Новая жизнь - Орхан Памук

Призрак кого-то третьего.

Милая, дай я поцелую тебя в губы, потому что теперь тот призрак, что существует только в доносах, боится стать настоящим. А я — смотри, — я здесь, я знаю: время течет медленно. Смотри, как тянутся пройденные нами пути, исполненные самих себя, созданные из камня, асфальта и жара летней ночи под звездами. Давай и мы, как они, ляжем рядом… Смотри, милая, как медленно мы приближаемся к тому неповторимому мгновению, которое искали пассажиры всех автобусов, — мои руки держат твои прекрасные плечи, твои изящные, хрупкие руки, я рядом с тобой. Когда я прижимаю губы к полупрозрачной коже между твоим ухом и волосами, когда электричество твоих волос пугает птиц, вспорхнувших с моего лица и пахнущих осенью, когда твоя грудь трепещет в моих ладонях, словно крылья упрямой птицы, когда я вижу в твоих глазах, насколько всеобъемлющее время, что сейчас оживает между нами, я понимаю: мы не здесь и не там, не в стране, о которой ты так мечтала, не в автобусе и не в темной комнате отеля, мы даже не в будущем, существующем только на страницах книги. Сейчас мы оба здесь, в этой комнате, мы существуем в бесконечном времени — ты с твоими вздохами, а я с торопливыми поцелуями, и мы, держась друг за друга, ждем чуда, которое может произойти. Момент полноты! Обними меня, пусть время замрет, давай, милая, обними меня, пусть чудо не кончается! Нет, не сопротивляйся, вспомни те ночи, когда наши тела в креслах автобуса тянулись друг к другу, а мечты переплетались, как переплетались наши волосы; вспомни комнаты домов, которые мы видели в переулках маленьких городков, когда наши головы вместе прислонялись к холодному темному стеклу; вспомни, сколько фильмов мы просмотрели, держась за руки, вспомни красавиц блондинок и хладнокровных красавцев, которых ты обожала. Вспомни поцелуи, на которые мы безмолвно смотрели, словно совершали грех. Вспомни губы, что приближались друг к другу, и глаза, что отворачивались от камеры…

Но она не вспомнила.

Я поцеловал ее в последний раз, поцеловал безнадежно, с отчаянием. Кровать была в беспорядке. Она заметила мой «вальтер»? Джанан вытянулась на кровати рядом со мной и задумчиво смотрела в потолок, словно на звезды. Но я все-таки спросил:

— Джанан, разве мы не были счастливы во время наших путешествий? Давай опять начнем ездить на автобусах.

Смысла в этом, конечно, не было никакого.

— Что ты читал? — спросила она меня. — Что ты сегодня узнал?

— Многое о жизни, — ответил я словами героя сериала. — Действительно многое. Те, кто прочитал книгу, теперь куда-то стремятся… Все очень запутано, а свет книги слепит глаза, словно смерть. Жизнь удивительна.

Я чувствовал, что смогу продолжать в таком духе и дальше; если любовь не творит чудеса, их творят слова. Прости мне, Ангел, мое простодушие и мою легкомысленность: я впервые за семьдесят дней оказался рядом с Джанан, лежа с ней на кровати. Всем, кто хоть иногда читает, известно, что ребячливость — первое, к чему прибегают неудачники, получившие по лбу дверями рая любви. Однажды ночью, между Афьоном и Кютахьей, когда лил дождь и вода потоками стекала с крыши автобуса, мы с Джанан смотрели фильм «Фальшивый рай». Но Сейко недавно сообщил мне, что Джанан уже видела этот фильм год назад — в гораздо более счастливой и спокойной обстановке, держа за руку любимого.

— Кто такой Ангел? — спросила она меня.

— Такое впечатление, — сказал я, — что это что-то из книги. Не только мы знаем о нем. Ангела многие ищут.

— Кому он является?

— Тому, кто верит в книгу. Тому, кто внимательно ее читает.

— А потом что?

— А потом ты читаешь до тех пор, пока не становишься им. Однажды утром ты просыпаешься, а люди говорят: ну и ну, в свете, бьющем из книги, эта девушка превратилась в ангела! Тогда получается, что Ангел — девушка. Но потом выясняется, что этот ангел устраивает другим ловушки. Разве ангелы играют в грязные игры?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Но хочу узнать.

Я сказал это, Ангел, потому что не был готов к необдуманному шагу, мне казалось, что кровать, на которой я лежал рядом с Джанан, — единственная частичка рая, дарованная мне путешествием. Отбрось сомнения, пусть этот миг длится вечно! В комнате стоял легкий запах дерева, и этот свежий аромат напоминал мне о мыле и жвачке, которые мы покупали в детстве, но потом перестали из-за некрасивой упаковки.

