Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии - Хьюстон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Согласно свидетельствам, первым событием этой ночи стал эпизод с искушением, напоминающий об Иисусе накануне его служения. Злой демон, понимая, что успех его врага неизбежен, поспешил к тому месту, чтобы нарушить его сосредоточенность. Сначала демон напал на противника в облике бога чувственного желания Камы, явив трех пышнотелых женщин с их соблазнительной свитой. Когда же будущий Будда остался недвижим, искуситель принял облик Мары, повелителя смерти. Его могущественное войско обрушило на взыскующего ураганы, проливные дожди, град пылающих камней, но Гаутама настолько всецело избавился от конечного «я», что оружие не находило цели, чтобы поразить ее, и превращалось в цветочные лепестки, попадая в поле его сосредоточения. Когда же Мара, в отчаянии прибегнув к последнему средству, стал оспаривать право Гаутамы на то, чем он занят, тот коснулся земли кончиком пальца правой руки, и земля откликнулась рокотом «я свидетельствую за тебя», повторив его сотней, тысячей, сотней тысяч громовых голосов. Войско Мары было обращено в бегство, восхищенные боги спустились с небес, чтобы восславить победителя гирляндами и благовониями.
Затем, пока с дерева Бо в эту полнолунную майскую ночь сыпались дождем алые бутоны, медитация Гаутамы с каждой стражей становилась все глубже, и наконец, когда в ясном небе на востоке засияла утренняя звезда, его разум проткнул-таки последний пузырек вселенной, обратил его в ничто лишь затем, чтобы, о чудо из чудес, обнаружить, что он удивительным образом возник вновь в блеске истинного бытия. Великое пробуждение свершилось. Сущность Гаутамы преобразилась, он явил Будду. Это событие имело космическую значимость. Все сотворение наполнило утренний воздух кликами радости, земля сотряслась на шесть ладов от изумления. Десять тысяч галактик благоговейно содрогнулись, и на каждом дереве расцвели лотосы, превратив всю вселенную «в букет цветов, вращающихся в воздухе»[53]. Блаженство этого неизмеримого опыта удерживало Будду прикованным к месту в течение целых семи дней. На восьмой он хотел было подняться, но на него обрушилась новая волна блаженства. Так он провел в упоении и восхищении общим счетом сорок девять дней, после чего его «блистательному взгляду» предстал мир.
Мара подстерегал его с еще одним, последним искушением. На этот раз он обратился к тому, что всегда было сильной стороной Гаутамы, – к его рассудку. Мара не стал приводить в качестве довода бремя возвращения в мир с его пошлостью и одержимостью. Бросая вызов, он копнул глубже. От кого можно ожидать понимания истины настолько сложной, как та, которую уловил Будда? Как облечь в слова те откровения, которые не поддаются выражению ими, или видения, которые разбивают вдребезги определения, будучи заточенными в клетку языка? Иными словами, как показать то, что можно лишь обрести, научить тому, что можно лишь усвоить? Зачем утруждаться, выставляя себя на посмешище перед недоумевающими слушателями? Почему бы не махнуть рукой на весь известный мир, не покончить с телом и не удалиться в нирвану немедленно? Довод прозвучал настолько убедительно, что едва не пересилил. Но Будда наконец ответил: «Найдется тот, кто поймет», и Мара был изгнан из его жизни навсегда.
Последовала почти половина столетия, за время которой Будда блуждал по пыльным дорогам Индии – до тех пор, пока его волосы не побелели, поступь стала нетвердой, а тело – не чем иным, как лопнувшим барабаном, проповедующим разрушительную для самолюбия и искупительную для жизни весть. Он основал женскую и мужскую монашескую общину, бросил вызов омертвелому обществу брахманов, принимал в ответ возмущение, вопросы, растерянность, вызванные его взглядами. Его распорядок дня внушал изумление. Вдобавок к занятиям с учениками и надзору за делами своей общины он придерживался нескончаемого и плотного графика публичных проповедей и частных встреч, наставлял растерянных, ободрял переживших предательство, утешал страждущих. «Люди приходили к нему из далеких земель через всю страну, чтобы задать вопросы, и он радушно принимал каждого». В основе его реакции на это бремя, помогая выдержать его, лежал мотив ухода от мира и возвращения, общий для любого созидания. Будда удалился на шесть лет, затем вернулся на сорок пять. Но каждый год делился аналогичным образом: девять месяцев – в миру, затем три месяца уединения вместе со своими последователями во время сезона дождей. Его суточный цикл тоже строился по тому же образцу. Его приемные часы были продолжительными, но трижды в день он удалялся от всех, чтобы посредством медитации обратить внимание на его священный источник.
После изнурительного сорокапятилетнего служения в возрасте восьмидесяти лет и примерно в 483 году до н. э. Будда умер от дизентерии после того, как съел вяленое мясо вепря в доме кузнеца Кунда (Чунда). Даже на смертном одре мыслями он устремлялся к другим. В разгар агонии ему пришло в голову, что Кунда, наверное, будет винить себя в его смерти. Поэтому последней просьбой Будды было известить Кунда, что из всех блюд, съеденных Буддой за долгую жизнь, только два стали для него источником исключительного блаженства. Одним стало то, сила которого помогла ему достичь просветления под деревом Бодхи, а вторым – то, которое открыло перед ним последние врата в нирвану. Это лишь одна из предсмертных сцен, которые сохранила книга «Великое окончательное освобождение». Все вместе они рисуют портрет человека, который без малейшего сопротивления перешел в состояние, где «прекращаются мысли и сознание». Отголоски двух фраз из его прощальной речи звучат в веках. «Все, что составлено, распадается. Усердно трудитесь ради своего спасения».
Безмолвный мудрец
Для понимания буддизма первостепенную важность имеет приобретение некоторого представления о том, как повлияла жизнь Будды на тех, кто находился в его кругу.
Читая рассказы об этой жизни, невозможно отделаться от впечатления, будто соприкасаешься с одним из величайших деятелей всех времен. Несомненное благоговение, которое испытывали почти все, кто знал его, заразительно, и вскоре уже читателя наряду с учениками охватывает ощущение присутствия чего-то подобного воплощенной мудрости.
Вероятно, самое поразительное в нем – это присущее ему сочетание холодного ума и теплого сердца, защитившее его от сентиментальности с одной стороны и равнодушия с другой. Безусловно, он был одним из величайших рационалистов всех времен, никого не напоминая в этом отношении так заметно, как Сократа. Каждая встающая перед ним проблема машинально подвергалась трезвому, бесстрастному анализу. Сперва ее разбирали на составные части, после чего их вновь собирали в логичном, систематическом порядке,
