Мастер ветров и вод - Надежда Первухина

— Неужели?! — воскликнула заинтересованная Цыси.

— Да, ваше величество. Они стригут волосы и надевают мужские костюмы, чтобы походить во всем на своих мужчин. У них это называется «эмансипация».

— Какое глупое слово. Что оно означает?

— Недостойная не знает наверняка, но... Кажется, этим словом европейские женщины хотят показать, что они во всем имеют равные права с мужчинами.

— Хо-хо, какая глупость! Вот уж воистину у европеек пустые головы! Разве женщина должна стричь волосы для того, чтобы властвовать над мужчинами и заявлять о своих правах! Права! Вот смешное слово! Каких же прав хотят эти европейские женщины?

— Точно не знаю, ваше величество, но, кажется, возможности работать наравне с мужчинами и участвовать в выборах своих государственных руководителей.

— Только-то? Ах, они воистину безумны. Помяни мое слово, Лин, придут времена, когда европейки горько пожалеют о том, что добились этих своих прав. И тогда они будут рвать на себе волосы, только рвать-то будет нечего — всё острижено!

Старая императрица захохотала, колыхаясь всем телом. Лин Ювэй вторила ей, но смех служанки был более осторожным и, если можно так выразиться, вкрадчивым.

— Все добиваются власти, — отсмеявшись и внезапно посерьезнев и даже посуровев, сказала императрица Цыси. — Это закон жизни. Два камня на одной дороге, две былинки в поле соперничают друг с другом, кому стать первым, а кому — вторым. А для людей власть — самое сладкое кушанье.

— Ваше величество изволит говорить, как великий мудрец Мо-цзы.

— Погоди, Лин, не перебивай меня... Мысли у меня стали путаться, видно, все-таки к утру я засну... Ах, хорошо бы. Знаешь, Лин, в последнее время снятся мне плохие сны. Колодец снится.

— Какой колодец, ваше величество?

— Как ты недогадлива... Тот, в котором утопилась наложница Чжэнь. Мне снится, как она выходит из колодца, а черви едят ее лицо и в глазах светится мертвый свет, как у оборотней. Неприятный сон, верно?

— От неприятных снов есть хорошее средство, ваше величество...

— Опиум? Да, знаю. Я люблю это снадобье бессмертных, оно уносит на небеса, но потом без него на земле чувствуешь себя слабее.

Императрица запустила руку за воротник халата и коснулась висевшего на шее нефритового кулона.

— Лин, знаешь ли ты, что я обладаю великой властью? — неожиданно спросила у фрейлины императрица Цыси.

— О да, великая госпожа, ваша власть простирается от неба и до неба! — подобострастно воскликнула Лин.

— Я не о том говорю, — оборвала девушку Цыси. — Видишь это?

Императрица распахнула ворот халата. На ее морщинистой шее тускло светилась подвеска из золота и нефрита.

— Эту подвеску мне подарила одна монахиня в монастыре Незримого Сияния, давным-давно, когда я была еще маленькой девочкой. Она повесила мне ее на шею и сказала: «Никогда не снимай ее и станешь великой. В этой подвеске часть силы Авалокитешвары. Женщина, носящая эту подвеску, покорит царства; дева, что наденет эту подвеску, покорит богов». Я не очень-то поверила старой болтунье, но подвеска была красива, и я стала носить ее, пряча под нижней сорочкой, чтобы никто не заметил и не отобрал. И очень скоро...

— Что, ваше величество?

— Очень скоро я поняла, что эта подвеска исполняет мои желания. Моя семья была бедна, а я желала попасть во дворец и жить роскошной жизнью. Пришло время, и мое желание сбылось. Тогда я пожелала большего — внимания императора. И... покойный император Сяньфын пожаловал мне звание драгоценного человека. Власть моя росла с каждым годом, чего ни пожелала бы я — все сбывалось. Мне нужно было лишь сжать в кулаке волшебную подвеску и прошептать свое желание, и через некоторое время желание мое исполнялось. Особенно хорошо это действовало в отношении мужчин — стоило мне пожелать какого-либо мужчину, как он тотчас терял голову от страсти ко мне.

В глазах Лин сиял странный огонь, когда она смотрела на императрицу.

— Что скажешь на это, Лин?

— Ваше величество, я ничтожество и прах перед вами! Мои уста немеют, не могут произнести связных слов! Вы — божество, сошедшее на землю, вы владеете священным даром!

Императрица смотрела на служанку. Нельзя было прочесть по ее бесстрастному лицу, о чем она думает, чего ждет или, наоборот, перестала ждать.

— Лин, — негромко сказала она.

Фрейлина замерла, простершись у ног императрицы.

— Ваша раба, государыня!

— Ты ведь никому не расскажешь эту историю о волшебной подвеске?

