Калейдоскоп - Юрий Евгеньевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свободная рука невольно метнулась в карман, где нащупала мундштук, подаренный Рыбаком. «Вызвать прямо сейчас Зверя и поставить Шамана в неловкое положение, – размышлял Петр; теперь ему казалось, что время течет медленно, как густая черная масса. – Сможет ли старик справиться со Зверем в одиночку? Он наверняка сразу потеряет ко мне интерес, едва увидит это порождение мрака».
Петр набрался храбрости и стал смотреть старику прямо в глаза, его губы невольно искривились в усмешке. Он готов был поклясться, что старик заподозрил неладное и убрал серп от его лица.
– Что ты задумал? – Шаман хмурил брови, не понимая поведения пленника, который вытащил из кармана какой-то маленький предмет.
Петр сунул мундштук в рот и дунул в него что есть силы, но вместо привычного свиста, который обычно издавал настоящий свисток, он не услышал ничего. Зато увидев ужас в глазах старика, сразу понял, что напугал того до самой глубины души.
– Идиот! – воскликнул Шаман, и вокруг него тотчас заплясал черный вихрь. Он начал заполнять собой все вокруг, превращая капище вместе с исполинами в непроглядную круговерть. Мрак завладел этим местом. Он скрыл деревья, звериные изваяния, небо…
Старик долго не поддавался натиску тьмы, но и его фигура вскоре стала таять. Она истончилась настолько, что превратилась в двухмерную картинку и совсем померкла. Распятый на алтаре пленник остался в полном одиночестве. Нечто жуткое, рогатое склонилось над ним и пронзило крохотного человечка острым взором, способным разглядеть под слоем плоти все его тайны, все желания и страсти. На сей раз ужас, обуявший Петра, не шел ни в какое сравнение со страхом за свою жизнь: теперь он не сомневался, что навсегда потеряет свою бессмертную душу.
Тяжелый взгляд содрал с него кожу, как чулок, разодрал мышцы и выдернул кости, оставляя на алтаре только крохотный огонек души. Зверь протянул к этому светлячку свои жуткие лапы, собираясь навсегда погасить его. Сознание пленника уже не могло фиксировать события и отключилось, милосердно позволяя хозяину не лишиться рассудка прямо здесь и сейчас. Защитная система сработала как часы, сохраняя то малое, что еще можно было сохранить.
Глава двенадцатая
Разговор
– Вот так и получилось, что я стал работать машинистом тепловоза, – рассказывал свою историю Костров, наблюдая, как проводник разматывает старую повязку и осматривает место укуса.
– Выходит, мечта детства? – резюмировал Волкогонов, обильно поливая рану перекисью водорода и накладывая свежую повязку.
– Можно и так сказать, – неловко пожал плечами Василий Иванович и поворошил угли в костре длинной палкой.
Набежавшая темнота не позволила им продолжить путь, и они выбрали место для стоянки именно здесь, на краю грунтовой дороги, опасаясь пробираться по незнакомой местности при свете фонариков. Волкогонов оказался здесь впервые и не мог гарантировать безопасность, поэтому первый стянул со спины рюкзак и начал собирать ветки для костра. За спиной все еще колыхалось черное море с взметающимися вверх стволами борщевика-исполина. Но и отдаляться от это локации, не зная, что тебя ждет впереди, было довольно опасно.
Грунтовка под ногами казалась вполне обыкновенной дорогой с куцыми кустиками вдоль обочин. Вокруг расстилалось брошенное поле, медленно зарастающее деревьями. Первыми свободный участок обжили березовые семена. Упавшие в благодатную почву, деревца потянули свои ветви к куцему холодному солнцу, которое едва согревало землю «Вятки». Постепенно они становились все выше и выше, но жизненной силы не хватало, чтобы превратиться в полноценные деревья, и теперь они больше походили на кривые кусты, лишенные листвы и растопырившие корявые ветки в разные стороны. Впрочем, эти уродливые березы не сумели заполонить свободное пространство, и рядом поселились сосны. Этим не нужно было много солнца, они росли куда медленнее, но вместо привычных зеленых иголок обзавелись серыми колючими отростками, по которым сложно было определить, что перед тобой именно сосна. Несмотря на все это, обломки этих уродцев прекрасно подходили для костра и горели так же хорошо, как и обычная древесина.
– Конечно, не все складывалось в жизни гладко, – продолжил Костров, – про сына ты уже знаешь. Когда он ушел, вся жизнь изменилась. Мне вдруг стало казаться, что в слабости мальчика виновата супруга. Она всегда позволяла ему больше, чем следовало: отпускала гулять допоздна, тайком давала деньги на карманные расходы, закрывала глаза на его проделки в школе и хулиганские выходки. Мне стало казаться, что чувства между нами умерли вместе с сыном. Я стал дольше задерживаться на работе – специально не шел домой. Заходил в бар или кафе и долго тянул кружку пива, не желая возвращаться домой и смотреть в глаза женщине, которую перестал любить. Не знаю, о чем я тогда думал, но вскоре в моей жизни появилась Мария.
– Та самая женщина, которую ты видел сегодня? – уточнил Волкогонов, заканчивая бинтовать руку.
– Да, – кивнул старик и отложил палку в сторону. Затем тяжело вздохнул и снова заговорил: – Понимаю, что гулять на сторону – это совсем не по совести, но я ничего не мог с собой поделать. Не уверен, что это было наваждение или страсть, как любят описывать поэты. Скорее это походило на бегство. Даже не от жены, не от быта, не от гнетущих воспоминаний, а от самого себя. В тот момент я думал, что в Марии смогу отыскать то, чего не мог найти в жене, но я ошибался. Только понял это не сразу. Сначала мне казалось, что все идет хорошо, даже жена не смогла заподозрить измену. Я врал ей про сверхурочную работу и новые возможности, я и вправду хотел вернуться на поезда дальнего следования… Постель Марии всегда была теплой, а супружеская постель отдавала могильным холодом, так что вскоре мы стали спать врозь. Между нами исчезла близость, свои физические потребности я удовлетворял у любовницы. Странно, что она ничего не просила взамен. Ее жизнь тоже нельзя было назвать удавшейся, вероятно, она столкнулась с мужчиной, который ее не любил, и долгое время оставалась одна, пока не встретила меня. Ей было плевать, что я женат, ей хватало того, что я делил с ней ложе. В то же время
