Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая) - Константин Серебров

   – Да это случайно так получилось, – оправдывался я.

   – Это, – сказала Фея, – не просто так – ты нарисовал одного из своих злобных “дедов”. Они так и выглядят. Это хороший способ избавиться от какого-нибудь “деда”, который тебя достает. Нарисуй его, а рисунок затем сожги.

   – Что же такое “дед”? – спросил я.

   – Твоя агрессия, – сказала Фея. – Или депрессия, по – православному – уныние. Это значит, что один из твоих “дедов” активизировался.

   – Наконец-то он и от тебя чему-нибудь научится, – отметил Джи.

   Меж тем незаметно наступил вечер.

   – Пора, Гурий, отправляться на празднование моего пятидесятилетия, – напомнил Джи.

   Он оделся и весело посмотрел на Фею, пытаясь передать ей оптимизм и бодрость. Но Фея расстроенно затянулась сигаретой и, выпуская дым, пренебрежительно произнесла:

   – Значит, все-таки пойдешь навещать магиссу? И тебе все равно, какие она про тебя сплетни распускает, и что каждое твое слово потом переврут и высмеют?

   – Гурджиев, – сказал Джи, улыбаясь, – даже сам выдумывал и распускал невероятные сплетни о себе. Я нахожусь в более удобном положении: за меня это с удовольствием делают другие.

   – Ну, хотя бы приходи не очень поздно, – сказала Фея. – Для меня у тебя никогда нет времени, а для других – сколько угодно.

   Я взял сумку и вышел вслед за Джи.

   Мы быстро доехали на метро до “Белорусской”. Вечер был морозным, в темно-синем небе светила большая желтая луна, навевая меланхолию и оцепенение.

   – Постарайся быть внимательным, – сказал Джи, – и запоминай все, что будет происходить. Ты сможешь понять события позднее, а пока – просто присматривайся.

   Мы шли мимо массивных старинных особняков, рядом с которыми высились многоэтажные дома. Было холодно, но продавцы цветов с посиневшими от морозного ветра лицами продолжали упорно стоять у своих прилавков.

   Мы подошли к одному из особняков, и Джи направился к полуоткрытой двери цокольного этажа. Оттуда доносились голоса и выходили клубы пара, смешанного с табачным дымом. Окна были мутно-серыми и выступали над асфальтом лишь наполовину. Через них ничего нельзя было разглядеть, хотя занавесок не было.

   Джи спустился по трем ступенькам и вошел в квартиру; я последовал за ним, держась на некотором расстоянии.

Почти всю длину комнаты, в которой мы оказались, занимало несколько столов. За ними сидела большая компания. На столах стояли бутылки с водкой и портвейном, маленькие тарелки с закуской и большие пепельницы, а в воздухе висели клубы дыма.

   Все поднялись, приветствуя Джи. Гиацинта возникла вдруг рядом с ним, взяв его под руку. В другой руке ее был большой бокал, наполненный шампанским. Высокий человек в черной рубашке встал на стул и стоял, плавно покачиваясь, готовый, казалось, в любой момент упасть. Я обратил внимание на его необычайно подвижные брови, которые изгибались вверх и вниз в такт всем его жестам и покачиваниям. У него был заметный шрам на лбу и короткий сухой нос своенравного человека.

   – Дорогой мэтр, – произнес он, изысканно выговаривая слова, – мы счастливы видеть вас сегодня, хотя повод собраться здесь показался нам странным. Splendor Solis сегодня гуляет – и я пью за ваше ослепительное бытие!

   Гиацинта повела Джи на почетное место во главе стола, а я сел на ближайшее свободное. Справа от меня был странно одетый восточного вида человек, с яркой тюбетейкой на обритой голове, а слева – высокий парень, в дорогом на вид костюме и ярко блестевших черных туфлях из мягкой кожи. Восточного человека звали Эльдар, а франта – Достоевский. Рядом с Джи сидела небольшого роста женщина в квадратных очках; она пристально посмотрела на меня и спросила Джи:

   – Папуля, что это за мамасика ты с собой привел?

   – Этот подлещик приехал ко мне из Молдавии, – ответил Джи.

   Дама заинтересованно посмотрела на меня, но я от застенчивого высокомерия отвел от нее взор.

   Мне показалось, что она выглядит весьма незначительно, ибо я мечтал найти более интересную даму для вальяжной беседы. Но не успел я толком осмотреться, как вдруг ко мне подошел старик очень маленького роста с длинной бородой, в синем кителе и офицерских сапогах.

   – Владимир Иванович, – представился он и, достав из-за пазухи фляжку, торжественно произнес:

   – Выпей моего целебного напитка для разотождествления с миром!

   Я пришел в замешательство и, небрежно отвинтив пробку, брезгливо понюхал содержимое.

