Брат мой, ящер - Зиновий Юрьев

— Мы, Маша, — Ирина Сергеевна кивнула головой в сторону Маши, которая сидела рядом с ней, — и я можем поставить вас на ноги. Как мы вылечим вас и от чего именно — мы не ведаем. Мы лишь исполнительницы какой-то высшей воли, мы хранительницы дара, который почему-то вручен нам. Но вылечить вас мы можем, причем практически мгновенно, и вы вообще забудете о том, что на свете существует такая вещь, как кровяное давление.

Но есть два условия вашего излечения: простое и сложное. Простое — мы не берем никакой платы, повторяю: ни-ка-кой. Ни деньгами, ни в виде подарков. Это совсем не сложно. Второе условие неизмеримо сложнее. Вы должны выполнять все десять библейских заповедей. Или, по крайней мере, искренне стремиться выполнять их. Позвольте вам их напомнить, потому что бизнесмены, как я подозреваю, не слишком часто перечитывают Библию. Первая: «Да не будет у тебя другого бога сверх меня».

— Другого? Что значит «другого»?

— Сверх того, в вашем случае, кто поможет вам.

— Значит, это… исцеление от бога?

— Конечно. Неужели вы думаете, что простой смертный может иначе мгновенно излечивать от болезни, перед которой пасуют высокие профессионалы?

— Понимаю… хотя, если честно, то не очень.

— Есть вещи, которые понять трудно или вообще невозможно. Во всяком случае, нам, простым смертным. Да и не надо пытаться все понимать. Иногда верить куда важнее, чем понимать. Но двинемся далее. «Чти отца своего и мать свою». Это-то помнят почти все, но далеко не все следуют этой заповеди. Далее. «Не убий». «Не прелюбодействуй». «Не укради». «Не отзывайся о ближнем свидетельством ложным». То есть, не лги. «Не домогайся дома ближнего своего». «Люби ближнего своего, как самого себя». Еврейские мудрецы суммировали все заповеди в нескольких словах: «Не делай ближнему того, что было бы неприятно тебе».

На первый взгляд, следовать заповедям вовсе не трудно, если ты не какой-нибудь серийный убийца. Но на самом деле мы, как и все живые твари, подвержены древнейшим инстинктам, которые сотни миллионов лет требовали и требуют как раз противоположного: убей, чтобы была еда, укради, чтобы было еще больше еды и так далее… Боюсь, что бизнес куда ближе к закону джунглей, чем к библейским заповедям, особенно у нас, где и джунгли погуще, и правила охоты не столь строги, как в более законопослушных странах. Вот, собственно, и все.

Миша говорил мне, что вы человек умный и циничный… простите, если я обижаю вас этим определением…

— Ни в малейшей степени.

— Тем лучше. Теперь вы представляете, что от вас требуется, ну, а что уж вы решите — это, Захар Андреевич, ваше сугубо личное дело.

— Понимаю. И спасибо за то, что не пытаетесь сгладить как-то выбор… Скажите, а были такие в вашей практике, кто просил о вашей помощи, но потом разочаровывался из-за своей неподготовленности к требованиям заповедей?

— Более чем достаточно. Только люди устроены так, что им гораздо проще обвинить другого, в данном случае Машу или меня, чем признаться себе, что они далеки от праведности и просто недостойны исцеления. Потом, если у нас что-нибудь получится, я бы даже просила вашего совета, что делать…

— В каком смысле?

— Вы понимаете, чудесное исцеление, да еще бесплатное, привлекает многих. Число жаждущих помощи растет буквально в геометрической прогрессии. И с ними растет число разочарованных, которые, естественно, поливают нас грязью…

— Понимаю. — Захар Андреевич откинулся в кресле и прикрыл глаза. Несколько секунд он молчал, потом глубоко вздохнул. — Да, сложная дилемма у меня, ничего не скажешь… Вы правы, совместить высокую нравственность и бизнес, во всяком случае, мне, за всех отвечать я не в праве, непросто. Я, знаете, последние несколько лет вместе со своим компаньоном специализировался на так называемом рейдерстве. То есть мы любыми путями скупали акции намеченных компаний, причем преодолевая их сопротивление, а когда получали контрольный пакет, реструктуризировали их и продавали с прибылью. Так что слово рейдеры в нашем деле можно было бы заменить на менее элегантное слово налетчики. В лучшем случае, пираты. Просто рейдеры звучит поблагозвучнее. — Захар Андреевич ухмыльнулся. — Почему-то я вдруг вспомнил, как в начале девяностых — у меня тогда было десятка полтора бензоколонок — я решил сделать отцу подарок и купить ему хороший блейзер. Ну-с, поехали мы с ним в гостиницу Славянская, там тогда были хорошие бутики на первом этаже, не знаю, остались ли они там теперь. Выходим из машины, и сразу же четверо автоматчиков окружают нас со всех четырех сторон. Отец закричал: сынок, за что тебя… Ну, я ему объяснил, что это моя охрана, что из пяти моих компаньонов, с которыми мы начинали бензоколоночный бизнес, трое уже убиты и мне страсть как не хочется стать четвертым. Отец ни в какую, молит буквально: сынок, да черт с ним, с этим пиджаком, брось это все, разве можно жить в постоянном ужасе?

