Баженов - Вадим Пигалев

Баженов, потерпевший поражение, пытался понять «течение времени». Он стал внимательно следить за деятельностью Новикова, который духовно был ему близок, читал его издания.

С самого начала между Новиковым и автором «Всякой всячины», шутливо и в то же время уважительно именуемой себя мудрой «старушкой» (за этим «псевдонимом» скрывалась сама Екатерина II. — В. П.), наметился своеобразный диалог. «Старушка» (это было продиктовано желанием оправдать отступление от провозглашенных в Наказе принципов. — В. П.) выступила с нравоучительной критикой существующих пороков, российских предрассудков, дабы приуготовить почву для посева идеальных законов, через которые установится «блаженство всех и каждого». Признавая, что сатира должна отражать действительность, «Всякая всячина» ограничивается, однако, лишь тем, что перечисляет дурные черты характера и поучает: «Ни спесь, ни гордость, но снисхождение к роду человеческому украшает человека. Ибо всякий смертный должен знать прежде всего, что он есть человек, во всем равный роду человеческому. Кто знает сие твердо и учреждает по тому свои поступки, тому человеку можно дозволить и других знание, а не прежде».

Новиков в своем «Трутне» подходит к отражению действительности иначе, полемизируя тем самым со «старушкой». Он показывает наиболее типичное, рассказывает о бесправии крепостных, раскрывает причины пороков, обличает придворную знать, высмеивает дворянскую спесь: «Вельможа наш ненавидит и презирает все науки и художества, почитает оные безчестием для всякой благородной головы. По его мнению, всякий шляхтич может все знать, ничему не учась; философия, математика, физика и прочия науки суть безделицы, не стоящий внимания дворянскаго». Такая кичливость породою, а не знаниями и благородными поступками, как отмечает Новиков, наложила отпечаток на разные стороны жизни. Политикою занимаются люди корыстолюбивые, жаждущие лишь чинов и знатности. Эти достоинства ценятся и в суде, и посему не может быть и речи о правосудии. Невежество и праздность, по мнению «Трутня», — причина плохой торговли. Ибо чиновники и купцы с душою и моралью лавочников не думают о процветании отечества, а заботятся об удовлетворении своих прихотей. И Новиков говорит об этом не отвлеченно, а создавая яркие образы, намекая на реально существующих людей. Отталкиваясь от конкретного, он старается расширить значение факта. Это чувствуется даже в коротких репортажах, репликах. Например: «На сих днях прибыли в здешний порт корабли (из Руана и из Марселя). На них следующие нужные нам привезены товары: шпаги французския разных сортов, табакерки черепаховыя, бумажныя, сургучныя; кружевы, блонды, бахромки, манжеты, ленты, чулки, пряжки, шляпы, запонки и всякия так называемыя галантерейныя вещи; перья голландския в пучках чиненыя и нечиненыя; булавки разных сортов и прочие модные мелочные товары; а из Петербургскаго порта на те корабли грузить будут разныя домашния наши безделицы, как-то пеньку, железо, юфть, сало, свечи, полотны и проч. Многие наши молодые дворяне смеются глупости гг. французов, что они ездят так далеко и меняют модные свои товары на наши безделицы».

Выдумывать проблемы, заимствовать сюжеты из иностранных сатирических журналов, как это часто делали другие издатели, Новикову не приходилось. Работая в Комиссии по составлению нового уложения, он изучил самые наболевшие вопросы, собрал богатый фактический материал. Это и стало основой литературной деятельности Николая Ивановича.

Итак, казалось бы, «Трутень» и «Всякая всячина», несмотря на различия в «тоне», в журналистской манере, шли в одном направлении, преследовали одну задачу: искоренить зло и утвердить добрые нравы. Так, во всяком случае, поначалу считал Баженов. Однако он вскоре почувствовал назревающий конфликт между «мудрой старушкой» и Новиковым.

«Всякая всячина» все чаще стала раздражаться. Появились упреки, что издатель «Трутня» человек жестокий, не способный на снисходительное отношение к человеческим слабостям, а посему видящий лишь пороки. Наконец в девятнадцатом листе «Всякой всячины» последовала настоятельная рекомендация: «1) Никогда не называть слабости пороком; 2) хранить во всех случаях человеколюбие; 3) не думать, чтобы людей совершенных найти можно было; 4) просить Бога, чтобы нам дал дух кротости и снисхождения; 5) впредь о том никому но разсуждать, чего кто не смыслит и 6) никому не думать, что он — весь свет может исправить».

«Трутень» (в пятом листе, от 26 мая) отвечал: «Я сам того мнения, что слабости человеческия сожаления достойны; однако ж не похвал, и никогда того не подумаю, чтоб на сей раз не покривила своей мыслию и душей Госпожа наша прабабка (так «Всякая всячина» называла себя в отношении к другим журналам), дав знать… что похвальнее нисходить порокам, нежели исправлять оные. Многие слабой совести люди никогда не упоминают имя порока, не прибавив к нему человеколюбия… Следовательно, они порокам сшили из человеколюбия кафтан; но таких людей человеколюбие приличнее назвать пороколюбием. По моему мнению, больше человеколюбив тот, кто исправляет пороки, нежели тот, который оным снисходит или (сказать по-русски) потакает».

И чем дальше, тем острее становилась эта журнальная полемика, тем отчетливее были видны самодержавные замашки «бабушки».

По мнению «Всякой всячины», «славный способ исправлять слабости» — это писать о пороках в так называемом «улыбательном тоне», а главное — описывать «твердого блюстителя веры и закона, хвалить сына отечества, пылающего любовью и верностью к государю и обществу». Новиков эту позицию не принял, и «Трутень» был вынужден прекратить свое существование.

В начале 1772 года на императорской сцене была поставлена комедия «О, время», написанная Екатериной II. Затем увидели свет другие ее пьесы. Это было новое литературное увлечение императрицы и еще один метод воздействия на умы россиян. Цель — укрепление царского престижа, прославление власти. Но делалось это не в лоб, а на фоне демократизма, смелой критики ханжества, суеверия, глупости, невежества, лицемерного либерализма. Поверил ли Новиков в искренность оного, принял ли мираж за действительность — сказать трудно, но именно в это время — после незначительного перерыва — он решается возобновить издательскую деятельность. С апреля начал выходить его новый журнал — «Живописец».

И вновь у Баженова создалось впечатление, что Новиков нисколько не противоречит литературной позиции и умонастроению императрицы. Тем более что Николай Иванович четко изложил направление журнала. Оно, как думал зодчий, было угодно власти, ибо вело к исправлению нравов и установлению «доброго во всем порядка». Новиков писал: «Общее спокойствие государства и безопасность каждого гражданина в особливости требует, чтобы не дозволено было издавать книги, опровержением Божия закона наполненные, самодержавию и Отечеству противные, також сочинения язвительные и соблазнительные, могущие повредить сердце и душу молодых людей или привести невинность на злодеяние. Таковых сочинений творцы недостойны носить сие имя, а должны почитаться вредительными гадинами в обществе». Кроме того, Новиков предлагал автору комедий вместе продолжить полезное дело — критику «закоренелых худых обычаев» с принципиальных позиций, невзирая на лица, так как «порочный человек во всяком звании равного достоин презрения».