Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая) - Константин Серебров

  – Что такое Тело Времени? – спросил озабоченно я.

  Джи надел защитного цвета куртку и коричневые туфли, похожие на офицерские, и сказал:

  – Отвечу на этот вопрос по дороге.

  Мы вышли на осенний тротуар. Желтые листья, кружась, сыпались нам под ноги, а каждая встречная девушка представлялась мне романтической незнакомкой.

  – Тело Времени, – сказал Джи, – это вся совокупность дней жизни человека, от рождения и до смерти. Мы – бабочки-однодневки. Наше пространство, наше жилище – один единственный День, в котором мы живем. Большинство живет в унылой собачьей конуре своего Дня. Наша задача – превратить каждый День, если мы только не уснем, в сияющий эфирный дворец величиной с весь мир. Но пока поставим перед собой более скромные пределы – планетарное сознание Земли. Обычный человек своим сознанием прикреплен только к настоящему моменту; он не помнит прошлого и не видит будущего. Наша задача – освоить трехмерное Пространство Времени и из движущейся точки превратиться в человека.

  – Не понимаю, – ответил я, – что хорошего в том, что чувствуешь себя бабочкой-однодневкой? Для меня очень важно иметь перспективу, определенность. Какие уж тут перспективы, если я живу всего лишь один день?!

  – Ты и не можешь видеть никаких перспектив, при твоем нынешнем состоянии сознания, – ответил Джи. – То, что ты называешь “перспективой”, – просто зацикленность на определенном уровне комфорта. Тебе нужно начать работать над своим восприятием при помощи дневника. Это долгий путь. Ты уже пробовал делать, по моему настоянию, записи в Москве. Теперь ты знаешь, зачем это нужно.

     Теперь для тебя главное, – продолжал он, – суметь описать свой день. В дневнике всегда должны быть указаны место, время, состояние неба. Ты должен изжить свою неряшливость в словах и текстах. Учись этому на примере монастырских рукописей. Логос, доктрина, благодать сможет посетить чашу твоего восприятия, пролиться в сосуд твоей души именно в той мере, в какой ты утончишь слог своей рукописи. Твоя речь тоже должна стать ярче, экспрессивнее. Ты можешь учиться этому у Нормана, руководителя ансамбля, которому я сегодня собираюсь тебя представить. Он знает великое множество хокку и танка и сам пишет их.

  Тем временем мы дошли до магазина. Я представил себе, как через некоторое время буду очаровывать прекрасных дам изысканной речью, и с энтузиазмом обратился к продавщице:

  – Девушка, пожалуйста, тетрадь... Нет, две тетради. И десять ручек.

  – Может быть, одной ручки достаточно будет? – осведомилась, усмехаясь, высокая блондинка в синей униформе. – А то, пока тетрадь заполнится, вы уже все ручки растеряете.

  – Я имел в виду – разноцветных ручек, – ответил я, но насмешил ее еще больше.

  “Эта малообразованная продавщица не видит, – успокоил я себя, – насколько серьезным делом я собираюсь заняться”. Я холодно поблагодарил ее, и мы вышли из магазина.

  На обратном пути мы купили пиво, пирожки, лук и сало. На улице стало темнеть, весело засияли витрины, от окон квартир веяло уютом и спокойствием.

  Мы вернулись в ярко освещенную гостиницу, и Джи повел меня в номер этажом выше. На его стук дверь открыл высокий седой человек с серыми глазами, чем-то напоминавший сухого и педантичного ученого-немца. Он бросил на меня доброжелательный, но в то же время острый взгляд.

  – Норман, – сказал Джи, – это мой молодой ординарец из Кишинева. Он интересуется философией и литературой и желает к нам присоединиться в этой поездке.

  – Одного его желания недостаточно.

  – Я ручаюсь за него, – ответил Джи.

  – Не злоупотребляете ли вы моим расположением? – нахмурился Норман. – Ну, да что ж, проходите. Предоставим шахматной партии право решающего голоса.

  Норман расставил шахматные фигуры на блестящей доске. Он недооценивал меня, играя весьма небрежно. Выигрывая ход за ходом, я мучился мыслью: “Может быть, дипломатичнее будет проиграть?”

Не знаю, что за люди здесь,

Но птичьи пугала в полях –

Кривые все до одного...  

– мрачно произнес Норман, когда получил мат.

  Я тут же достал новую серую тетрадь и записал хокку. Норман сморщил лицо в невыразимую гримасу.

  – Следующую партию я хочу сыграть с вами, Джи, – заявил он и стал быстро расставлять фигуры. – А что еще умеет делать ваш друг?

  – Еще, – ответил Джи, – он умеет таскать ящики и расставлять аппаратуру.

