Странствия Варлафа - Мария Ермакова

Я пожала плечами.

— Всего не предусмотришь. Я чужая в этом мире, возможно…

— Нет, — перебил он, — дело в другом. Ты — колдунья. Твои способности получены тобой при рождении, а мои — нет. Подобные места подчиняются только людям, у которых магия в крови.

— Как же ты намеревался дойти до назначенного места, если догадывался об этом? — изумилась я. — Еще до того, как мы встретились?

— Я и не догадывался, — улыбнулся он. — Узнал только сейчас. Я ведь и намеревался идти севернее — через Ордустис. Там магия холмов слабеет. Правда, тот путь длинее. Но без тебя я бы был на месте вовремя.

Я фыркнула и отыскала глазами Демона. Он лежал совсем близко от воронки и блаженно жмурился.

— Давай останемся здесь на ночь? — повинуясь внезапному порыву, предложила я. — Мне не хочется оставаться рядом с нашими чУдными провожатыми ни одной лишней минуты!

— Давай, — неожиданно легко согласился Варлаф, и скинул свой ранец на землю.

Затем стащил свою куртку, разложил ее между камней.

— Иди, садись. А я пока придумаю что-нибудь с ужином. У нас немного еды осталось. Завтра придется поохотиться.

Завтра! У меня сжалось сердце. Завтра мы достигнем восьмого холма, а там уже и до МЕСТА, ОТКУДА НИКТО НЕ ВОЗВРАЩАЛСЯ недалеко. И я больше никогда не увижу этого человека! Не услышу хриплого недружелюбного голоса, не посмотрю в темные глаза!…

Да что за Санта-Барбара, в самом деле! Ведь дома меня ждет Максим… и Катенок!

— А у меня есть дочка, — выпалила я, задыхаясь от нахлынувших чувств, — ей шесть с половиной.

Варлаф внимательно посмотрел на меня.

— Да не волнуйся, доведу я тебя до МЕСТА, — неожиданно ласково сказал он, — я обещаю!

И уж совсем невпопад добавил:

— У меня тоже…

— Что — тоже? — не сразу поняла я.

— Дочка. Ей уже двенадцать.

Я открыла рот, но так ничего и не сказала. Мысль о том, что у героев могут быть жены и дети, как-то не приходила мне в голову! Каждый иногда мечтает обрести истинную свободу — от предрассудков, опостылевших действий, совершаемых ежедневно. От обязанностей. От ответственности. А я-то все еще продолжала думать, что в этом мире это сделать гораздо проще, тем более, герою. По определению — одинокому, независимому, свободному человеку. Ошиблась! Да и к чему она привела бы, эта свобода, обрети мы ее, наконец? Не к хаосу ли?

Прилаживая на место отвисшую челюсть, я продумывала следующий вопрос. Варлаф в это время разложил на камнях ломти хлеба, вяленое мясо, достал глиняную флягу, отвинтив крышку, понюхал. Удовлетворенно крякнул, сделал порядочный глоток и протянул флягу мне.

— А кто ее мать? — как можно деликатнее спросила я, и присосалась к горлышку, чтобы скрыть блеск в глазах — симптом распирающего любопытства.

Варлаф усмехнулся. В усмешке не было горечи — немного иронии, немного раздражения.

— Она — хорошая женщина! — сказал он. — У нее собственный бордель в Родуине. И дело поставлено отлично. Я когда бываю там, всегда захожу, — он снова усмехнулся, но теперь это была его обычная усмешка — нехорошая, жесткая, холодная, та самая, которой я успела вволю налюбоваться за совместно проведенное время.

— Так вы не… — я вернула флягу и неопределенно покрутила пальцами.

Но Варлаф понял.

— Нет. Это была красивая история, которая закончилась к взаимному удовлетворению.

— А ты всегда был героем? — усаживаясь удобнее, заинтересовалась я.