— Мои уста будут немы, государыня! Клянусь памятью предков!

— Ладно, ладно. — Императрица хрипло засмеялась. — К тому же вся эта история — выдумка от первого до последнего слова. Мне захотелось подурачить тебя, Лин. Это простая подвеска из нефрита, а своего положения я добилась исключительно собственными силами и стараниями. Ты веришь мне?

— Ваша смиренная раба не смеет не верить словам вашего величества!

— Если бы подвеска и впрямь была волшебной и исполняла все мои желания, то я давно бы стала моложе и красивее и из зеркала на меня глядела бы прекрасная маньчжурка, а не старуха, у которой впереди только болезни, немощь и смерть! Верно, Лин?!

— Не смею произнести своего мнения по этому поводу, ваше величество, страшусь и трепещу.

— Перестань, Лин! — Старуха нетерпеливо дернулась в постели. — Я ведь знаю тебя: ты не дура и не лизоблюдка, в тебе есть то, что так нужно мне, — настоящая преданность. Я долго размышляла над тем, почему кулон выполняет одни желания и не выполняет других, и вспомнила слова старой монахини, подарившей мне его: «Женщина, носящая эту подвеску, покорит царства; дева, что наденет эту подвеску, покорит богов». Я женщиной уже была, когда надела этот нефрит в золотой оправе, да, да, женщиной, познавшей таинство соития с мужчиной. Потому я смогла лишь покорить царства. Ты же, Лин, как то известно мне, не знала еще мужчины, лоно твое запечатано, а потому, надев подвеску, ты сможешь покорить богов. Надень эту подвеску, Лин, и пожелай для своей императрицы молодости и красоты. Ведь ты можешь это сделать, Лин? Ты ведь одна сохранила девство из всех фрейлин, так?!

— Да, госпожа и владычица, но я не смею.

— Чего не смеешь?

— Я боюсь прикоснуться к священной подвеске, государыня!

— Я тебе повелеваю, — сурово сказала Цыси и сняла с шеи подвеску. Нефритовое облако, оплетенное золотой паутиной, засверкало в свете ночника как маленькая звезда. — Ты наденешь эту подвеску и пожелаешь для своей императрицы молодости, красоты и здоровья. Это — единственное, чего я желаю от богов, потому что остальное у меня уже есть и прискучило мне. Молодость! Красота! О как я жажду этого, и с каждым днем они ускользают из моих пальцев! Чего я только не делала, чтобы продлить молодость: пила женское грудное молоко, пользовалась притираниями из печени носорога, омывалась в водах, добытых из священных источников, но все впустую, я старею, но я не хочу стареть! Наступил новый век, и я хочу увидеть его и показаться ему не старой развалиной, а прекрасной женщиной, над которой годы не властны... Лин! Надень подвеску и пожелай мне всем своим сердцем молодости и красоты! Я приказываю тебе!

Императрица Цыси протянула подвеску девушке. Та, не смея ослушаться, взяла волшебное нефритовое облако в дрожащие ладони.

— Надень! — приказала императрица. — Не заставляй меня повторять это по многу раз! И если ты сейчас все испортишь, клянусь богами, я испорчу жизнь тебе и твоему роду!

— Раба сделает все так, как прикажет ваше величество.

Фрейлина Лин из рода Ювэй медленно, дрожа всем телом, надела поверх воротника халата подвеску.

— Распахни халат, — потребовала императрица. — Подвеска должна прильнуть к телу, почувствовать твою плоть и тепло твоей крови...

Лин повиновалась.

— А теперь, — приказала императрица Цыси, — произноси желание! Повторяй за мной: «прошу богов...

— Прошу богов...

— Милостивых и всемогущих...

— И всемогущих...

— Даровать посредством сей чудесной подвески...

— Даровать посредством сей чудесной подвески...

— Государыне Цыси...

— Государыне Цыси...

— Молодость и красоту!

— Молодость и красоту!

Лин Ювэй увидела, как императрица на миг прикрыла глаза. Страх пронизал фрейлину. В опочивальне вдруг как будто вспыхнул праздничный фейерверк — до того вокруг стало ярко и ослепительно. Не в силах вынести столь слепящего света, Лин Ювэй хотела броситься ничком наземь, но какая-то сила удержала ее. Одежды Лин взметнулись, словно подхваченные сильным ветром, хотя никакого ветра в комнате не было, подвеска натянулась на шее и висела в воздухе напротив лица Лин, сверкая, как раскаленный уголь.

А потом Лин услышала, как причитает императрица Цыси:

— Нет, нет, нет...

Лин открыла глаза и застыла в ужасе. Перед лежащей на постели императрицей стояла, окруженная дивным сиянием и благоуханием, богиня милосердия Гуаньинь, или Авалокитешвара, как называли ее чэнь-буддисты.