Новая жизнь - Орхан Памук

— Послушай, дорогой, — сказал мне призрак, задрал штанину и показал больную, странную на вид ногу. — Мехмед Окур не такой дурачок, чтобы идти в армию с хромой ногой! Ясно?

— А кто я такой?

Я от изумления сделал вид, что на мгновение забыл ответ на этот вопрос. Наверное, я все перепутал, сказал я, зная, что звучит мой ответ неубедительно.

Мне удалось смыться, пока меня не побили, и позже, закусывая в заведении одного обиженного кондитера прекрасным, таявшим во рту слоеным пирожком, какие пекут только в Анатолии, я думал, что хромой Мехмед совершенно не похож на человека, прочитавшего книгу. Однако теперь я понимал, какое это заблуждение — думать, что знаешь, что у человека на сердце.

Возьмем, к примеру, городок Инжир-Паша, улицы которого пропахли табаком. Там книгу серьезно прочитали не только молодой пожарный, на которого донесли, но и вся муниципальная пожарная команда, что было удивительно. И когда городок готовился отпраздновать День освобождения от греческих оккупационных войск, я вместе с детьми и послушными пастушьими овчарками смотрел, как друзья-пожарные идут в ногу строем; и пока на железных касках искрили маленькие газовые баллончики, они слаженно исполняли песню «В огне, в огне, наша родина в огне!». После этого мы сели обедать и съели жаркое из козлятины. Пожарные, сияя яркими, желто-красными форменными рубашками, вдруг начали бормотать отдельные фразы из книги, — я счел это шуткой в честь моего присутствия. Позже, правда, они показали мне место, где хранили книгу, — как и Коран, она была спрятана на водительском месте их единственной пожарной машины. Неужели это я неправильно истолковал книгу? Или ошиблись пожарные, поверившие, что Ангелы — не Ангел, а Ангелы — спускаются с небес летними ночами в сиянии звезд и, вдыхая табачный запах, указывают несчастным и страдающим путь к счастью?

В одном городе я сфотографировался у городского фотографа. В другом попросил доктора послушать мне легкие. В третьем не купил кольцо, которое мерил в лавке городского ювелира. И каждый раз, когда уезжал из этих печальных, пыльных и полуразрушившихся мест, я фантазировал, что однажды мы приедем сюда с Джанан не для того, чтобы узнать, кто такие фотограф Мехмед, доктор Ахмет и ювелир Рахмет[46] и почему они с такой страстью читали книгу, а для того чтобы сфотографироваться, проверить ее легкие или купить кольцо, что свяжет нас навеки, пока смерть не разлучит нас.

Потом я бродил по городку, гонял голубей, гадивших на памятник Ататюрка, смотрел на часы, щупал «вальтер» и уже было собрался на автовокзал, как вдруг мне стало казаться, что меня преследуют злодеи в плащах — точный Сейко и призраки «часов». Могла та высокая тень оказаться Мовадо из Национального разведывательного управления? Ведь завидев меня, этот человек в плаще вышел из автобуса, отправлявшегося в Адану, в который только что сел… Да, кажется, это был он. Именно он, и мне надо как можно скорее ехать в другую сторону. Так я и сделал. И я прятался в вонючей уборной, ждал, что в окнах автобуса фирмы «Быстрая поездка», куда собирался сесть в последний момент, мне явится Ангел, как вдруг я почувствовал на себе взгляд — от него мурашки бежали по коже; я решил, что на сей раз с задних кресел за мной предательски шпионит Серкисов. Когда автобус сделал остановку среди ночи, я бросил в ресторанчике недопитый чай и пошел по кукурузному полю, где и ждал отправления автобуса, глядя на звезды в темной синеве бархатного неба; или среди бела дня я заходил в какой-нибудь местный магазин одежды в белоснежном костюме, с улыбкой на лице, а выходил в красной рубашке, лиловом пиджаке, бархатных штанах — и с угрюмым лицом. Несколько раз я замечал, что торопливо бегу сквозь толпу на автовокзал, а меня преследуют черные тени.

После всех погонь и побегов я стал верить, что улизнул от вооруженных призраков, преследовавших меня, потом я решил, что «часам» Доктора Нарина нет смысла следить за мной только ради того, чтобы изрешетить меня, и тогда вместо злобных взглядов, следивших за мной, я замечал дружелюбные лица жителей городов, довольных встречей со мной.

Однажды, чтобы убедиться, что Мехмед из соседней квартиры, уехавший к дяде в Стамбул, не тот Мехмед, который мне нужен, я помог болтливой старушке, жившей напротив него, принести сумки с рынка. Пока она выкладывала на солнце крепыши-баклажаны, спелые помидоры и перцы с острыми носиками, она рассуждала о дружбе, о том, что надо находить своих армейских друзей, о том, как прекрасна жизнь, забыв, что меня ждет дома больная жена.