Наступила, возможно, моя последняя ночь в этом удивительном мире, и мне хотелось, чтобы она была долгой и спокойной. Мне хотелось есть черствый хлеб и жесткое мясо, любоваться на искры, которыми выстреливал посох в темное небо, и слушать грубой голос, внезапно готовый к откровениям. Я не собиралась упускать этот шанс. Когда мужчина говорит, женщине следует превратиться в овеществленное внимание!

Варлаф улыбнулся, устраиваясь на камне напротив. Что-то я раньше не замечала у него таких улыбок, только недобрые усмешки, от которых холодело в желудке как от стального лезвия. Ради этой, новой, улыбки я была готова на все!… Да что со мной такое, в конце концов?

— В моем мире героями рождаются, — начал рассказывать он. И ни малейшего сомнения не услышала я в его голосе — то ли эта ночь сблизила нас, то ли приближающееся расставание, — но до четырнадцати лет я был героем бесполезным. Видишь ли, мои ноги не слушались меня. Я лежал дома, на широкой лавке, которую мне смастерил отец, и смотрел в окно. И так все четырнадцать лет. Родители мои были добрые люди, они любили меня, и других детей не имели. Однажды к нам в дом забежала бешеная лисица. Отец и мать были в поле, но прибежали на крики соседей. Я оторвал ей голову. Ужасно испугался, что они будут ругать меня за грязь, которую развел — кровищи-то было! А они плакали и обнимали меня. Мне в ту пору только исполнилось семь. По совету знающих людей отец отвез меня к знахарке. Она была сильной ведьмой, славилась на всю округу. И вот тут-то все и началось…

Он смотрел мимо меня пустыми глазами, но теперь я знала, что они обращены внутрь. Этот взгляд пробивал неповоротливые пласты памяти, возвращая его далеко назад.

— Она сказала, что помочь мне бессильна. И не взяла с отца денег, хотя он умолял ее придумать что-нибудь. А потом неожиданно взбесился наш дворовый пес. Он сорвался с цепи, когда мать собиралась кормить его, и бросился к дому. Она видно все поняла, потому что успела ухватить его за задние ноги, и тогда он набросился на нее. Я видел все из окна, но ничего не мог сделать, только звал отца, а он все не шел…

Я тихонько вытащила флягу из его побелевших пальцев, чтобы он не раздавил ее.

— После ее смерти отец занемог. Он подолгу сидел напротив меня, разглядывая собственные ладони так, словно в них отражалось ее лицо. Однажды вечером, после ужина, он внимательно посмотрел на меня и сказал: 'Жизнь уходит из меня, сынок, не по моей воле. Под твоей лавкой лежит мой меч. Когда-то он попил людской крови. Может, за это я плачу сейчас, а может, и нет! Теперь засыпай. А я еще посижу с тобой'. Когда утром я открыл глаза, он был уже мертв.

К нам приходила одна женщина из деревни, помогала родителям ухаживать за мной. Несмотря на почти полную неподвижность я рос крупным ребенком — поди поворочай такого борова! Она была мне хорошим другом. И когда родителей не стало, предложила мне переселиться к ней, ведь, когда она вечером уходила к себе домой, я оставался в пустом доме — одиноким и неподвижным. Но я отказался. Слова отца не шли у меня из головы. Я перестал спать по ночам. Садился и клал отцовский меч перед собой. Он был в отличном состоянии — отец часто доставал его, полировал, показывал мне разные выпады и удары. Ночь проходила за ночью, а я все ждал чего-то, чего и сам не понимал. Наступило полнолуние. Луна стояла высоко, когда из леса вышли четверо волков и направились прямо к дому. Я следил за ними из окна. Их вела волчица — длинноногая, черная, она двигалась с такой уверенностью, будто прежде уже бывала здесь. Все происходящее представлялось мне сном. Я забыл про страх, про то, что недвижим, я просто следил, как они подходят к дому, блестя глазами, как по одному поднимаются на крыльцо. Последней на него взошла волчица. Она еще оглянулась — совершенно по-человечески, словно проверяла, не видит ли кто? А потом дверь начала открываться. Соседка, уходя, всегда запирала меня на ключ. Заперла и на этот раз. Но я слышал, как скрипит, поддаваясь неведомым мне усилиям, замок.