  Норман углубился в партию, а я – в описание своих впечатлений.

  “Сегодня я начал работу над Телом Времени, – аккуратно записал я на первой странице, после хокку. – Джи познакомил меня с руководителем ансамбля Норманом. Это самолюбивый мирской человек, который никогда не задумывался о высших мирах. Как может Джи интересоваться такими людьми? Ведь такого человека, как Норман, никогда не допустят к небожителям”.

  Партия закончилась поражением Джи, и Норман, не скрывая радости по поводу нелегкой победы, сказал:

  – Ну ладно, беру твоего ординарца на испытательный срок.

  Когда мы вышли, я удивленно спросил:

  – Как вы могли проиграть ему выигрышную позицию?

  – Я выиграл у него разрешение на твое пребывание в ансамбле, – ответил Джи. – Но дело не в выигрыше и не в проигрыше – дело в том, чтобы суметь глубоко пообщаться с человеком за игрой. Ты играешь хорошо, с точки зрения комбинаторики, но совершенно не следишь за атмосферой, за тем, что человек чувствует, что он думает и переживает. Поэтому твоя партия поверхностна.

  Перед дверью в свой номер он остановился и негромко сказал:

  – Я делю комнату с одним очень непростым человеком. Постарайся подружиться с ним. Ты будешь спать на полу, в нашем номере, поэтому важно, чтобы и он тоже был настроен к тебе положительно.

  От перспективы спать на полу у меня сразу упало настроение. Джи посмотрел на мою искривившуюся физиономию и иронически произнес:

  – У тебя, к сожалению, не хватит денег, чтобы снять отдельный номер.

  Он открыл дверь, и я вошел вслед за ним. Я увидел сидящего в кресле полного, небольшого роста человека, склонившегося над каким-то разобранным устройством; в одной руке он держал паяльник, а в другой – пинцет. Стоявшая на журнальном столике уютная лампа с абажуром соломенного цвета ярко освещала лицо сидящего, на котором выделялся красноватого оттенка нос, и такого же цвета лысину, от которой во все стороны торчали длинные рыжие волосы. На нем был черный кожаный пиджак, а в зубах – закушенная под прямым углом папироса “Беломор”. Он поднял голову, когда услышал наши шаги. Круглые глаза смотрели строго и неприветливо.

  – Это и есть твой ординарец? – спросил он, как мне показалось, с пренебрежением и затянулся папиросой.

  – Да, – ответил Джи. – Пожаловал на курс переподготовки.

  Человек протянул мне руку и сказал: “Паяльник”.

  – Так называют звукооператоров в ансамбле, – пояснил Джи. – Настоящее же его имя – Шеу. Он является скрытым большим начальством, которое скромно выдает себя за нечто иное.

  Услышав эти лестные слова, человек по имени Шеу чуть заметно улыбнулся и спросил:

  – Ну, а кто вы? Надолго ли к нам приехали?

  – Я приехал пройти небольшой тренинг под водительством Джи. Если вы не возражаете, я буду спать на полу в вашем номере.

  Шеу сделал брезгливую физиономию, а я, спохватившись, добавил:

  – Я купил к ужину отличного пива...

  – Это другое дело, – улыбнулся Шеу и широким жестом отодвинул разобранный аппарат на край столика.

  Джи вынул из кармана сложенную газету и аккуратно расстелил ее на столе.

  – Бессмертный “пикник на обочине”, – произнес он, и в его глазах отразилась бесконечность.

  Я выставил на стол дюжину бутылок “Рижского”, пирожки, огурцы и помидоры и сел поближе к столу.

  – А лук, – напомнил Джи, – и сало? Нарежь их тоже, пожалуйста.

  Я возмутился от мысли, что мне приходится обслуживать важных персон, но здесь нужно было подчиниться. Джи и Шеу открыли по бутылке пива и потягивали его, закусывая пирожками с мясом. Я с ненавистью очистил луковицу, порезал ее крупными кусками и брезгливо накромсал сала. “Пока я тут вожусь, от моих пирожков ничего не останется”, – злился я, вытирая скользкие руки о гостиничное полотенце.

  Наконец я поставил на стол сало с луком и, откусив изрядную часть пирожка, успокоился. Наблюдая за тем, как Шеу с жадностью поглощал пирожки, обильно запивая их пивом, я понял, что он никогда не стремился к небу.

  После ужина Шеу вернулся к своей работе, а Джи предложил мне прогуляться.

  – Так, постепенно, ты познакомишься со всеми членами команды нашего Корабля, – сказал мне Джи. – Я давно уже плаваю на нем, проводя через музыку новый посвятительный импульс.