей, от войскового атамана Максимова и его приспешников. Да ведь и то вы должны понять, казаки, что сегодня нас зорят, наших жен и детей в полон гонят, а завтра ваш черед придет!

— Верно! Истинно! Правду атаман молвит!

Буря возгласов пронеслась по толпе, замелькали в воздухе сжатые кулаки, полетели вверх казацкие шапки. Гордиенко кусал губы, но еще не осмеливался выступить открыто.

Но когда увидел кошевой атаман, что пламенные призывы Булавина находят слишком восторженный отклик, не утерпел.

— Кого вы слушаете? — обратился Гордиенко к настороженно внимавшей ему толпе. — Войско донское от государя не отложилось, и что толкует здесь Булавин — чистая брехня!

— А ты его перебреши! — выкрикнул одинокий голос, и вся громада грохнула враждебным хохотом.

Но Гордиенко был опытен в словесных спорах, и сбить его было нелегко.

— Писал нам атаман Максимов, чтобы мы того Кондратия поймали и под крепким караулом в Черкассы выслали…

— А кто бы тебе его поймать позволил? — раздался тот же басовитый голос.

— И за поимку его, Булавина, — не смущаясь, продолжал Гордиенко, — обещано двести рублев.

— В глотку тебе их вбить, Иуда! — разразилась толпа неистовым гневом, как грозовая туча градом. — Долой кошевого! В прорубь его вниз головой! Киями заколотить!!

Гордиенко побледнел. Он понял, что у него слишком мало сторонников, что терпение запорожцев лопнуло и дальше сопротивляться опасно. Он тотчас сложил с себя знаки атаманского достоинства, спустился с помоста и затерялся в толпе.

Быстро выбрали нового кошевого и приняли решение: желающим запорожцам разрешить уйти к Булавину, чтобы сообща постоять за народное дело. Добровольцев снабдить конями, оружием, припасами на первое время: таких сразу нашлось несколько сот человек.

Булавин с торжеством возвратился в Кодак. Там, на реке Вороне, силами своих людей и запорожских добровольцев он выстроил крепостцу и стал дожидаться весны.

И снова Хведько писал письма, и атаман рассылал возмутителей. Он отправлял их на Украину, на Волгу, на север, к Москве.

Глава V

ВОЗМУТИТЕЛИ

В число отправляемых на север попали и Акинфий Куликов с Ильей Марковым. Вручая им «прелестное» письмо, атаман строго сказал:

— Берегите пуще глаза! Большая это сила, но и большой бедой может обернуться. Коли попадетесь, грамотку изничтожьте. Не потаю: головой поплатитесь, ежели при вас найдут ее.

— Знаем, на что идем, атаман, — внушительно возразил Акинфий. — За народное дело жизни не пожалеем.

— Оно-то так, да и погибать из-за оплошности тоже не след.

Есаул снабдил Маркова и Куликова провизией на первое время, дал по полтине кормовых, и друзья пустились в дальнюю дорогу.

На выходе из лагеря им встретился оборванный старик, который вел в поводу вороного коня. Старик поспешно отвернулся и постарался укрыться за лошадью. Илье показалось знакомым его морщинистое лицо, косматые брови, седые усы.

— Смотри, батя, — сказал он, толкнув Акинфия. — То Пивень, старый хозяин наш.

— С чего тут Олексию быть? Запорожье для него могила, узнает голытьба, сразу ему конец. Обознался ты, Илюша!

А тот, миновав булавинских посланцев, с неожиданным проворством вскочил на коня и поскакал прочь.

Во многих деревнях Воронежского уезда побывали Акинфий Куликов и Илья Марков. Не так-то легко удалось подстрекателям пробраться с Днепра на север, в коренную Русь. Не раз грозила им смерть, но спасали их от лихого глаза шпигов, от расправы царских чиновников верные друзья в опасности — бедняки крестьяне. От деревни к деревне проводили их тайными тропами, ставили на постой к надежным людям, наказывали хозяину распускать по селу молву, что ночуют у него богомольцы.