Вообще, между прочим, девяностые годы были довольно странным временем, как я сейчас понимаю. Вот, например, все клянут Ельцина, что расцвела при нем коррупция и воровство. Это так, спора нет. Но с моей точки зрения он спас страну от гражданской войны. Точнее, именно коррупция и воровство спасли ее.

— Каким же образом? — спросил Миша.

— Очень просто. Перемены в жизни страны были огромные, рухнуло разом все, от идеологии до империи, от экономики до истории. Да, да, истории, потому что история всегда заново переписывается каждым новым строем. Миллионы людей потеряли все, от сбережений до привычного образа жизни. Гражданская война не просто витала в воздухе, она была неизбежна, тем более что разница между разбогатевшими нуворишами и основной массой населения была даже не разницей, а глубочайшей пропастью. Запасы злобы и недовольства в стране были критические. Почему же гражданской войны удалось избежать? Да потому, что наиболее активная и деятельная часть населения, та, которая строит баррикады и призывает граждан к оружию, кинулась вместо баррикад строить жульнические финансовые пирамиды и вообще делать деньги, преимущественно не слишком честным образом. Так что воровство и сопутствующий расцвет коррупции были как бы банками и пиявками, отсосавшими дурную энергию нации.

Конечно, сейчас наш бизнес немножко цивилизовался, и так, в открытую, стреляют и взрывают уже пореже. Но насчет «не укради» и особенно «не домогайся дома ближнего своего» — все как было. Понимаете, это же основа бизнеса. Ведь, в сущности, это та же охота…

— Захар Андреевич, с другой стороны, вы же не камикадзе от бизнеса, который готов умереть, лишь бы прихватить где-нибудь еще кусок, — сказала Маша и покраснела от своей смелости.

— Это, конечно, верно. Я вам больше скажу, дело не в этом еще одном куске. Настоящий бизнесмен — это хищник. А сколько хищнику ни объясняй преимущества растительной пищи, он просто не поймет. У него желудок другой. Он растительную пищу просто не переваривает.

— Значит… — начала было Ирина Сергеевна.

— Значит, я должен выбирать. Либо скорый инфаркт, а то и инсульт, либо полностью переделать себя… Скажу вам искренне: я далеко не олигарх, но у меня вполне достаточно денег, чтобы спокойно и в достатке прожить остаток своей жизни. И еще скажу: так хочется почувствовать себя здоровым, гулять по лесу, собирать грибы, которые здесь, в Подмосковье, давно уже стали опасными для здоровья, съесть с друзьями хороший шашлык, выпить бокал вина, поухаживать за привлекательной женщиной — моя жена, царствие ей небесное, умерла четыре года назад. Вы и представить себе не можете, как мне хочется крикнуть вам: да чего же мы ждем? Чего вы меня не исцеляете? Даже не крикнуть, а завопить.

— И что же вас сдерживает?

— Знаете, в чем-то я, наверное, похож на старовера. До революции их было всего несколько процентов населения Российской империи, а среди наиболее преуспевающих купцов девятнадцатого века число старообрядцев достигало пятидесяти с лишним процентов. Они не подписывали миллионные контракты, одного слова или рукопожатия было достаточно — настолько они были честны. Я хочу быть честным с собой и с вами. Я хочу быть уверенным, что я смогу измениться. Я должен подумать.

— Хорошо, Захар Андреевич, если вы все-таки решитесь принять на себя на самом деле легкое и, поверьте, даже сладостное — бремя божьих заповедей, ваш сын передаст Мише, — сказала Ирина Сергеевна.

— В этом нет ни малейшей необходимости.

— Почему?

— Потому что мне достаточно нескольких минут. Простите, если я помолчу…

Бизнесмен закрыл глаза. Нос его странно заострился. На лбу показались капельки пота. Работа его мысли, его души, казалось, наэлектризовала воздух вокруг. Все молчали. Наконец Захар Андреевич открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Пожалуй, — сказал он, — я последую совету отца, который он дал мне, когда я хотел купить ему блейзер. Брось это все, сказал он мне тогда, и хоть он умер уже восемь лет назад, я начинаю с того, что чту его память и совет. Я знаю, что мне страшно не будет хватать возбуждения от привычной деловой охоты, отсутствия выброса адреналина но, надеюсь, обуздаю как-нибудь свои инстинкты.