Говорящий ключ - Виктор Кирюшкин

— Где же я видел такое золото? Постой, постой. Ах ты, селезень! Где же ты наглотался, на каком ключе, близко или далеко?

— Близко, — убежденно произнес проводник. — Я так думаю, камешки пролежали у него в зобу дня два.

— А может, месяц?

— Нет, дня два.

— Почему ты так уверен, Кирилл Мефодиевич?

— Совсем чистые камни, слизи мало.

— Хорошо, пусть будет два-три дня, но ведь за это время птица могла улететь за сотни километров.

— Зачем ей лететь так далеко? Через море летела, устала, однако. Здесь хорошо, речки, озера, корма много. Утки или совсем остаются здесь, или отдыхают некоторое время, кормятся и постепенно перелетают дальше, туда, — он махнул рукой в северном направлении.

— Все равно нам не легче. Узнать, где он наглотался гальки, невозможно. Допустим, селезень местный. Из этого мы можем сделать лишь один вывод — где-то здесь, или ближе к побережью моря, есть сказочно богатые россыпи... Постой, постой, Кирилл Мефодиевич, мне это золото очень знакомо.

Геолог порылся в полевой сумке и достал миниатюрный мешочек, который ему оставил Андрей Ефимович Постриган. В мешочке было несколько золотинок, взятых из бутылки, найденной старателями. Вытряхнув их на ладонь, Воробьев сравнил золотники с найденными в зобу птицы. Сомнения не оставалось. И те и другие были из одного месторождения.

— Кирилл Мефодиевич, этот селезень побывал на берегу Говорящего ключа! — возбужденно воскликнул он. — Золото одинаковое.

— Выходит, глупая птица нашла Говорящий ключ раньше нас.

— Умных геологов... ты хотел сказать? Точно, точно, но у него были крылья, а у нас нет. Да... интересно. Теперь ясно, что он где-то здесь, этот ключ... близко, и нам очень стоит его поискать. Честное слово, Кирилл Мефодиевич, жаль варить такую умную птицу, но раз ты уже выпотрошил селезня, то опускай его в котелок. Эх, хлеб у нас весь, а то бы завтрак был на славу.

— Лепешек испечем, однако.

— Лепешек? — удивился геолог. — А где мука?

— Здесь! — Большаков, развязав свой вещевой мешок, достал маленький кулек муки.

— Запаслив же ты, Кирилл Мефодиевич! — обрадовался Воробьев.

— В тайгу идешь на день, бери на неделю.

Большаков подвинул к себе деревянный лоток, захваченный Воробьевым для того, чтобы брать пробу, насыпал в него муки, круто замесил тесто, добавив в него щепотку соды. Геолог следил за его действиями, не понимая, каким путем он собирается печь лепешки. Между тем, проводник раскатал несколько лепешек, отставил лоток в сторону, вынул свой длинный самодельный нож и принялся строгать палочки. Несколько палочек, очищенных от коры, он воткнул в землю рядом с костром.

— Теперь готово, — усмехнулся Большаков, искоса поглядывая на геолога. — Вешайте их, Николай Владимирович, на палочки... разом испекутся.

— Э, нет, Кирилл Мефодиевич, — рассмеялся Воробьев. — Здесь еще какой-то секрет есть...

— Есть! — охотно согласился проводник. — Только зачем секрет, просто совсем.

Довольный тем, что Николай Владимирович сам не догадался, Большаков стал свертывать лепешки в трубочки и надевать их на палочки, как чехлы. Перед этим он сжимал верхний конец каждой трубки, чтобы она висела и не сползала вниз. Когда лепешка испекалась с одной стороны. Большаков повертывал ее, не снимая с палочек. После полного поворота вокруг палочек, трубки из теста оказались хорошо пропеченными.

Тем временем поднялся ветерок, предсказанный Большаковым. Сквозь тучи проглянуло солнце. День сразу повеселел. Последние клочки тумана рассеялись.

Обратный путь занял у разведчиков в два раза меньше времени. К вечеру Воробьев и Большаков были уже вблизи лагеря. Оба порядочно устали, исцарапались в густых зарослях кустарника, через которые им пришлось пробираться. Николай Владимирович шел за Большаковым, перестав приглядываться к местности. Утомление притупило его внимание, сейчас он видел перед собой лишь спину проводника, идущего все так же легко, как и утром. Геолог невольно завидовал старому таежнику; его выносливости, казалось, нет предела. В сгущающихся сумерках Большаков почти бесшумно шагал по еле приметной звериной тропке, протоптанной вдоль берега ключа. Внезапно Большаков остановился, подняв руку. Воробьев замер, удобнее перехватив ружье. Жест проводника означал, что он что-то заметил. Проводник тихо отступил шага на два в кусты, из которых только что вышел на поляну. Дальше темнела группа деревьев, а под ними протекал ключ. Большаков напряженно вглядывался вперед.

