Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

Эта встреча должна была показать, что Соединенные Штаты всерьез принимают Сообщество и проект «ЕС’92» (так в США кратко обозначили трансформацию Европейского сообщества в Европейский союз)[290]. Выкинув из головы опасения по поводу экономически протекционистской «крепости Европа», Буш и Бейкер дали ясно понять – Америка хочет видеть, что завершение создания единого европейского рынка связано с действительным прогрессом на так называемом Уругвайском раунде переговоров по новому соглашению о глобальных тарифах и торговле, которое должно было заменить систему ГАТТ эпохи холодной войны. Делор согласился, что ЕС’92 и переговоры по глобальному торговому соглашению должны двигаться вперед одновременно: если Уругвайский раунд не сможет завершиться успехом, то и Сообщество не сможет достичь целей ЕС’92. Фактически он подчеркнул: «Это станет противоречием, если Уругвайский раунд закончится неудачей, а ЕС’92 двинется вперед». Скользкими моментами и в том и в другом случае оставались французское сельское хозяйство из-за мощного фермерского лобби в стране и Япония с ее мощной экспортно-ориентированной экономикой, но жестко протекционистским внутренним рынком. Делор надеялся, что «в будущем США, ЕС и Канада смогут совместно оказать давление на японцев»[291].

Несмотря на то что ЕС со всей очевидностью превращалось в независимого игрока, оно всегда опиралось на собственную эффективность ключевых стран-членов. При всех своих амбициях Делор никогда об этом не забывал. Наиболее значительной державой в экономическом отношении в ЕС была Федеративная Республика Германия, и поэтому жизненно важно было плотно сотрудничать с Колем. Буш, конечно, знал об этом; и он также хорошо понимал, что американо-германская ось является единственным способом соединения со всем европейским двигателем. Кроме всего прочего, канцлер сам всегда поддерживал ЭВС. Делор говорил Бушу: «Коль придает новую силу целям Европейского сообщества». Конечно, теперь, летом 1989 г., возникала опасность, что дальнейшая западноевропейская интеграция может сойти с рельсов в силу дезинтеграции Восточной Европы. Но и в этом случае роль Германии была решающей.

Все это стало ясным во время саммита G7 в Париже при обсуждении вопроса о том, каким образом предоставить помощь Польше и Венгрии. Именно Коль поддержал идею соединения всей западной финансовой помощи. Для канцлера – даже если принимать во внимание германский вопрос – такой путь обладал несколькими преимуществами. Во-первых, Западная Германия (так же как и Америка) намеревалась поддержать импульс изменений в рамках Восточного блока, но он хотел, чтобы процесс шел мирным путем и без всякого кровопролития. Совместная экономическая инициатива Запада могла предотвратить анархию и сдержать советскую военную интервенцию. Во-вторых, если ФРГ будет действовать под зонтиком ЕС, никто не сможет обвинить Коля в том, что он действует в одиночку – отстраняясь от Запада, заигрывая с Востоком, даже восстанавливает германскую державу таким образом, что это напоминает времена кайзера и даже фюрера.

Что еще в отличие от Буша Коль готов был сделать, так это выложить существенную сумму на стол. 28 июня он уже сказал Бушу, что он намерен обещать Венгрии дополнительно 1 млрд марок (около 500 млн долл.) «свежих денег» в составе необусловленного займа такого же размера, который он уже предоставил в 1987 г. И хотя в окончательном виде было понятно, что все это финансирование представляет собой займы и кредиты на приобретение немецких товаров и услуг, а не прямую помощь, все равно эта сумма была в сорок раз больше той, что президент сам предложил Будапешту. Канцлер был также намерен помочь Польше на двусторонней основе, но этот вопрос пока оставался замороженным, поскольку был связан с положением немецкого меньшинства в Польше – вопросом очень чувствительным для поляков и праворадикальных немцев в ФРГ. Это противоречие, коренившееся в наследии нерешенных территориальных проблем Второй мировой войны, было еще одним напоминанием о тех ограничениях, в которых ФРГ может действовать на международной арене. Тупиковая ситуация со сделкой мешала осуществлению намерения Коля посетить Варшаву. Изначально он планировал сделать это летом, по пятам следуя за Миттераном и Бушем, но государственный визит в Польшу в результате состоялся только 9 ноября[292].

Делор и вся G24 действовали быстро, потому что Варшава и Будапешт опасались, что экономический крах может подорвать демократические реформы. Официальные лица, тем не менее, делали различие между Венгрией и Польшей, поскольку только последняя запросила немедленную помощь продовольствием, чтобы избежать жестокого дефицита. Венгерские ожидания были изложены на 24 страницах и были сосредоточены на улучшении условий торговли с третьим миром и либерализации иностранных инвестиций. Поляки, конечно же, рассчитывали на то же самое, но после того, как им помогут справиться с текущим продовольственным кризисом. 18 августа ЕС объявило о том, что в начале сентября в Польшу прибудут 10 тыс. т мяса в качестве первой части пакета помощи на 120 млн долл., состоящего из поставок мяса, зерновых, цитрусовых и оливкового масла. Дальнейшая поставка 200 тыс. т пшеницы со складов в Германии, а также 75 тыс. т овса из Франции и 25 тыс. т из Бельгии прибудут следом, а еще готовятся поставки на 500 тыс. т. Замысел заключался в том, что польское правительство будет продавать продовольствие людям, а полученные доходы реинвестировать в собственную экономику, особенно в частный фермерский сектор. Эта договоренность была формализована в соглашении о фонде. Роль, сыгранная ЕС/G24 в конце лета 1989 г., станет шаблоном для пакетов помощи Востоку в будущем[293].

Таким образом, в конце концов именно Брюссель, а не Вашингтон стал заниматься регулированием западной поддержки перемен в Центральной и Восточной Европе. Это в некотором смысле ослабило претензии Буша на то, что он и Соединенные Штаты «раскрутили» реформы в Польше и Венгрии. И хотя тон его риторики с весны повысился, его собственные действия показывали, что он отдает предпочтение эволюции перед революцией, больше любит стабильность и порядок, поддержанные осторожной политикой разделения бремени ответственности с союзниками[294]. Мягкая рецессия в США и долговое наследие времен Рейгана, драматически увеличившего дефицит государственного бюджета, укрепили представления Буша об опасности анархии в Европе, способной стать бездонной бочкой для американских долларов. Поэтому президент был доволен результатом саммита G7. Больше всего его обеспокоило письмо, зачитанное Миттераном в День Бастилии в самом начале их встречи.

Письмо было от Горбачева – и это было впервые, когда советский лидер официально обратился к G7. И впервые СССР предлагал не только расширить экономическое сотрудничество, но и прямое советское участие в подобного рода усилиях.

«Формирование связанной мировой экономики требует, чтобы многостороннее экономическое партнерство было поставлено на качественно новый уровень», – писал Горбачев. – Многостороннее сотрудничество Восток–Запад по глобальным экономическим проблемам выходит далеко за рамки развития двусторонних связей. Такое состояние дел не кажется справедливым, принимая во внимание тот вес, который имеют наши страны в мировой экономике». Все это, сказал Горбачев, является логическим продолжением