Чекисты рассказывают. Книги 1-7 - Александр Александрович Лукин

— Разрешите нескромный вопрос? Где вы искали эти доказательства?

— Вопрос действительно не совсем скромный. — Дружинин улыбнулся. — Искали через военные архивы, беседовали с несколькими вашими сослуживцами по разведотделу штаба армии — они считали вас пропавшим без вести.

— А командира партизанской бригады, к которому я в тот раз летал на связь, не пробовали разыскать?

— Пробовали. Он погиб в сорок четвертом году.

— Ясно. Извините.

— Теперь дальше. — Дружинин загнул еще один палец. — Ваше пребывание в плену, участие в подпольной организации лагеря военнопленных тоже в сплошном тумане. А самое скверное, нет ни малейших доказательств, что в школу немецкой разведки вас направил руководитель подпольщиков.

— А о нем самом, Бородаче, что-нибудь удалось найти? — спросил Сологубов. И негромко добавил: — Это же был такой человек…

— Ни в трофейных немецких, ни в наших архивах о нем ничего нет.

— И фамилия Федора Лесникова тоже нигде не упоминается?

Дружинин отрицательно покачал головой.

— Значит, все! — Сологубов тяжело вздохнул.

Как ни готовил он себя все эти дни к самому худшему, известие поразило его. Выходит, все, о чем он рассказывал здесь, в этом кабинете, повисло в воздухе, как табачный дым; все недоказуемо и, следовательно, не принято во внимание. Слова, выброшенные на ветер! И хуже всего было ощущение собственного бессилия изменить это положение, найти доказательства своей правоты. От этого и зрела обида, горьким комом подпиравшая к горлу.

Но вот Сологубов овладел собой, тихо спросил:

— Что же теперь?

— Хочу предложить вам одну работу, — сказал Дружинин.

— Не понимаю.

— У нас есть одно дело, по которому требуется ваша помощь.

— Моя помощь? Но ведь вы же не верите мне.

— Я вам этого не говорил.

— Вы же сами сказали, что нет никаких доказательств.

— Правильно, прямых доказательств нет…

— Но что-то все же, значит, нашли? Да? — Сологубов обрадованно вскинул голову.

— Очень немногое.

— А что именно?

— В трофейном архиве германского генерального инспектора по делам военнопленных нам попался один документ.

— Что-нибудь о Баварском лагере? — нетерпеливо спросил Сологубов.

— Да. Там действительно была подпольная антифашистская организация. В сентябре сорок четвертого года гестапо разгромило ее.

— И все? Никаких фамилий?

— Больше ничего. Только несколько строк в сводном общеимперском отчете о «беспорядках» в лагерях военнопленных.

Сологубов потер кулаком крутой подбородок, разочарованно сказал:

— Да, этого, конечно, мало…

— …для того, чтобы мы поверили вам? — с улыбкой закончил за него Дружинин.

Сологубов неожиданно тоже улыбнулся — впервые, за сегодняшний разговор. Он только сейчас начал понимать, что его дело, похоже, идет на лад и что подполковник, по-видимому, всерьез предлагает подключиться к какой-то нужной для них работе. Значит, он ему все же верит!

— Тут вопрос, разумеется, не только в доказательствах, которых нам не удалось получить, — сказал Дружинин после непродолжительной паузы. — Мы основательно изучили всю вашу жизнь. Беседовали с целым рядом хорошо знавших вас людей. Имеем несколько отзывов от ваших солагерников: все-таки удалось кое-кого разыскать из числа названных вами.

— А вы, Николай Васильевич, не боитесь, что я вас подведу? — улыбнулся опять Сологубов.

— Такого, вроде, быть не должно.

— А вдруг выкину какой-нибудь фортель?

— Если, не дай бог, это случится, меня, конечно, по головке не погладят, — усмехнулся Дружинин. — А в общем, издержки будут не так уж значительны.

— Почему же?

— Введя вас в дело, мы до определенного времени не станем раскрывать перед вами всех карт.

— Следовательно, работа по этому делу явится для меня как бы проверкой?

— В известном смысле да. Но вас это не должно смущать, вы в разведке не новичок. Что касается меня, — продолжал Дружинин, — могу прямо сказать: я вам верю, Петр Константинович. В противном случае не предлагал бы столь ответственной работы.

— Спасибо, — взволнованно сказал Сологубов. — А могу я узнать, в чем конкретно заключается моя будущая работа?

— Обстоятельный разговор о деле у нас впереди. Оно связано с вашим возвращением в разведцентр «Служба-22».

Сологубов посмотрел на подполковника и с нескрываемым разочарованием сказал:

— А я почему-то думал, вы хотите мне дать подходящую работу здесь, в Союзе.

— Вы сейчас нужны там, в Западной Германии. Очень нужны!

Сологубов достал сигареты, закурил, долго в задумчивости молчал, потом спросил:

— Николай Васильевич, а отказаться от вашего предложения я имею право?

— Разумеется, — недовольно сказал Дружинин. — Дело абсолютно добровольное.

— В таком случае разрешите мне подумать… хотя бы до завтра.

— Ну что ж, подумайте…

На другой день разговор был продолжен. Сологубов начал его вопросом:

— Как долго мыслится мое пребывание в «Службе-22»?

— Это зависит от вас: до выполнения задания.

— Если это будет разовое, эпизодическое задание — я согласен. Работать же там длительное время отказываюсь, делайте со мной что хотите. Не затем я столько лет рвался домой, чтобы опять возвращаться к чужим. Поймите меня правильно, Николай Васильевич.

— Я понимаю вас, — сказал Дружинин. — Постараемся сделать так, чтобы с заданием вы оправились в возможно короткий срок.

Дружинин исхлопотал для Сологубова двухнедельный отпуск, дал ему денег на дорогу, на покупку пальто и хорошего костюма вместо грубошерстного, в который он был одет соответственно своей легенде (турист-отпускник, сбившийся с маршрута). Затем отправил его на родину, в Воронежскую область, навестить мать и сестру. В ожидании возвращения Сологубова Николай Васильевич вплотную занялся делом генерала Мишутина, чтобы во всеоружии начать активную работу по нему за границей, — выявлял сомнительные места, противоречивые данные, полученные в ходе поиска, различного рода «зацепки», которые помогли бы выйти на след бывшего комдива.

В процессе этой работы перед Дружининым снова стал вопрос об отношении Мишутина к так называемой РОА. Николай Васильевич в начале зимы уже пытался это выяснить через бывшего следователя, жившего в Измайлове, но тот оказался в отъезде. Потом в потоке других неотложных дел Дружинин не мог выкроить время для такой консультации, хотя не раз думал о ней. Теперь встречу со следователем, который в 1946 году вел дело одного из власовцев-главарей, откладывать дальше было нельзя и, Дружинин вызвал его повесткой к себе в комитет.

Внимательно выслушав Дружинина и пробежав глазами несколько страниц архивного следственного дела, старый следователь снял очки, сказал:

— Насколько я помню, скудность сведений о генерале Мишутине объясняется тем, что этот изменник Родины не имел прямого отношения к РОА.

— Как же так? — удивился Дружинин. — А его поездка в норвежский лагерь военнопленных с власовцем, которого вы допрашивали и который дал на него показания?

— То был всего лишь совместный вояж. Генерал Мишутин ездил в Норвегию как представитель командования «остлегионов», а не РОА.

— Вот оно что! — Дружинин сделал заметку в своей тетради. — Кстати, что такое «остлегионы»? Такое крикливое название.

— Вы правы,