— Что там, Кирилл Мефодиевич? — шепнул геолог, касаясь его плеча.

— Глядите выше... на ясене... там, справа.

Сумрак сгустился. Теперь Воробьев видел лишь деревья, вырисовывающиеся на фоне неба. Какое из них ясень, ему было абсолютно непонятно. Все же, приглядевшись, он заметил на раскидистом дереве что-то темное. Это темное пятно вдруг шевельнулось.

— Медвежонок!

— Нет! — Большаков оглянулся. — Стрелять не надо, однако... дальше, на другом дереве тоже сидит...

Воробьев, удивляясь зоркости проводника, с трудом отыскал на соседнем дереве второе темное пятно, которое тоже пошевельнулось и выдало себя. Ветви деревьев плохо скрывали затаившихся над самой тропой неведомых зверей.

— Рыси, — Предположил Воробьев. — Здесь, наверно, кабарга на водопой ходит. Они ее караулят.

Большаков отрицательно качнул головой и шепотом объяснил, что рыси охотятся в одиночку. Геолог заспорил, доказывая, что в этих местах, кроме медведя и рыси, нет крупных зверей, которые лазили бы по деревьям.

— Зверь давно бы нас учуял, — спокойно ответил проводник. — Ветерок от нас к деревьям тянет.

— Значит, крупные птицы... орлы, наверно!

— Совсем плохо видишь, начальник, — шепнул проводник. — Сейчас узнаешь, какой такой зверь засаду сделал. Он передал Воробьеву свое ружье, снял вещевой мешок и вынул из него моток прочной бечевы. Еще раз предупредив геолога, чтобы тот не вздумал стрелять, проводник неслышно скользнул в сторону ключа. Воробьев уловил слабый шум осыпавшейся гальки, после чего настала полная тишина. По шуму гальки геолог догадался, что Большаков спустился к руслу ключа и сейчас, наверно, крадется к деревьям под прикрытием довольно крутого берегового откоса. Быстро наступившая темнота скрыла от взора геолога зверей, затаившихся на деревьях. Потеряв их из виду, геолог теперь не смог бы даже определить, на каких же именно деревьях он видел темные пятна.

— Готово, начальник! — внезапно раздался сзади громкий шепот Большакова. Геолог вздрогнул; увлеченный разглядыванием деревьев, он не слышал шагов таежника.

— Что готово?

— Куст видишь... ближе к нам?

— Вижу... у самого обрыва.

— Я берегом к нему подошел, бечеву привязал, сейчас немного дергать будем, узнаешь, какой-такой зверь сидит. Давай реветь, однако.

— Реветь?

— Пускай думают — медведь идет.

Большаков, искусно подражая зверю, испустил глухой утробный рев, далеко прозвучавший в тишине ночи. Подождав немного, он рявкнул еще раз, после чего присел на свой вещевой мешок, жестом пригласив Воробьева опуститься так же на землю. Геолог присел, все еще не понимая, к чему все эти проделки старого таежника.

— Тяните, — Большаков, сунул ему в руку конец бечевы. — Пускай куст качается, шумит, будто зверь там ходит.

Геолог, положив оба ружья рядом, потянул бечеву. Высокий куст, росший на краю берегового обрыва, вблизи от деревьев, где затаились неведомые существа, зашевелился, словно и в самом деле тревожимый каким-то зверем. Геолог стал дергать за бечеву, то натягивая, то отпуская ее. Куст закачался, зашумел ветвями. Вдруг с дерева, стоящего ближе других, сверкнула яркая вспышка огня, громыхнул выстрел. Воробьев невольно привстал от неожиданности, но в эту секунду блеснула молния выстрела с другого дерева.

— Видишь, какие звери сидят? — тихо произнес Большаков.

— Их надо окликнуть! — Воробьев хотел встать. — Наши ведь!

— Подожди! — и проводник положил руку на его плечо. — Слушай, сейчас разговаривать будут... думают, убили, однако.

Несколько минут люди на деревьях не подавали признаков жизни. Они. наверное, следили за кустом — не зашевелится ли он снова. Потом настороженную тишину прорезал звонкий голос Виктора:

— Санька, ты куда стрелял?

— В куст... он двигался. А ты?

— И я! А ты видел медведя?

— Нет... а ты?

— И я...

— И я, — передразнил Виктор. — Чего же ты палил, коли не видел?

— А ты чего... ты первый стрелял.

— Я же говорю — куст шевелился... Зверь лазил. Там он, наверное, лежит убитый... Я в самую середку целился.

— А я, думаешь, в краешек что ли? Тоже в середину. Еще вопрос, чья пуля в медведя попала.

— Я первый стрелял.

— Значит, промазал, потому что он опять по кустам лазил.

— Сам ты промазал. Слезай лучше, посмотрим.

— А если он живой? Давай еще разок ударим для верности, а?

— Давай! — согласился Саня.

Снова громыхнули два выстрела, направленные в неподвижный теперь куст.