Может, так оно и есть. В саду ресторана «Вкусная закуска» городка Карачалы я сел под огромным платаном и съел аппетитный, пахнувший тимьяном шашлык с тушеными баклажанами. Легкий ветер, игравший листьями, доносил до меня запах ароматного теста, приятный, как все воспоминания о минутах счастья. В неспокойном городке недалеко от Афьона, название которого я забыл, ноги сами привели меня в кондитерскую, и я опешил, увидев мамашу, гладкую и кругленькую, как сверкающие баночки, заполненные сладостями цвета засушенной розы и цукатами, и я, пораженный, повернулся к кассе. Миниатюрная копия матери, восхитительная красавица лет шестнадцати, скуластая, с крошечными руками, слегка раскосыми глазами, подняла голову от глянцевого журнала, который читала, и радушно улыбнулась, глядя на меня, — так улыбаются эмансипированные женщины-вамп из американских фильмов.

Однажды вечером, когда я ждал автобус на автовокзале, освещенном мягким светом и напоминавшем поэтому спокойную, тихую гостиную роскошного дома в Стамбуле, я играл с тремя приятелями, офицерами запаса, в карточную игру «Шах в недоумении», придуманную ими же. Они вырезали карты из картонной упаковки от сигарет «Йенидже» и нарисовали на них шахов, драконов, султанов, джиннов, влюбленных и ангелов; ангел приравнивался к джокеру; и ангелы — ангелы в женском обличии, — судя по их дружелюбным насмешкам друг над другом, были вполне реальными, земными, — они нарисовали кто соседку, кто единственную любовь своей юности или звезду турецких фильмов, кто певицу кабаре — частую гостью фривольных фантазий, что в основном практиковал самый веселый из них. Четвертого ангела они предоставили рисовать мне и не спросили, кого я изобразил, — так поступают тактичные и внимательные друзья.

Но один момент счастья, свидетелем которого я стал, причинил мне сильную боль. Я все пытался убежать от «часов» в плащах — воплощения зла, преследовавшего меня на автовокзалах, на городских площадях, в закусочных на стоянках, я слушал вранье обиженных доносчиков и разыскивал среди многочисленных Мехмедов того единственного, который был нужен мне (все Мехмеды, конечно же, забились в дальние углы, за запертую дверь, за забор с колючей проволокой, за стену, увитую плющом, — пути к ним были трудны и извилисты).

Я был в дороге пятый день. Я выпил ракы из чайного стаканчика, которой меня угостил издатель «Свободной газеты Чорума», чтобы я смог лучше понять его стихи. Я узнал, что он больше не будет публиковать отрывки из книги в рубрике «Семья и дом», так как он понял, что это не поможет решению проблем строительства железных дорог и прокладки путей из Чорума в Амасью. В следующем городе, проискав адрес шесть часов кряду, я с гневом обнаружил, что обиженный торговец донес на несуществующего читателя и поселил его на несуществующей улице лишь для того, чтобы вытянуть деньги у Доктора Нарина. И я сбежал в Амасью, где из-за скалистых, обрывистых гор, окружавших город с двух сторон, рано наступал вечер. Мехмедов в моем списке осталась ровно половина, результата не было, а у меня тряслись коленки, когда я представлял себе больную Джанан в постели. Тогда я решил сесть на первый же автобус в сторону Черного моря сразу после того, как схожу по тому или иному адресу, спрошу о своем армейском друге и удостоверюсь в том, что он — не тот, кто мне нужен.

Я перешел мост над Зеленой рекой — она была не зеленой, а мутной — и попал в квартал, расположенный под выдолбленными в отвесных скалах могилами. Старые и вычурные особняки свидетельствовали о том, что некогда жившие здесь люди — паши или землевладельцы — знавали лучшие времена. Я постучал в дверь одного из особняков, спросил о своем товарище по армии; мне сказали, что он катается на машине, но пригласили войти. Так я стал свидетелем счастливой семейной жизни:

1. Отец семейства, адвокат, бесплатно занимавшийся делами бедняков, провожал до дверей грустного подзащитного, чьи беды его страшно огорчали; взяв из шикарного книжного шкафа том по юриспруденции, он уселся читать.

2. Когда мать семейства, знавшая о моем деле, представила меня задумчивому отцу, сестре с озорным взглядом, бабушке, носившей очки от дальнозоркости, и маленькому братику, рассматривавшему коллекцию марок серии «Наша страна», все разволновались и обрадовались, проявив то истинно турецкое гостеприимство, о котором часто пишут западные путешественники.