Ориноко - Аркадий Фидлер

Он проговорил это нехотя, словно не мог отрешиться от неуместной шутки. Или я неверно его понял?

— Что ты плетешь, Арасибо?

— Карапана умрет сегодня или завтра… ночью…

В показной небрежности его голоса таилась какая-то скрытая жесткая нота, заставившая меня насторожиться. Только сейчас я поднял глаза на Арасибо и онемел: угрюмого оцепенения последних дней у него как небывало! Глаза его вновь горели прежней ненавистью, но, кроме ненависти, они так и светились необузданной радостью.

— Что с тобой? — вскочил я, удивленный.

Он упивался моим изумлением. Гримаса смеха искажала его лицо. Он явно что-то утаивал и теперь потешался надо мной, медля с ответом.

— Говори же, черт побери, Арасибо!

— Когда наш охотник идет на охоту, стрелы его не всегда отравлены ядом кураре — не всегда он есть в лесу. Приходится покупать его у далеких индейцев макуши и дорого платить бездельникам. Но в наших лесах растет свой яд, кумарава, хотя и не такой сильный, как кураре. Мы берем его, он тоже убивает.

— Говори дело, Арасибо!

— Я и говорю дело. Я говорю: кумарава тоже убивает. Коснешься их раз рукой, сразу образуется волдырь и бредишь как пьяный, коснешься их несколько раз — умрешь. Подлые листья…

— Давай по делу, Арасибо, по делу! Не тяни!

Он окинул меня медленным взглядом — вот каналья! — радуясь моему нетерпению.

— Ты очень нетерпеливый, Белый Ягуар! — забулькал он весело, щуря свои косые глаза. — Интересно, как бы ты себя чувствовал, Ягуар? Каждую ночь тебе в постель кладут лист кумаравы. А ты ничего не знаешь. Стонешь от боли, извиваешься, язвы на всем теле, на глазах чахнешь, гибнешь… Посмотри, вот такой маленький листочек!..

Арасибо развернул лоскут старой тряпки, который держал до того в руке, и показал мне какой-то комочек серо-зеленого цвета, полувысохший, увядший.

— Не трогай! — выпятил он губы. — Кумарава еще кусается, как скорпион!..

Потом вдруг, словно устав от шуток, он стал серьезен и выдавил из себя свистящим шепотом, указывая на ядовитый лист:

— Я нашел его в подстилке ребенка Ласаны… — И добавил, вставая: — Каждую ночь ему подбрасывали… Он не мог не заболеть…

— Кто подбрасывал? — задал я бессмысленный вопрос, начиная что-то понимать.

— Он, он, Карапана!..

Я так и подскочил. Вот это открытие! Я в тот же миг оценил всю его важность. Поймать бы колдуна на месте преступления, вот это была бы победа! С меня снялись бы все страшные подозрения, а его полностью разоблачили бы как явного убийцу. В безумной радости я схватил Арасибо за плечи и тряс его без памяти, пританцовывая и смеясь. Наконец, запыхавшись, я выдавил из себя:

— Как же ты это открыл, дружище?

— А-а-а, открыл… Подумал, поискал…

— А ребенка… ребенка удастся спасти?

— Удастся.

Я готов был задушить этого уродца в объятиях.

— Волшебник! Умница! Ангел!

Когда мы наконец кое-как успокоились и вернулись к действительности, возник естественный вопрос — что делать дальше? Созвать на тайный совет друзей? Кого? Манаури, Арнака, Вагуру и никого больше. Негра Мигуэля? Нет, только индейцев — это дело племени. А Ласану? Ласану да, конечно.

Друзья были поблизости, на реке. Они готовили там шхуну для бегства на случай нападения со стороны Серимы. Они прервали работу и тут же пришли. Позвав Ласану, мы укрылись в моей хижине, и Арасибо поведал всем историю своего открытия. Как и у меня, первоначальное ошеломление у всех сменилось бурной радостью. Тяжкий груз свалился с меня и с моих друзей, но тут же мы поняли: теперь нас ждет самая трудная задача — вынести приговор шаману.

— Смерть! Смерть ему! — твердил Манаури, стиснув зубы.

Мы предполагали, что Карапана подбрасывал ядовитые листья через каждые две или три ночи, а поскольку найденный лист кумаравы уже высох, очередной визит шамана следовало ожидать этой ночью. Решили дежурить во дворе, сменяясь в полночь.

— Ты, Ян, исключаешься! — объявил Манаури. — Рана твоя еще не зажила.

Действительно, силы ко мне окончательно еще не вернулись, но я не мог оставаться в стороне в эту решающую минуту, и меня подключили третьим к первой смене Арнака и Арасибо.

— Надо решить еще один вопрос, — проговорил вождь после некоторого размышления. — Это удобный случаи его убить. Мы должны его убить.

— Должны! — учащенно задышал Арасибо.

— Кто с этим не согласен? — спросил Манаури, бросив на меня внимательный взгляд.

Арнак и Вагура молча кивнули головой в знак согласия, я тоже. Иного выхода не было — только его смерть.

— Я тоже хочу сторожить! — попросила Ласана.

— Сторожи! Конечно! — ответил Манаури. — Но не с нами на улице, а в своей хижине, возле ребенка…

Никто, даже самые близкие, не должны были знать о наших планах. Ласане поручили сжечь подстилку ребенка и положить ему новую в другом месте шалаша, но так, чтобы ее мать ни о чем не догадалась.

ПОЧЕМУ ДОЛЖЕН БЫЛ УМЕРЕТЬ КАНАХОЛО

Под вечер прошел проливной, хотя и непродолжительный дождь. Когда он кончился, тучи все еще закрывали небо, и мы опасались, что ночь будет очень темной, но нет: где-то за облаками светила луна, рассеивая мрак.

Шалаш Ласаны стоял примерно в пятидесяти шагах от реки, задней стеной к воде, а входом в сторону леса. Поскольку вокруг шалаша, кроме вытоптанной травы и нескольких оставшихся от леса кустиков, ничего не росло, открытое пространство и сравнительно светлая ночь облегчали нашу задачу.

Вооружены мы были короткими тяжелыми палицами из твердого дерева, кроме того, Арнак и Арасибо взяли ножи, а я заряженный картечью пистолет для стрельбы с короткой дистанции. Согласовав звуковые сигналы, с наступлением ночи мы заняли свои места. Арнак укрылся позади шалаша, со стороны реки, а я и Арасибо — с противоположной стороны, в нескольких шагах от входа.

Внутри хижины, как решил Манаури, караулила Ласана.

Дождь несколько раз обрушивался на наши головы внезапными ливнями, и тогда становилось совершенно темно; воздух по-прежнему оставался теплым и душным. Мы промокли, но делать было нечего.

Приходилось сносить и томительность медленно текущего времени. От постоянного напряжения устремленных в темноту глаз немели мышцы и притуплялось сознание. К тому же не облегчала нам бодрствования и неуверенность в том, что враг явится именно нынешней ночью. Порой зрение нас обманывало. Странные звуки, как всегда, раздавались и на опушке леса, и на берегу реки, а во мраке проносились таинственные тени. Но это были то бегавшие вокруг собаки и другие прирученные зверушки, то какая-нибудь дикая лесная тварь, то громадные ночные бабочки и всякие прочие неведомые обитатели леса.