Я не мог ни проникнуть в глубины книги, ни добиться серьезных чувств от Джанан, но я чувствовал, что сейчас, глубокой ночью, сумею сказать что-то, что хоть как-то сблизит нас. Поэтому я сказал Джанан, что время — страшная вещь, а мы, не зная об этом, отправились в путешествие, пытаясь спастись от него. Поэтому мы постоянно находились в движении, мы искали мгновение, когда время останавливается. А это мгновение и было неповторимым моментом полноты бытия. Когда мы приближались к этому мгновению, мы чувствовали исходное время и видели в мертвых и умирающих это невероятное чудо. Мудрость книги прочитывалась и в комиксах, которые мы листали по утрам, и теперь нам предстояло постичь ее. По ту сторону, в той далекой стране нет ничего. И начало, и конец нашего путешествия там, где мы. Он был прав: убийцы везде — в дороге, в темных комнатах. Смерть проникала в жизнь через книгу, через книги.

Я обнял ее и сказал: милая, давай останемся здесь, в этой прекрасной комнате, которой мы будем дорожить. Смотри: стол, часы, лампа, окно. Утром мы будем вставать и любоваться шелковицей. Ну и что, что он там. Мы-то здесь… Вот подоконник, ножка стола, фитиль лампы. Свет и запах. Мир такой простой! Забудь ты книгу. Он тоже хочет, чтобы мы ее забыли. Жить — значит обнять тебя.

Но Джанан ничего не слышала.

— Где Мехмед?

Она внимательно смотрела на потолок, словно искала там ответ. Нахмурила брови. Лоб стал казаться выше. Губы задрожали. В желтоватом свете комнаты ее кожа приобрела розовый оттенок, который я прежде никогда не замечал. Теперь, когда Джанан отъелась и выспалась в спокойной обстановке, ее лицо приобрело нормальный цвет. Я сказал ей об этом, надеясь, что ей захочется счастливой, упорядоченной домашней жизни и она внезапно решит выйти за меня замуж.

— Потому что я заболеваю, — сказал она. — Простудилась под дождем. У меня температура.

Она лежала и смотрела в потолок, а я лежал рядом, любуясь цветом ее лица, а потом приложил руку, как опытный врач, к ее гордому лбу. Моя рука застыла, словно я желал убедиться, что она не сбежит от меня. Перед глазами всплывали детские воспоминания, и я понимал, что она изменила все, особенно мои ощущения, вызванные прикосновениями к обычным вещам. Но в голове у меня были другие планы и другие мысли. Когда она слегка повернулась и вопросительно посмотрела на меня, я сказал ей правду:

— У тебя температура.

Внезапно я понял, как решить все проблемы. После часа ночи я спустился на кухню. Среди страшных кастрюль я нашел ковшик и заварил в нем липовый чай, найденный в какой-то банке; все это время я представлял, как скажу Джанан, что лучшее средство от простуды — лечь под одеяло и обнять кого-нибудь. Потом, когда в коробках с лекарствами я искал аспирин, я думал: если я тоже заболею, мы будем целыми днями лежать в комнате вдвоем. Зашевелилась занавеска, раздалось шарканье тапок. Сначала передо мной возникла тень жены Доктора Нарина, а потом появилась и нервная жена. «Нет, сударыня, — сказал я, — не беспокойтесь, она просто слегка простыла».

Она отвела меня наверх. Заставила достать из шкафа толстое одеяло, надела на него пододеяльник и сказала: «Ах, бедняжка! Она настоящий ангел! Не огорчай ее, слышишь?» А потом добавила еще кое-что, о чем я буду помнить всегда: какая красивая шея у моей жены.

Вернувшись в комнату, я долго смотрел на ее шею. Разве раньше я этого не замечал? Замечал и любил. Но теперь красота ее шеи поразила меня настолько, что я долгое время не мог ни о чем думать. Я наблюдал, как она медленно выпила липовый отвар, потом проглотила аспирин, завернулась в одеяло и стала ждать, как послушные дети, когда все пройдет и ей станет хорошо.

Наступило долгое молчание. Прикрыв рукой глаза, я смотрел из окна. Шелковица слегка трепетала на ветру. Родная моя, наша шелковица трепещет даже от легкого ветра. Молчание. Джанан тоже дрожит, а время летит быстро.

Так очень быстро наша комната превратилась в комнату больного. Я ходил взад и вперед, и мне надоели стол, стакан и журнальный столик, уже ставшие хорошо знакомыми и слишком личными вещами. Пробило четыре. Сядь ко мне сюда, на кровать, попросила она. Я потрогал ее ноги через одеяло. Она улыбнулась, сказала, я очень хороший. Закрыла глаза и сделала вид, что спит. Нет, действительно уснула. Уснула? Уснула.

Я заметил, что хожу по комнате. Гляжу на часы, наливаю воду из графина, смотрю на Джанан, ничего не решая. И просто так глотаю таблетку аспирина. Когда она открывает глаза, вновь и вновь кладу ей руку на лоб, проверяя температуру.