   – Настойка-то у вас с подозрительным запахом, – ответил я с вежливой миной. – Не пью-с такие.

   Старичок лихо опрокинул в себя полфляжки и, придя в возбужденное состояние, стал отплясывать гопака и что-то выкрикивать. Я удивился такой вольности, но окружающие находили его выходку вполне естественной. Я набрался смелости и решил завязать разговор со своими соседями.

   Я спросил Эльдара, давно ли он знает Джи.

   – Слишком давно, – ответил он, недобро улыбнувшись, и повернулся к своей соседке, женщине лет тридцати с короткими черными волосами и черными непроницаемыми глазами. Я тоже повернулся к своему разодетому соседу и спросил, который час, чтобы как-то прервать натянутое молчание.

   Достоевский нехотя посмотрел на часы и тем опрокинул рюмку водки, которую держал в руке, на свои роскошные брюки.

   – Пол-одиннадцатого, – ледяным тоном сообщил он и стал салфеткой тщательно тереть пятно.

   Он с большим трудом удерживался, чтобы не нагрубить мне. Я встал из-за стола, но тут меня схватил Владимир Иванович, все еще плясавший гопака, и закричал:

   – Гурий! Ты Сталин! Ты Полярная Звезда! Пляши!!!

   Я посмотрел на сидящих эзотериков: все как будто ждали с любопытством, как я отреагирую. Я нехотя сделал несколько “па” и постарался поскорее снова занять место за столом, чтобы не привлекать к себе внимания Владимира Ивановича.

   Единственное свободное место было возле дамы в очках, и я сел рядом с ней.

   – Как вас зовут? – спросил я. Она оживленно ответила:

   – Какой мамасик еще маленький, даже Лору не знает! Откуда ты такой здесь взялся?

   Она излучала мягкую, сердечную волну, которая растворила мою скованность и неловкость.

   – Я попросился юнгой на Корабль “Арго” и вот оказался здесь. Но я не понимаю, почему это празднование пятидесятилетия – ведь Джи не больше сорока на самом деле?

   – Не утруждай себя, мамасичек, размышлениями о приколах Гиацинты, у нее их – сотни. В действительности, она чувствует, что карма влечет ее на дно, и она отчаянно хочет выплыть. Поэтому она решила рискнуть и использовать последнее, самое сильное средство, хоть она и ненавидит Джи.

   – Разве эго рискованно – просить Джи о помощи? Он мне кажется самым добрым человеком в мире.

   – Если ты недостоин, то можешь сгореть от помощи, которую он, действительно, всегда оказывает просящему. А сейчас сходи, будь любезен, на кухню – принеси бутылочку сухого.

   Я выбрался из-за стола и пошел на кухню, размышляя над ее загадочными словами.

   “Почему Джи называл этих людей эзотериками, – думал я, – если они пьют и курят, вместо того чтобы медитировать?” Ситуация напоминала театральную пьесу, но, поскольку меня это вполне устраивало, я с удовольствием подливал себе портвейн, пока окружающее не расплылось в розовом тумане.

   Поздно ночью вечеринка закончилась, и мы с Джи отправились на Авиамоторную. Пока мы ждали такси, Джи спросил:

   – Тебя привлекло что-нибудь в этой роскошной ситуации?

   – Мне странно, что эти самоуверенные и вульгарные люди принадлежат, по вашим словам, к эзотерической элите, – заявил я. – А Гиацинта беспредельно влюблена в самое себя и не видит ничего вокруг.

   Джи, вздохнув, сказал:

   – Твое бытие настолько слабо, что, хоть Луч и предоставляет тебе королевский шанс сразу войти в центр событий, ты совершенно не можешь им воспользоваться. Попробуй хотя бы пересказать все, что ты увидел и узнал, Касьяну – иначе твое пребывание в Школе быстро выродится.

   “Почему он меня обижает? – подумал я. – Ведь я к нему так хорошо отношусь”.

   Джи бросил на меня сочувствующий взгляд:

   – Пока ты занимаешь пассивную позицию и ждешь, что с тобой будут считаться, уважать твое самолюбие и интересы твоих инстинктов, никакая ситуация не будет для тебя достаточно хороша.

   – Что же я должен был делать в сегодняшней ситуации?

   – Развертываться, – ответил Джи, – и завоевывать себе опорную точку в Москве. Не можешь же ты все время сидеть на шее у Феи.

   – Я боюсь покинуть ваше общество, – смутился я. 

   – Ну что же мне теперь с тобой делать? – вздохнул Джи.

   – Ничего. Завтра я уже буду в Кишиневе.

   – Я имею в виду, что у тебя отсутствует тонкое восприятие, – московский андеграунд оказался гораздо выше твоего понимания.